Ты - мое отражение

      Видеть ее во плоти было неожиданно и страшно. Когда Грелль ворвался в знакомый кабинет дочери, и встретился с насмешливым взглядом Эвелин, стоящей почти в центре демонического ритуального круга, он впервые почувствовал, как земля уходит из-под ног. Пошатнувшись, он схватился рукой за дверной косяк и, не моргая, боясь отвести взгляд, смотрел исчадию ада прямо в глаза. — Грелль! — улыбнулась она, сделав шаг к нему, но вдруг остановилась и посмотрела куда-то вниз. Только сейчас Грелль увидел сидящую Скарлетт в самом центре круга, и дочурке явно сейчас было очень хреново. — Идиотка… — прошипел жнец. Он, значит, старается изо всех сил вытащить ее из черного болота, в которое она сама себя загнала, а Скарлетт упорно этому сопротивляется, находя компанию пиявок и смрада весьма заманчивой. Что ж, это ее выбор. А он устал!       Придя к такой мысли, Грелль уже хотел уйти, как почувствовал чьи-то холодные пальцы на своей руке. Эвелин тянула его вглубь кабинета, пытаясь завести в пентаграмму.       Что толку от бессмысленных препирательств? Разве его жизнь не стала похожа на одно сплошное безумие?       Он одернул руку, брезгливо встряхнув ею, будто пытался смахнуть некий отпечаток, грязь, непременно оставленную на его одежде. — Когда мы делили постель, ты не сильно жаловался, — ехидно напомнила демоница об этом ужасном факте из его биографии. Грелль вскинул на нее полный негодования взгляд. — Фу, как пошло! — скривил гримасу жнец, а потом покачал головой. Это было хорошим, прекрасным воспоминанием, к чему бы это в итоге не привело, и ему было, на удивление неприятно, когда об этом говорилось так просто, без должного пиетета, как он любит.       Они бы продолжили свой разговор в подобном ключе, тем более у Грелля скопилось много претензий к бывшей любовнице, но надрывный кашель Скарлетт лишил его любого желания вести пустые беседы.       Грелль повернул к ней голову, наблюдая за ее попытками встать на ноги, и когда ей это не удалось с четвертого раза, он сам подхватил ее под руку, поднимая с пола грубым, нетерпеливым рывком. — А из тебя вышел неплохой отец, — подметила Эвелин со странной полуулыбкой, смотрящейся на худом лице диким оскалом, наблюдая за ними. — Молчи! — визгливо рявкнул Грелль, к своему удивлению, не испытав раздражения от этого замечания. Он хотел бы добавить что-то еще, как неожиданно шагнувшая вперед Скарлетт сбила его мысли. Она сделала ровно шаг, вставая между ними, но близко к матери не подходила. Зато смотрела на нее, словно от ее присутствия здесь зависела, как минимум ее жизнь. Грелль вообще не понимал, что демоница делала здесь, как пробралась, а, главное, зачем Скарлетт призвала ее. Он хотел потребовать объяснений, он даже уже открыл рот, чтобы озвучить свой вопрос, а потом вдруг подумал, что ему плевать — он уже слишком устал. Если она здесь — плевать. Если нападет — ее убьют, и тоже плевать. Кстати, давно уже пора. Единственное, чего Грелль боялся, это то, что другие узнают, что она та самая, та, что родила Скарлетт. — Объяснись! — потребовала Скарлетт. Ее голос был низкий и хриплый, с оттенком мокроты, которую она была готова в любую секунду выкашлять вместе с собственными легкими. Вид у нее тоже был болезненный, видимо на вызов демона такого уровня потребовалось много сил. — Я отдала тебе свою силу, — просто ответила Эвелин, — но это ты итак поняла, раз освободила меня.       До Грелля медленно доходил смысл слов, но, когда дошел, ему сделалось жутко. Что произошло за то время, что они не виделись? Что пережила Скарлетт, что Эвелин пришлось пойти на такие крайние меры? Расстаться с физической оболочкой, стать чистой энергией, поселившись в другом существе… Скарлетт спасло от гибели только то, что они были ближайшими родственниками, а потому чужая энергия смогла прижиться. Но при освобождении… Скарлетт должно было разорвать, просто стереть в пыль, превратить в ничто, почему тогда она до сих пор жива? — Нет, — ответила ей Скарлетт, — другое.       