Ты - мое отражение

Месяц назад       Дверь со скрипом затворилась. Кабинет встретил хозяина бардаком и полной темнотой. Грелль с тоской оглядел разбросанные бумаги, с тяжелым вздохом посмотрел на сломанную мебель. Как жаль, что Нокс сегодня на вызове, а Алан ходит мрачнее тучи — некого припахать к благому делу — уборке территории. Грелль пнул валяющуюся на полу настольную лампу. Та откатилась куда-то под стол, да там и врезалась с глухим стуком обо что-то.       Жнец прошел к похороненному под грудой мусора дивану, одним движением руки смахнул все на пол и тут же улегся на мягкий матрац, устало закрывая глаза. День выдался тяжелый во всех отношениях. Сначала это задание, на которое отправили с утра пораньше, потом ссора со Скарлетт под проливным дождем, после которого Греллю с трудом удалось отчистить любимые батильоны.       А как день завершился?       Он до сих пор ощущал ее вкус, до сих пор видел этот испуганный взгляд зеленых глаз, который лишь на какую-то долю секунды стал ненавидящим, сжигающим всех и вся. Будто у нее с лица слетела маска, являя миру истинное лицо. Но Грелль сомневался, что это не было игрой его собственного воображения. Ведь он помнил только отчаянье и обреченность, и это мерзкое ощущение холодных губ у себя на коже. Грелль невольно вздрогнул, скривил тонкий рот в неопределенной гримасе и перевернулся на бок, лицом к стене.       Все его существо вдруг наполнилось отвращением до судороги в суставах, до дрожи где-то в пояснице. Как он мог поцеловать ее? Зачем он это сделал? Он не помнил. Не помнил, после чего именно притянул ее к себе, и, что сподвигло на столь опрометчивый шаг. Но сейчас ему было мерзко. Не от нее. От себя. Рон прав, он отвратителен. Девчонка не общалась с Уильямом больше, чем предполагалось по долгу службы, она не лезла к Греллю с предъявлениями прав на него, не мешала его работе, его личной жизни и предпочтениям. А то, что кривилась глядя на это, так это ее личное дело и она может хоть трижды его проклинать за это. Грелль сел, уставившись пустым невидящим взглядом в противоположную стену, затем тряхнул длинными алыми волосами и…       Что-то внутри шевельнулось, укололо его в самое сердце. Сожаление? Отвращение? Жалость? Да, пожалуй, все вместе. Он не понимал, совершенно отказывался верить, что кто-то мог вызвать в нем такую бурю эмоций. Он поднялся, быстрым шагом вышел из кабинета. Взглядом он пытался найти ее, думал, что она еще не ушла к себе. Зачем? Что он может ей сказать сейчас? Наверное, она еще зла на него, может, на себя, и вряд ли разговор состоится. Но ему просто необходимо, жизненно важно успокоить внутренний ураган, иначе он не сможет спокойно пережить эту ночь.       В коридорах ее не было, и Грелль зло ударил кулаком по стене. Почему, демон ее дери, она не здесь? И опять он злился. Опять она виновата в том, что он в бешенстве. Да почему так? Она ничего не делает, но раздражает одна лишь мысль о ней.       Грелль постоял еще с минуту, кусая губы, борясь с собой и собственными принципами и, наконец, плюнув на все, пошел туда. К ней.       Скарлетт и правда была в кабинете, и как-то хмуро отреагировала на его приход. На столе горела все та же лампа в зеленом абажуре, уже успевшая стать для Грелля чем-то столь же ненавистным, как и сверхурочная работа и бесконечные упреки со стороны Спирса. Странные чувства, особенно в отношении простой настольной лампы… Но что-то было в позе Скарлетт странное и неправильное. Он видел, как по подбородку от нижней губы тянулась тоненькая алая ниточка, видел, как плотно сжаты ее челюсти, как напряжена спина. Он окинул ее внимательным взглядом и замер, широко распахнув глаза, когда увидел ее руку…       Правая рука была совершенно костлявой, не обтянута кожей, лишь кое-где, она висела пожелтевшая, словно лохмотья, но были здесь и куски плоти бордово-коричневые, покрытые грязно-болотного цвета коркой. Он видел сухожилия, суставы, видел, как из них сочилась темная кровь.       