Ты - мое отражение

— Ложь, — думал Грелль, расхаживая у себя по кабинету. За последний час помещение успело превратиться в наглядный пример, что нервы нужно держать под контролем. Он зло пнул валяющийся стул, и тот отлетел, врезавшись в стену и разламываясь на несколько частей. — Гнусная, непродуманная ложь!       Нет, ну какой смысл было говорить такие глупости? Дочь. Ха! Как он вообще мог допускать и мысли о том, что ее слова могли быть правдой? Грелль даже думал о том, что девчонка в него просто влюбилась, поэтому ищет все возможные пути быть ближе. Но создавать ему проблемы было явно неверным решением. Наверное, она уже сама это поняла и теперь кусает локти от того, что не подумала, прежде чем говорить.       Не подумала, где она это говорит.       Дура! Мерзкая лживая дрянь!       Внезапно он остановился, с тоской оглядев учиненный бедлам и, с досадой вздохнув, вышел из кабинета. Ночью в коридорах было так же многолюдно, как и днем, но Грелль годами выработанной походкой — красным ураганом пронесся к архиву, и затормозил лишь у последнего поворота. С опаской выглянув из-за угла, жнец отметил, что коридор пуст и можно смело идти дальше. — Шеф, — раздался такой знакомый голос за спиной, но столь неожиданный сейчас, что Сатклифф вздрогнул, больно прикусив нижнюю губу. — Нокси! — возмущенно воскликнул Грелль, но тут же завертел головой, оглядываясь по сторонам, будто боясь, что откуда-нибудь из-за угла может появиться вездесущий Спирс. — Что вы тут делаете так поздно? — не без интереса осведомился Рон. Если бы его послал Т. Спирс в архив, вопль стоял бы на весь Департамент, но Грелль шел сюда сам. Хотя скорее даже летел, едва не сбив с ног собственного подчиненного, который так некстати попался ему на пути, но в спешке даже не заметил этого. Заинтересовавшись столь странному поведению бывшего наставника, Нокс последовал за жнецом, желая узнать, зачем тому вдруг среди ночи понадобилось нестись в сторону архивов. Но, кажется, Грелль, не собирался так просто удовлетворять его любопытство. Схватив Рональда за руку, он потащил его следом за собой, петляя среди стеллажей с воспоминаниями, старой документацией и прочей бумажной волокитой, целенаправленно что-то высматривая. — Дочь? Я покажу ей… она пожалеет…       До Рональда долетали лишь обрывки несвязного бормотания, по тону очень злого и раздраженного. На одно короткое мгновение ему даже показалось, что обращался он к нему, но расслышав слово, едва различимое в потоке других, Рон одернул руку и почти негодующе посмотрел на наставника.       Дочь.       Это слово Грелль выплевывал подобно яду, будто это было самое ужасное ругательство из всех. — Шеф, я никуда дальше не пойду, пока вы не объясните, что происходит.       Грелль обернулся. Настолько резко и неожиданно, что алые пряди полоснули Нокса по щеке, но это ни шло ни в какое сравнение с взглядом полного холодной злости. Невольно Рональд сделал шаг назад, но тут же снова был пойман за рукав пиджака, и их путь одномусатклиффуизвестнокуда продолжился. — Ищи ее личное дело, — приказ, строгий и нетерпящий отказов. — Вы имеете ввиду — Скарлетт?       Грелль остановился, посмотрев на подчиненного так, будто видел в нем сосредоточие всей мировой глупости. — Что? — Рон вновь одернул руку, уставившись на наставника таким взглядом, будто распознал в нем умело скрывающегося демона. Нет, не то, чтобы раньше он по вине Грелля не встревал в разные переделки, но все это было незначительные прегрешения, в которых по большей части был виноват как раз таки Грелль. Да и жнец всегда принимал основной удар в лице Уильяма на себя, закрываясь с ним в кабинете и о чем-то подолгу разговаривая, после чего выходил с довольным и почти счастливым лицом. И безуспешно Рональд проводил бесчисленное количество времени под кабинетом начальника, пытаясь услышать хоть малейший звук, чтобы понять, как все-таки Сатклиффу удается добиться «помилования», но всегда попытки заканчивались одинаково: либо получал по носу так внезапно открывшейся дверью, из которой выходил его наставник с радостной улыбкой, оповещая стажера, что буря улеглась, впрочем, в своей привычной манере; либо же самому Рону надоедало торчать под дверью, и он уходил.       