Она снова закашлялась, согнувшись, прикрывая рот ладонью, она невольно отступила на шаг. Грелль не пытался отойти, как не пытался помочь ей. Во всем, что происходит с ней, виновата она сама. Кажется, ее было уже не спасти, он понимал это слишком хорошо. Вопрос был лишь в том, как долго она еще протянет и что сможет сделать полезного для жнецов. Но он не мог думать так, при мысли, что она уйдет навсегда, делалось больно. Впервые он встретил кого-то близкого, впервые ему хотелось быть сильным ради кого-то, и он просто не мог поверить, что это так просто исчезнет из его жизни… — Я помогу тебе, — сказала Эвелин. — Я уничтожу этого демона. Уж слишком он заигрался. — Ты уничтожишь Себастьянчика? — тут же встрепенулся Грелль. — Себастьянчик? — поморщилась, как от зубной боли демоница, — Так он себя сейчас называет? — Это имя дал ему я.       Сиэль возник в кабинете безликой тенью, бесшумно скользнул внутрь, остановившись у стены, не желая быть замеченным раньше времени. — Значит, это ты тот контрактник… — больше заключила, чем спросила Эвелин, задумчиво посмотрев в сторону бывшего графа. Сиэль кивнул, с прищуром глядя на нее, его глаза светились малиновым.       Как же раньше он не понял? Грелль удивленно моргнул пару раз, только сейчас осознавая смысл слов, произнесенных Скарлетт в тюрьме: «Чистая и невинная душа», у кого может быть такая душа? Конечно же у ребенка, и не важно, что он делает. Сиэль не успел достигнуть возраста, когда его грехи начнут записываться, чтобы потом предъявить ему во время Судного Дня. — Твоя судьба была решена еще задолго до твоего рождения. Но ты ведь и сам понимаешь, что без покровительства высшего демона ты не сможешь выжить? — спокойно уточнила Эвелин, с легкой усмешкой наблюдая, как графенок пытается сдержать злость. — Понимаю, — на удивление ровно ответил он. — Его душа отправиться на перерождение, — быстро решил Грелль, пока Эвелин не вздумалось самой решить проблему в лице маленького демона. Та бросила на него раздраженный взгляд. — Прекрасно, — ответила она. — Тогда реши эту проблему. И с ней тоже разберись.       С кем еще ему нужно было разобраться Грелль не уточнял, итак было понятно. А потом он наблюдал за тем, как Эвелин подходит к Скарлетт, тянется своими костлявыми длинными пальцами к ее лицу, хватая за подбородок, долго смотрит в глаза и что-то тихо говорит на языке, которого Грелль никогда не слышал. Язык демонов понятен только демонам, он видел по реакции Сиэля, как маска холодной надменности уступила свое место удивлению, и он мог только догадываться, что именно сказала Скарлетт мать, когда вдруг та сделала шаг к ней и крепко обняла. — Спасибо, — выдохнула Скарлетт, крепко жмурясь, от нахлынувших чувств. Но слезы спрятать не получилось, они скатывались по морщинкам у глаз по щекам, оставляя за собой грязные дорожки. И Скарлетт прятала лицо на плече матери, а та обнимала ее в ответ, будто действительно была ей матерью и не было всех этих долгих лет вражды и презрения. А потом Эвелин просто исчезла, оставляя их в кабинете троих.       После того как мать ушла, Скарлетт вытерла слезы, и с улыбкой повернулась к Греллю. — Теперь все будет хорошо, — сказала она, — но нам нужно еще немного постараться.       Она подошла к нему, беря его за руку и тут же накрывая другой ладонью. Скарлетт ободряюще улыбнулась ему, но эта улыбка была вымученной, будто она так же, как и он, совершенно отчаялась, устала и хотела забыть обо всем, как о страшном сне. Но стискивая ее пальцы, Греллю хотелось верить ее словам.