Черные кожаные перчатки, что Скарлетт носила всегда лежали на столе перед ней. И теперь Грелль начал понимать почему: почему частенько перчатка на ней всегда была одна. Это была не прихоть — необходимость. Грязный окровавленный бинт валялся на полу возле ее ног. — Это что? — кивнул он на изувеченную руку.       Скарлетт посмотрела на него. Она видела, с каким отвращением и почти ужасом он смотрит на ее ладонь, видела, как он сглотнул застрявший в горле ком. Она поджала губы и костлявые пальцы, поспешив спрятать руку под стол. — Вы что-то хотели? — перевела она тему. Голос у нее был хрипловат, будто она долго молчала, взгляд, потух и выражал лишь безграничную усталость. Казалось, начни он опять всячески пытаться задеть ее — она не обратила бы и внимания.       Наверное, Грелль и сам это понимал. И он думал, что причина ее тоски – он. Так ли сильно он обидел ее, что живой блеск ее изумрудных глаз вдруг погас? Но он не спрашивал, не напоминал. Вроде, получил, что хотел, сломал ее, но радости это принесло лишь на краткое мгновение, а дальше была лишь глубокая яма, где копилась чернота, вредящая, прежде всего ему самому. И эта ее рука… — Ты не отвечаешь на мой вопрос. — А вам действительно это интересно? — усмехнулась она. И вновь глаза заблестели, вновь в них появилась искра жизни. Грелль повел плечом, будто хотел пожать ими, но передумал, а потому поспешил одернуть себя…       Но, кажется, она и не нуждалась в его ответе, да, и сама, ничего рассказывать не собиралась. Скарлетт поднялась из-за стола, медленно, чуть покачиваясь, будто ей было тяжело и больно ступать, подошла к книжному шкафу, доставая чистый бинт, и быстро небрежно стала обматывать руку. И хоть она стояла спиной, Грелль видел, что ей крайне неудобно пользоваться левой рукой. Ведь она — правша. — Дай помогу, — наконец не выдержал жнец. Он подошел к ней, перехватил ее запястье, чуть выше кисти, с лежащим на ладони куском бинта. Он старался не обращать внимания на страшные увечья, пребывая в бесчисленных догадках, почему эти раны не затягиваются и где она вообще умудрилась их получить всего за несколько часов, что они не виделись. Грелль быстро и ловко обматывал бинт вокруг руки, иногда случайно касаясь пальцами ран, и видел, как Скарлетт морщится, но молчит. Когда узелок был завязан, жница поспешно отошла от него, сухо поблагодарив.       Грелль смотрел на нее. Ему казалось, что она постарела разом лет на тридцать. Видел, как обычно прямая спина сейчас поникла, плечи ссутулились, губы дрожали, но она тут же упрямо их поджимала, стараясь ничем не раскрывать того, что творилось у нее в душе. — Скажи мне, — чуть помедлив, заговорил Грелль. Скарлетт обернулась, — если я найду твою мать, ты будешь счастлива?       Он видел, как в удивлении она приоткрыла рот, как подавила в себе какой-то звук… — Зачем? — спросила она, как-то странно улыбнувшись. — Я уже большая девочка, и опека родителей мне уже ни к чему.       Грелль вздохнул. — Тогда зачем ты здесь? Нет… — поспешил пояснить алый жнец, — зачем ты здесь: в моей жизни. — Это риторический вопрос? Я не нуждаюсь в материнской заботе, ровно, как и в вашей. Так что, не тратьте время. Лучше займитесь чем-нибудь более стоящим. — Например? — вскинул брови Грелль, а Скарлетт на это лишь пожала плечами. — Это спросите у себя, а теперь, прошу прощения, мне надо работать.       