Но сейчас Грелль предлагал совершить нечто по-настоящему противозаконное. Личные дела жнецов открывать нельзя было ни под каким видом, а если кто-нибудь осмеливался, то это каралось строго и жестоко. — О, смерть великая, не делай такое лицо! — воскликнул Грелль, и зашагал дальше, под нос бормоча попадающиеся даты и буквы висевшие на стеллажах в виде маленьких табличек. — Так, что это? А! Нашел! — Сатклифф победоносно извлек с полки тонкую папку, где красовалась надпись Скарлетт Эрдман. — А мне-то, что делать? — поинтересовался Нокс, наблюдая, как Грелль просматривает листы один за другим.       Грелль поднял голову, скривил неопределенную гримасу, затем устало вздохнул, будто смирившись, что притащил сюда идиота. — О, Нокси, будь душкой, следи, чтобы сюда никто не зашел.       С этими словами он вновь уткнулся в содержание папки, проигнорировав возмущенную бубнежку Рональда, который, скрестив на груди руки, зашагал к дверям, исполнять поручение. А что оставалось делать? Он уже успел пожалеть, что вообще полез к Сатклиффу со своим не вовремя проснувшимся любопытством.       Было ли это чудом или счастливым стечение обстоятельств Грелль не знал, но именно в тот день Спирса вызвали на собрание глав Английских Департаментов, а потому Сатклифф спокойно просмотрел все личное дело Скарлетт.       В графе, где должны были значиться имена родителей, стояла пометка: неизвестно. Из дела Грелль узнал, что девочка росла в немецком приюте, в возрасте пятнадцати лет была принята в дом барона Эрдмана, зачем-то выскочила за него замуж, а потом пошла под суд за убийство этого же самого муженька и его сына, и была казнена. В общем: никакой полезной информации о якобы дочери Грелль так и не узнал. Настораживал вопрос: вот, какой смысл был ей врать? Что от всей этой истории она получит? Грелль не мог дать ей ничего, ни поддержки, ни заботы, которых она, судя по всему, очень ждала. И не потому, что он не мог, просто не хотел. За все это время, что он был жнецом, Грелль привык заботиться только о себе, ставить свои интересы выше и приоритетнее, чем, скажем, работа, долг…       Своим появлением в его жизни, Скарлетт и так пошатнула слишком многое, и он просто не хотел, чтобы разрушилось еще больше.       А он ведь чувствовал, что что-то ускользает от него, и это «что-то» настолько важное, подобно воздуху, в котором он когда-то нуждался.       Петляя среди бесконечных коридоров, Грелль и не заметил, как остановился у двери, ведущей в кабинет его дочери.       Дверь была приоткрыта и узкая полоска света наполняла коридор знакомыми зеленоватыми оттенками.       Ноги сами понесли его к приоткрытой двери. Открывшаяся картина больно ударила в самое сердце, словно кто-то невидимый провел кончиком ножа по открытой ране. Уильям был там. И этого было достаточно, чтобы ворваться туда, схватить Спирса за руку и силой утащить оттуда. Но Грелль стоял, затаив дыхание и наблюдал. Он и сам не знал, чего ждет и чего хочет добиться этим. Разум кричал немедленно убираться отсюда, но тело не сделало даже попытки отойти от этой проклятой двери.       