***

      Словно во сне, словно в трансе Эрик обводил взглядом местность, пытаясь отыскать среди уставших, чумазых лиц кого-то знакомого. Кого-то родного и близкого. Но вспоминая, что его больше нет, крепко жмурился, не позволяя горю затопить его разум.       Не сейчас.       Тогда он думал о Скарлетт и о Сиэле. Он думал об ангелах и проклятом Себастьяне. Нет, он не имел права погибнуть, пока все они не ответят за жизнь Алана. Он лично отправит всех в небытие. Он обязательно отомстит. — Мистер Слингби, — услышал он женский голос позади, но оборачиваться не спешил. Плевать, кто его зовет, хоть сам Бог, хоть Дьявол, это уже не имело никакого значения. — Мне жаль…       Это было словно удар под дых, нет… словно его проткнули насквозь. Его, не Алана.       Эрик круто повернулся, не скрывая гнева, посмотрев на говорившего. — Жаль?!.. — закричал он, не обращая внимания, как сжалась от такого тона Шарлотта. Он ничего больше не добавил, слов было так много, а потом вдруг не стало совсем. Что эта девчонка может понимать? Как может понять его боль? Он потерял то единственное светлое, что было в его жизни. Он потерял друга, потерял брата и сына в одном лице. Алан был нечто большим, чем просто подопечный. С самых первых минут, до последнего своего мгновения Алан Хамфриз был лучом света в бесконечном мраке его жизни.       Эрик помнил свою прошлую жизнь, один из немногих, кому «повезло». Насильник и убийца. Вот кем он был. Хотя, как и все, начинал он с малого — грабил продовольственные лавки. А куда было деваться, жрать ведь хотелось. Пару раз его ловили, пороли прямо там же, белые полоски шрамов остались на всю жизнь, украшали спину, как клеймо вечного бродяги и преступника. А кому было объяснять Эрику, что хорошо, а что плохо, ему, сыну шлюхи, от которого та избавилась почти сразу после рождения. Но Эрику повезло, если можно это назвать везением, его определили в работный дом, где он вырос, откуда он сбежал. Эдинбург неплохой город, большой, в нем можно было затеряться. Став постарше, он перебрался в Лондон, где так же грабил, потом забирался в чужие дома, несколько раз даже в дома знатных господ. А потом он убил. Женщину, которая крутила им, как хотела, обещая вечность вместе. Хотя сама выбралась из грязи, как и он, стала довольно-таки популярной куртизанкой… Но выбралась ли она? Вопрос был спорный. Тогда каждый крутился в этой жизни, как мог. Эрик и сам работал то там, то здесь — куда брали. Он мечтал, что однажды выкупит свободу для своей любимой, они уедут в Новый Свет и там будут строить свое общее будущее. Но стерва охмурила клиента побогаче и понадежнее, и Эрик был ей больше не нужен. Вот только хватило ей благородства или глупости объявить о своем решение ему, он так и не понял. Ему словно глаза застелило от гнева. Эта шлюха… Он не понимал, что делал, когда набросился на нее, разрывая на ней платье, как бил ее, чтобы она заткнулась. Не потому, что на ее крики могут сбежаться, он просто не хотел слышать ее голос… А потом он просто задушил ее. И повесился сам. Жизни без нее он уже не представлял.       Все планы, все мечты и надежды рухнули в одно мгновение. Он стоял перед собственными окнами, глядя на тускнеющий огонек в окне. Та единственная свеча, что он зачем-то зажег в ту ночь скоро совсем оплывет, от фитилька потянется сизый дымок, утренний ветерок ворвется через открытые окна, колыша занавеси на них. Он думал, как скоро из этого окна потянет запахом гнили? Как скоро его разлагающийся труп снимут с петли и закапают, как собаку где-нибудь под деревом? Но нет, его найдут только тогда, когда придут требовать плату за комнату. Там, где он жил гнилью пахло всегда. Крысой родился, крысой и умер.       