Как она смеет! Гадкая девчонка! Злость вновь вскипела в нем, разгорелась с новой силой, еще сильнее, чем раньше. Ее надменность и холодность поражали своими масштабами. Чем она так возгордилась, что считает себя лучше него? Почему позволяет так вести себя? — Ты, неблагодарна, — замечает он, через силу улыбнувшись, — я для тебя стараюсь, а ты отвергаешь мои порывы. — Это не своевременно, — отвечает она все с тем же безразличным тоном, намекающим, что разговор давным-давно окончен, а продолжение имеет место быть лишь из вежливости, но дверь там, и ей непременно нужно воспользоваться. — Мне это уже ни к чему. — О, да я смотрю, ты запела уже совсем по-другому, моя птичка.       Он сделал шаг в сторону, прошел чуть позади, будто опасный хищник, загоняя свою жертву в угол. Скарлетт внимательно следила за ним, прищурившись. — Неужели? — она равнодушно пожала плечами, усмехнувшись одним уголком рта. — Наверное, вам виднее.       Это было слишком. Грелль не терпел золотой середины по отношению к себе. Пусть ненавидят всем сердцем, пусть обожают, до умопомрачения, но только не равнодушие… Он грубо схватил ее за плечи, разворачивая к себе, встряхнул, как тряпичную куклу, да так, что у нее дернулась голова. — Почему бы не признать, что ты в меня просто влюбилась, и теперь жаждешь оказаться в моей постели? — он насмешливо улыбнулся, а в глазах появились жесткие огоньки, опасные… — Мне надоели эти игры. — Заканчивает он, почти зло выплюнув эти слова.       Наверное, он был уже и не против жестко отыметь ее, расцарапать ей в мясо спину, повыдирать в порыве эти красные волосы, как знать, может и придушить, если представится возможность. Он готов был переступить через свои предпочтения, лишь бы только эта дрянь от него отстала. Может, получив то, о чем она мечтала, но вовсе не так, как представлялось ей в ее девичьих грезах, она, наконец, разочаруется, и мучения Грелля закончатся?       Да, пожалуй, это был единственный выход. Но удивляло одно: почему Скарлетт смотрит на него так удивленно, а потом смеется, откинув голову назад. — Игры? — удивленно спрашивает она. — Я не припомню, чтобы как-то обозначила романтические порывы в вашу сторону.       Зубы Грелля клацнули от злости, и он, сильнее стиснул ее предплечья, еще раз встряхивая и почти приподнимая. — Вы, правда, прировняли желание быть рядом к желанию обладать? — она вновь рассмеялась, но уже скорее как в умелой актерской игре, не по-настоящему. — Как жаль. Я была о вас лучшего мнения…       Ее лицо приблизилось к нему. Изумрудные глаза мерцали в этой полутьме, и из-под стекол очков четко были видны две вертикальные полосы зрачков.       Сейчас… она была другой. Грелль не мог не обратить внимания, что сегодня она была в одной лишь блузке, на шее не висела эта отвратительная бабочка, несколько верхних пуговиц были расстегнуты.       Он вдруг отчетливо увидел разницу между ними, и она заключалась вовсе не во внешности, что была похожа настолько, что их легко можно спутать, не будь ощутимой разницы в росте. Она заключалась где-то внутри. Скарлетт была слишком далекой от всего, что было важно для Грелля, да и любого другого жнеца в частности. Она не принимала участия ни в чем, что не касалось непосредственно нее, и никогда не шла напропалую, предпочитая держать свое мнение при себе. Она была другая. Совершенно. И Греллю было очень сложно понять, что носит она в себе, чего хочет и к чему стремится. Он вдруг подумал о Себастьяне, вспомнил, как он усмехался, скрывая за насмешкой какие-то страшные и опасные чувства. Его всегда выдавало мерцание его кровавых глаз. Обычному человеку, конечно, это было не понять, но он ведь не был человеком. Но тем ни менее, готов был кинуться, словно бабочка, в это пламя, готов был подарить сердце демону…       А Скарлетт? Может, в ней тоже есть что-то от демона, возможно, даже больше, чем он думает?       