Эрдман стояла у окна. Спирс сидел в ее кресле, держа перед собой альбомный лист. Оба молчали. Оба были в своих мыслях, но сам факт того, что эта встреча состоялась в кабинете жницы, уже настораживал и больно душил все сознание.       В кабинете Грелля Спирс бывал нечасто. В те редкие моменты, когда он приходил, заканчивались, как правило, выговором с последующим занесением в личное дело и изъятием его Косы, либо, чтобы в буквальном смысле за волосы вытащить и заставить работать. В последний раз это было три года назад. После дела Джека Потрошителя… И, черт подери, почему от осознания, что Уильям пришел к ней заставлял что-то с силой сжиматься внутри, буквально выворачивая все на изнанку.       Скарлетт медленно обернулась, бросив настороженный взгляд на дверь, и Грелль лишь чудом успел сделать шаг назад, скрываясь в тени.       И уже из тени он наблюдал, как она подходит к Уиллу, почти касаясь боком его руки, лежащей на краю стола; но проходит мимо, садясь на стул напротив и молча ждет, когда Спирс заговорит первым. А Уилл молчал, не отрывая взгляда от листка, хотя глаза его замерли, больше не читая текст. Он думал, анализировал, приходя к какому-то очень важному решению.       Записки стажеров были расшифрованы, но совершенно не логичны и не несли в себе ровно никакой смысловой нагрузки, да и шифр был довольно простой: буквы располагались в определенной последовательности и, если составить нехитрую таблицу и по порядку заносить туда буквы, то и получается — послание. Но в чрезвычайной ситуации было невозможно зашифровать подсказку в длинной записке, больше похожей на письмо, а потому Скарлетт сделала вывод, что писалось это под чью-то диктовку, что она сразу же сообщила Уильяму. «ОНО проснулось и ждет…» — гласила первая записка. Пояснений не было, подсказок тоже и от этого было еще хуже. «Я знаю, как больно — умирать. Но Смерть не столь страшна, как Пустота. И вы будете там до конца Времени…»       Уильям отбросил листок, втянув воздух сквозь сжатые зубы. Эти вампиры издеваются что ли? Эти бессмысленные пустые записки лишь подтверждали то, что жнецов похитили именно они, ведь слишком нелогичны послания да и…       Скарлетт вздрогнула, будто резкое движение Спирса вывело ее из глубокой задумчивости. Она посмотрела на начальника и, будто чувствуя его настроение как-то устало вздохнула. — Есть предположения? — хриплый голос в этой звенящей тишине казался настолько нелепым, что стоящий за дверью Грелль невольно поморщился, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, он ждал, когда разговор продолжиться и он сможет узнать цель визита Спирса сюда. В этот кабинет. К этой змее. — Я думаю, что записки сделаны для отвода глаз. Пустить по ложному следу, искать, так сказать, то не знаю чего… хотя…       Она поднялась, подходя к книжной полке, и извлекла оттуда тонкую потрепанную тетрадь. Открыв ее где-то посредине, она подошла ближе к столу и опустила руки так, чтобы свет упал на страницы исписанными чернилами листов. — Пустота: место, где нет ничего, в том числе и времени… — Спасибо, мисс Эрдман, я знаю расшифровку данного термина.       Скарлетт закусила губу, будто стыдясь собственной бестактности. Ну, правда, как она могла подумать, что Уилл мог этого не знать? Она закрыла тетрадь и положила ее на стол, затем, помедлив, села обратно.       И снова повисла эта тишина, и снова сердце пропустило положенный удар, когда Грелль увидел, что Уильям пристально смотрит на нее. — Я хотел поговорить с вами о сегодняшнем инциденте, и не вижу смысла откладывать разговор в долгий ящик.       