Это было странно знать, что там, вот за тем окном раскачивается его остывшее тело в петле, а сам он, полностью осознавая себя, стоит здесь в ожидании неизвестно чего. Но ожидание оправдалось. За ним пришел не сам Сатана, утаскивая в адскую бездну, за ним пришел Ангел Смерти, предлагая стать таким же, каким был и он сам.       А потом потянулись дни, года… Сначала его учили быть жнецом, пытались втолковать, что он должен, а что нет. Эрик ненавидел все это. Он не привык подчиняться кому-то, не привык оказывать уважение старшим. Большие чины он презирал, вышестоящих по должности ненавидел. Но открыто не высказывался, лишь с каждым днем мрачнея все больше. Своих сокурсников он так же сторонился. Он уже в первый месяц понял, что никто из них не помнил о своей прошлой жизни. Лишь немногим оставалась память о пережитом. В первый день его пребывания в стенах обители Смерти его подробно расспросили о его прежней жизни и причинах, приведших его сюда. Эрик тогда едва не поубивал всех к чертовой матери, но его быстро успокоили, а составленное досье отправилось в Архив. Ему же дали неделю привыкнуть к новой жизни, осознать возможности, и главное, что ему дан шанс искупить свои грехи. Сначала он подумывал отказаться от такой сомнительной чести, но быстро понял, что тогда он прямиком отправиться в ад, коротать вечность там. Понятное дело, выбор был очевиден.       Когда Эрик уже заканчивал Академию, он познакомился с Уильямом Т. Спирсом. Серьезный, хладнокровный паренек, казалось, что в этой жизни не было вещей, способных вывести его из себя. Он только стал жнецом, и ему только предстояло пройти путь, который прошел сам Эрик. В отличие от многих, Уильям не напрягал Эрика своим присутствием, парень чувствовал, когда лучше замолчать и уйти, а когда можно и поговорить. Эрик ценил мальчишку за такую проницательность и был не против его компании. Но все-таки аристократичность слишком выпирала, хоть сам Уильям и не помнил, кем был при жизни, Эрик научился отличать белоручек от таких же крыс, как он. Поэтому и не желал общаться со Спирсом больше, чем нужно.       Сдав экзамены, Эрик пошел стажером в оперативный отдел. Сидеть в офисе за бумажками это было не для него. Уильям иногда заходил поздороваться. Эрик был совершенно не против такого общения. Общество Уильяма уже не отзывалось внутри той жгучей неприязнью ко всем аристократам. Смирился, попытался забыть о прежнем. Теперь у него другая жизнь, другие заботы… Вот только глаза женщины, что он любил, полные ужаса и отвращения еще долго преследовали его во снах. Нет, такое не забудется, это его расплата за грех. Но с этим можно жить, и Эрик жил.       Однажды вместе с Уильямом к нему пришел странный жнец с красными растрепанными волосами. Это недоразумение сразу не понравилось Эрику. Он поступил тремя годами позже Уильяма, но был настолько талантлив, что его уже через полгода перевели в класс, где учился Спирс. Этот шут выбрал Уильяма в соперники, зачем-то задавшись целью убрать высокомерную маску с лица спокойного паренька и вывести его на эмоции. Но терпению Уильяма стоило позавидовать, Эрик не выдержал общества этого юродивого уже через пятнадцать минут. Невольно, он зауважал Спирса сильнее за такую выдержку.       О, если бы он знал тогда… он бы убил Грелля в ту же самую секунду, когда увидел…       А потом в его жизни появился Алан. Тихий, скромный паренек. Казалось, ткнешь в него пальцем, и он сломается. Но нет, это было лишь внешнее, на самом деле Алан был очень сильным, его желание показать и проявить себя внушало восхищение. Он готов был стараться за троих, всегда стремился быть идеальным. И он был добр ко всем, отзывчив, всегда готов был прийти на помощь. С самых первых секунд их знакомства в душе Эрика было тепло. Ощущение, что рядом с этим мальчиком он дома было самым лучшим чувством за всю его жизнь.       