Он потянул ее вверх, так, что ее пришлось приподняться на носках, искривил губы в подобие улыбки. — Скажи мне, — медленно, смакуя слова, говорит он, — какого тебе жить такой — отвратительно лживой? — Лживой? — Скарлетт усмехнулась. – Вот, значит, как…       Греллю показалось, что на секунду она оказалась в своих мыслях где-то не здесь. О чем она думала, перед тем, как твердый взгляд ее изумрудных глаз вновь был прикован к нему? Она смотрела на него исподлобья, буравя невыносимым взглядом, полным горького разочарования. Затем она закрыла глаза и тяжело вздохнула. Вздохнула так, будто ей не хватало воздуха, будто хотела вздохнуть, но не могла. Затем последовал неслышный выдох — лишь грудь опустилась, а плечи расслабились. — Вы похожи на меня, — произнесла она тихо. В груди у Грелля клокотала ярость. Он никогда и ни при каких обстоятельствах не пожелал бы встретиться с ней, будь она хоть трижды его дочерью, но по иронии судьбы они все же познакомились. Что теперь? Так и будут они до скончания времени пытаться поддеть друг друга, ранить словами, чтобы в конечном итоге не попытаться убить? — Если я не ваша дочь по крови, то по духу — так уж точно. Я такая же: готова пойти по трупам, если то понадобится, лишь бы добиться своего.       Она подняла руку, ту, что не была изуродована, коснулась его руки, сжав пониже локтя. Даже сквозь рубашку и пальто Грелль чувствовал холод, что веял от нее. И этот холод забирался под кожу, сковывая каждый мускул, каждый сосуд в теле.       Но если ему добраться до сердца?       Грелль отпихивает ее от себя. Слишком резко и грубо, и Скарлетт отлетает назад, ударившись о стол, и с глухим стоном оседает на колени. Грелль обнажает острые зубы в усмешке, чувствует, как холод отступает, как жизнь вновь бьет в нем ключом. И ему нравится это. — Вы думаете, я хочу переспать с вами? — говорит она гневно, даже не пытаясь подняться. Но, даже находясь в таком положении, Грелль чувствует, что она ставит себя вровень с ним, знает себе цену и ни за что не опустит эту планку, пусть она и заведомо слабее его физически.       Она медленно поднимается с пола. Очки скользят на кончик носа, и Скарлетт небрежным движением снимает их, бросая на стол. В глазах плещется ненависть, да такая, что, кажется, вот-вот перельется через край, затопив собой все вокруг. — Вы можете это сделать, если это вас успокоит. Но… — ее пальцы ловко, одна за другой расстегивают пуговицы на блузке. И Грелль смотрит на это, смотрит и не понимает, правда ли она считает, что выйдет из этой ситуации победителем? Он берет стул, отставляя его дальше, садиться на него, лениво закидывая ногу на ногу, наблюдая, как эта девчонка сбрасывает с себя блузку, обнажая худое бледное тело, и будто не замечает его показного равнодушия. Он видит на ее боку длинный рубец, зашитый на скорую руку, угадывает, что на спине ожог, потому как он затрагивает часть правого плеча. Грудь у нее стоячая, небольшая.       Он смотрит, тихо посмеиваясь над ней, как унижается она, лишь из низкого первобытного желания. И он не чувствует к ней ничего, кроме жалости. Неужели эта девчонка думает, что такое тело способно возбудить кого-то? Тем более его, Грелля, у которого слишком высокие требования красоты.       Она подходит, опирается о его плечи, склоняясь к нему. И Грелль невольно вжимается в спинку стула, кривит губы от чувства отвращения.       