Жница подняла на него вымученный взгляд и лишь кивнула, давая понять, что готова ответить на все вопросы. Но Спирс ни о чем не спрашивал, поэтому Скарлетт пришлось начать этот разговор самой. — С самого детства я видела жнецов, видела, как они извлекают пленку и забирают с собой души умерших. Я чувствовала, когда люди должны умереть, знала, как именно они умрут. Тогда я думала, что это дар, подобный силе ведьм или шаманов но… — Продолжайте, — сказал Спирс, когда Эрдман неожиданно замолчала. — Попав сюда, я поняла, что, будучи смертными, жнецы не могут видеть все то, что видела я, поэтому я сразу подумала о том, что даже здесь я как-то отличаюсь. Порывшись в библиотеке, я нашла объяснение. — Вы имеете в виду ту главу о Порожденных Смертью? — уточнил Уильям, отмечая, что обязательно даст распоряжение пересмотреть список запрещенных к прочтению книг. Эту явно стоило занести туда.       Скарлетт лишь кивнула. — Ну, а поскольку мы с диспетчером Сатклиффом так похожи, вот я и подумала что…       Она вновь запнулась, нервно теребя рукава своего черного плаща. — Что он ваш отец… — закончил за нее Уилл.       Грелль сглотнул неприятный ком, застрявший в горле. Как только Уильям начал этот разговор он превратился в одно сплошное ухо, улавливая каждую интонацию, каждый неуловимый жест, чтобы понять, что грозит ему и куда все это приведет. — Я знаю, что это похоже на абсурд, учитывая его предпочтения. Но я не вижу других причин, почему мы так похожи. Или же я просто привыкла думать, что я его дочь.       Последняя фраза прозвучала слишком тихо. Грелль не услышал. Он вообще не понимал, как удерживал себя от того, чтобы не свернуть ей шею прямо сейчас. То ли присутствие Уильяма удерживало его на месте, то ли желание самому докопаться до истины и уже поставить точку в этой истории. — Если вы хотите спросить, кто моя мать — я не знаю, — опередив последующий вопрос, тихо сказал Скарлетт, — в моей жизни не принимали участия ни он, ни она. Я знаю, что, возможно, ошибаюсь в своих предположениях…, но вы действительно ведете себя по отношению к нему несправедливо.       Резкая смена темы, слишком неожиданная. Грелль не был готов к этому… — Прошу прощения? — бровь изогнулась, а голос приобрел металлические нотки, дающий понять, что девушка начинает опасный разговор. — Я вижу, как он относится к вам, — будто боясь своих слов, вздохнула она, старательно отводя взгляд, — вижу, как несправедливы вы к нему, а ведь он всего лишь хочет вашей похвалы и… — Достаточно, — прервал ее Спирс, — в отношениях со своими подчиненными я разберусь без подсказок.       Она лишь пожала плечами, мол, как хотите. — Что ж, полагаю, мы прояснили этот момент. Давайте вернемся к третьей записке…       Грелль отпрянул от двери, втягивая воздух, сквозь сжатые зубы. Она что, сводницей подрабатывает или что? Маленькая сучка.       Пожалуй, к списку причин, почему Грелль ненавидел Скарлетт, добавилась еще одна. Алый жнец как можно тише поспешил к себе, в душе негодуя от того, что эта девчонка всеми силами старалась испортить ему жизнь… *** — Еще четыре минуты до появления клиента, — отметил Алан, посматривая на наручные часы и в нетерпение переминаясь с ноги на ногу. Его коса была зажата в руке, костюм идеально выглажен, стекла очков тщательно протерты. И даже мелко накрапывающий неприятный дождь не мог помешать чувству, что он, Алан Хамфриз, выполняет ответственное задание.       И хоть он совершенно не вписывался в общую атмосферу нищеты, порока и пьяного безумия, так компактно умещающуюся в одно маленькое пространство заднего двора кабака на окарине города, Алана ничуть это не тревожило. — Три пятьдесят, — улыбнулся уголками губ жнец, поудобнее перехватывая глефу, когда позади раздалось сдержанное покашливание. — Добрый вечер, мистер Хамфриз, вы все в работе, погляжу?       