И какой итог? — Ненавижу… — сквозь зубы процедил Эрик, сжимая кулаки. Он смотрел прямо на Шарлотту, и от этого его взгляда ей становилось страшно. Она понимала, прекрасно знала, кому предназначались эти слова, но Скарлетт и ее папаши здесь не было, и Ларкинз не была уверена, что он в своей ярости не пришибет вместо них ее.       Но… Столько всего случилось всего за сутки, столько поменялось в ее жизни, что страх превратился лишь в нервную дрожь и твердую уверенность, что она просто не должна уходить. — Эрик, послушайте… — начала она, так же стиснув кулаки. Ее покалеченная рука уже не болела. Регенерация жнецов работала исправно, но все равно в этой руке она могла ощущать напряжение. Когда протянула ее к разъяренному Слингби, когда ее пальцы легли на его плечо, и она уверенно и твердо посмотрела ему в глаза. — Я разделяю вашу боль.       Эрик моргнул. Раз, другой, не понимая смысла произнесенных слов. Но упертая девица продолжала говорить: — Я тоже потеряла Алана. Мне тоже он стал близок…       И Эрик расплакался. Не выдержал. Это было слишком много...       Никто, никогда не понимал его, не пытался понять, разделить его тяготы и его переживания. А сейчас, когда он хотел послать весь мир к чертям, появился этот «кто-то», с такой бесцеремонностью вторгся, нисколько не боясь возможной расправы (а Эрик был готов убить эту глупую женщину только за то, что посмела заговорить с ним), а еще… Эти слова, те, что он ждал всю свою жизнь: «я разделяю вашу боль»…       Руки Шарлотты обвили его за плечи, голова Эрика оказалась низко опущенной на хрупком женском плече. Слез уже не было, только влажные щеки были свидетельством его чувств, но Шарлотта все равно гладила его по спине, молча, давала понять, что он не один, что его поддержат и помогут справиться с этой трагедией. И Эрик покорно стоял в чужих объятиях, позволяя совершенно постороннему прикасаться к себе. Уже не было сил, желания огрызаться, бороться.       Больше не за кого было сражаться.       Звуки вновь начавшегося сражения появились слишком быстро и внезапно. Эрик лишь успел поднять голову и оттолкнуть за спину растерявшуюся Шарлотту, когда поток новых чертей хлынул через сломанные Врата. С боевым кличем они понеслись к Библиотеке, а прямо перед ним появилась черная, словно сама ночь лошадь. Из ее ноздрей валил черный дым, из-под копыт вылетали раскаленные искры. На лошади не было обычного седла, вернее сказать на ней вообще не было никакого седла, только цепь, служившая уздечкой. На крупе отчетливо виднелись пары ребер, одна нога животного была железной, явно служившая протезом. В черных глазницах не было глаз, лишь всполохи пламени, будто вырывающиеся откуда-то изнутри мелькали в черных провалах.        На этом жутком существе сидел он — демон Сиэля. — Ты! — закричал Эрик. — Нет! Не надо! — услышал он вопль Шарлотты, даже успел почувствовать, как она пытается схватить его, но не успела. Он бросился вперед раньше, совершенно забыв о том, что у него нет никакого оружия. Это было не важным, незначительным. Он не боялся, лишь одно желание уничтожить этого демона, расквитаться за смерть Алана, к которой он был причастен, двигало им.       Он кинулся на Себастьяна, занося кулак для удара. Лошадь встала на дыбы, громко заржав, и последнее, что увидел Эрик Слингби в своей жизни это довольную ухмылку ненавистного демона.       Острый кристаллический меч вонзился в его грудь, выходя с другой стороны.       Точно в сердце. Насквозь. Эрик издал предсмертный хрип. Рот заполнила вязкая кровь. — Алан, я иду… — пронеслась в голове последняя мысль перед тем, как его веки сомкнулись.

***

      Гробовщик не изменял своему правилу появляться там, где его совсем не ждали. Скарлетт замерла, едва не налетев на него в коридоре. Они стояли совсем близко друг к другу, но никто даже не подумал сделать шаг назад и уступить другому путь. Скарлетт вскинула голову, без колебаний посмотрев прямо в улыбающееся лицо, наполовину скрытое волосами. Длинный, неаккуратный рубец, уходящий куда-то вверх будто отделял две половины. Одну, скрытую за белоснежными волосами, и вторую — открытую, всегда ухмыляющуюся и безумную.       Повинуясь какому-то непонятному порыву, Скарлетт протянула руку, поднимая длинные пряди, зачесывая и придерживая пальцами на макушке. Выражение лица Гробовщика при этом ничуть не изменилось, но теперь, видя его лицо целиком, оно приобретало совершенно другое значение.       Чуть раскосые желто-зеленые глаза, где явно желтизны было больше, смотрели на Скарлетт с хищным прищуром, будто он досконально пытался изучить свою жертву, перед тем, как броситься. Шрам действительно тянулся от самого лба, затрагивая левый глаз, он уходил к линии роста волос и там порез был глубокий, Скарлетт могла видеть почерневшие края когда-то открытой, глубокой раны. Вероятно, оружие, что нанесло подобное увечье, просто соскользнуло, оставив за собой борозду на лице жнеца. Наверное, это было что-то родственное той гнусти, что изуродовало саму Скарлетт.       Скарлетт шумно выдохнула, отступая на шаг и тут же убирая руки за спину, но Гробовщик ловит ее за плечо, и уже сам зачесывает свою челку назад. — Ну что же ты, — улыбаясь говорит он. — Смотри, раз так хотелось.       Его улыбка больше не вызывает чувства сумасшествия ее владельца, теперь она кажется угрожающей и дикой. Но Скарлетт устала бояться, устала думать о каждом своем шаге. Она снова поднимает взгляд к его лицу, лишь с легким интересом обводя его острые черты.       «Что-то не так» — думает она, хмурясь, заставляя себя еще раз обвести взглядом его лицо и остановиться на насмешливом взгляде напротив. — Вы… — удивленно произнесла она, не зная, какие слова подобрать, чтобы закончить фразу.       Гробовщик же отпускает ее и делает шаг назад. — Думаешь, звание Легендарного дается только за то, что ты забрал пленку какого-нибудь короля? — Он вкладывает все презрение к подобной мысли, усмехается глупости окружающих, прикрывая глаза.       Шрам на веке делает глаз чуть припухлым, немного поплывшем, но это не видно, когда глаза жнеца открыты. За впалыми веками сложно угадать такие подробности. — Вы дитя демона. Как и я, — все же сумела озвучить свою мысль Скарлетт. — Да. Как и ты.       Челка вновь упала, закрывая его лицо, и Гробовщик широко улыбается, не сводя взгляда со Скарлетт. Вот только теперь она знает, каков его взгляд, знает, что это существо перед ней, вовсе не безумно, а… такое же, как и она. — Значит и я… — Легендарная? — подсказывает жнец. А Скарлетт лишь приоткрывает рот, чтобы возразить, ведь хотела спросить она вовсе не об этом. — О, нет-нет. Ты ведь еще не выбрала сторону. Так что пока тебя нельзя называть Легендарным жнецом.       Гробовщик довольно хихикает в присущей ему манере. Но Скарлетт резко отступает на шаг, а потом и вовсе приваливается к стене. Ее грудь раздирает жуткий кашель, она едва успевает прикрыть рот ладонью, чтобы не запачкать своей кровью Гробовщика.       Тот уже не смеется, но все равно улыбается, наблюдая за Скарлетт. И не уходит, ожидая, когда ее приступ пройдет. Вот только Скарлетт сомневалась, отпустит ли ее на этот раз Смерть. Когда-то этот самый жнец давал ей пятьдесят лет, она прожила уже чуть больше отпущенного ей срока, да и боль внутри была такая, что она уже не была уверена, что сможет выкарабкаться.       Обидно было вот так умирать. Не сейчас.       Скарлетт делает судорожный вздох, заставляя себя распрямиться. Перед глазами прыгают черные мушки, и она сильно жмуриться, чтобы прогнать их.       Гробовщик кладет руку ей на макушку, когда кашель больше не бьет ее изнутри, заставляет повернуть голову в свою сторону, и Скарлетт не остается ничего другого, как подчиниться. — Демон или жнец? — спрашивает он у нее, но Скарлетт пока не понимает вопроса. — Сатклифф или Эрдман? — Скарлетт! — слышит она позади возмущенный голос Грелля. Она оборачивается на его зов. Отец летит по коридору, таща за собой едва успевающего за ним Рональда Нокса, и уже отсюда Скарлетт видит раздражение в глазах отца. — Вот скажи мне, птичка, почему я должен за тобой бегать?       Скарлетт вспоминает о Гробовщике, поворачивается к нему, но Легендарного уже нет. Как обычно, ушел, оставив кучу вопросов. — Эй! — Грелль оказывается рядом, дергая ее за плечо, он заставляет обратить на себя внимание. Скарлетт смотрит на него, даже не думая скрывать улыбки.       Кажется, она, наконец, нашла ответ.