Голос Себастьяна Михаэлиса был донельзя слащаво-приторный, именно такой, до омерзения вежливый, когда демону приходилось общаться с деловыми партнерами своего хозяина.       Кстати о нем, Сиэль тоже был здесь, правда, без своей неизменной трости и цилиндра. Обычная черная рубашка, темные длинные брюки, вместо коротких детских штанишек, и такие же черные, до блеска начищенные туфли. — Даже не думайте, — зашипел Алан, — эту душу заберу я. — Оу, просим прощения, что не предупредили сразу, — улыбнулся Михаэлис, — мы пришли поговорить. — Мне не о чем говорить с демонами, — категорично отрезал Хамфриз.       Три пятнадцать. — И все-таки, вам придется нас выслушать, — голос Сиэля звучал все так же уверенно и властно, но стоило ему выйти в свет, падающего из окон трактира, Алан увидел, что Сиэль выглядел крайне уставшим и немного потрепанным, будто ввязался в драку. — Что вам надо? — процедил сквозь зубы жнец, всем своим видом показывая, что ему не доставляет удовольствия вести беседы с детьми Ада. — Вы же слышали о нападениях вампиров и наверняка в курсе, что во всем этом обвиняют меня.       Сиэль вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, но стоило ему их открыть, как они тут же полыхнули алым, а вечная пентаграмма будто затемнилась, став почти незаметной. — И? — не понимая, к чему клонит мальчишка, уточнил Алан.       Два сорок. — Я недавно стал демоном, — помедлив, начал объяснять ситуацию Сиэль, —, а потому у меня могут быть проблемы, могут подумать, будто таким образом я пытаюсь продвинуться на иерархической лестнице. — А я думал, для вас, демонов, это обычное дело, — равнодушно пожал плечами Хамфриз, не показывая абсолютно никакой заинтересованности к проблеме бывшего графа. — Да как ты не понимаешь! — неожиданно громко воскликнул Фантомхайв, — я — никто в Аду, и если бы не Себастьян, меня бы давно прикончили. Заключать контракты я пока не могу, покидаю Ад тоже крайне редко, а тут выясняется, что жнецы обвиняют меня в том, о чем сам знаю ровно столько же. — Что же вы хотите от меня? — сухо поинтересовался Алан, не без досады отмечая, что пьяные драчуны уже выкатились на улицу.       Минута тридцать. — Содействия, — ответил Сиэль, не обращая никакого внимания на пьяный гвалт. Их все равно никто не видел, а даже если бы и видели, вряд ли затуманенный алкоголем разум смог отличить их от простых посетителей этого трактира. — Что? Ты умом тронулся? — он даже всплеснул руками, не веря, что демон, у которого была поддержка одного из самых могущественных порождений ночи, просит помощи у жнеца, который совсем недавно закончил стажировку, да, и к тому же, болен… — Я попросил бы вас, мистер Хамфриз, выбирать выражения в разговоре с моим господином.       Глаза Михаэлиса опасно блеснули и Алана, против воли, сделал несколько шагов назад. — Чего конкретно вы от меня хотите? — Убеди Спирса, что я не виновен, или, по крайней мере, потяни время, пока мы собираем доказательства. Мы тоже будем искать того, кто стоит за всем этим. Информация с нашей стороны и будет платой за вашу помощь. — В чем подвох? — тут же спросил жнец, прекрасно зная, что демоны не идут на сделки, не оставляя для себя путей отступления или дополнительной выгоды. — В данном случае, подвоха нет, — будто прочитав его мысли, ответил Себастьян, — без помощи жнеца нам не успеть собрать оправдательную базу до того, как Департаменты решат нас атаковать.       Пятнадцать секунд.       Позади послышались одобрительные крики, а затем жуткий вопль и воздух наполнился запахом крови.       Пора… — Хорошо, я обещаю подумать, — дал уклончивый ответ Алан. А после демоны, будто их и не было вовсе, растворились в тенях. И на какую-то секунду, жнецу показалось, что он слышал шепот тысячи голосов, идущий из этого мрака.