Скарлетт смотрит долго, настойчиво, пытаясь что-то увидеть в его глазах. Она резко выпрямляется, стягивая следом за собой его очки. Отходит. Грелль почти не видит. Видит Скарлетт очень размыто, но слышит, как она шипит, сквозь плотно сжатые зубы, со свистом втягивая воздух, видит, как за спиной у нее расползается неясный черный ареол, но не такой, как тень, как тьма… это что-то материальное, и такое страшное в своем великолепии. Грелль не видит, что именно это такое, а Скарлетт не торопиться просвещать его. — Хотите, расскажу одну презабавнейшую историю? — улыбаясь, говорит она. Грелль не отвечает. Он внимательно следит, как двинулась она куда-то в сторону, а черный ареол последовал за ней, возвышаясь над ней и свисая вниз, будто там кто-то стоял, будто какое-то чудовище… — Жил на свете юноша, желавший стать Королем, но жил он и тогда, как король, хотя и был простолюдином. Он думал, что перед ним весь мир, и в этом мире ему дозволено все…       Грелль видит, как она замерла на мгновение у стены, отошла чуть дальше, куда-то ему за спину, но стоило ему попытаться обернуться, как она в мгновение ока оказалось рядом, за ним, крепко обхватив рукой за шею и тем самым заставляя вернуть голову в прежнее положение. Что-то зашелестело за ней, что-то тяжелое, как будто портьеры в доме богатого дворянина. — Словно кровавая река за ним тянулись его амбиции, и кровь, что он уже успел пролить, впиталась в него, став неотъемлемой его частью.       Грелля пугало это, и он не мог понять, что именно, то ли голос, такой завораживающий, тихий, с легкой хрипотцой, толи руки, что опустились ему на грудь, впиваясь острыми, как кинжалы ногтями ему в бока. Белая рубашка покрылась алыми подтеками, но Грелль не шевелился, не мог произнести ни слова, будто его приворожили, и этот голос, осторожный, ласковый, будто сам Себастьян нашептывал ему свои просьбы, а Грелль был готов слепо выполнить все.       Попроси его Скарлетт сейчас же пойти и вонзить себе в сердце собственную Косу Смерти, Грелль, наверное, не отказался бы. Но Скарлетт не просила… — И вот однажды, когда юноша убил впервые противника сильнее себя, пред ним предстала девушка, восхищаясь его мудростью и силой. Она восхваляла юношу, что тот смог провести опытного врага. Но девушка та была злой колдуньей, пришедшая с целью соблазнить, отнять у храброго юноши его сердце и душу.       Ее руки скользят вверх, распарывают кожу, словно легкую ткань, окрашивая его одежду в алый. Руки ее в крови, его рубашка в крови. Но… какая разница? Порезы моментально затягиваются, оставляя лишь его любимый алый цвет. За спиной стоит эта чертовка, нашептывая что-то странное, до ужаса смешное и нелепое. — И юноша проиграл…       Чуть теплое дыхание обдало у самой шеи, тонкие пальцы стремительно подбирались к сердцу, и Грелль очнулся.       Он вспомнил тот день, много лет назад, как впервые убил низшего демона, но для него в ту пору серьезного противника. Вспомнил, как ликовал, ощущая свою победу и силу. И он вспомнил, что тогда пришла Она…       Он резко схватил Скарлетт за руки, перекинув через себя и припечатав к полу. И… обомлел.       Из спины росли два огромных черных перистых крыла, настолько уродливых, что вряд ли были способны поднять ее в небо. Он видел, как где-то перья были опалены, а кое-где виднелись и кости с обвитыми вокруг сосудами. Глаза Скарлетт горели демоническим зеленым, зрачки — две вертикальные полосы с насмешкой смотрели на него. Еще крепче ухватив ее за запястья, он перевел взгляд на руки — вместо ногтей он увидел черные длинные когти, как у медведицы.       И он понял одно: Скарлетт не лгала, когда назвала себя его дочерью. Она знала, все с самого начала.       И сообщила ей об этом ее мать. — Это ты… — выдохнул он. Все эти исчезновения, все эти убийства… — Зачем?       Он не знал, почему в голове возникла эта догадка. Но ему не нужно было подтверждения, не нужно было ничего, кроме мотива… почему? Зачем? — Он так захотел, — ответила она. Губы ее искривились, и Грелль отчетливо увидел острые зубы, с явно выделяющимися клыками…       Одним ударом ноги она сбрасывает его с себя, и Грелль уже в полете смог сгруппироваться, оттолкнуться ногами от стены и бесшумно опуститься на пол… Скарлетт уже поднялась и даже не думала скрывать свое ликование. Маска слетала с нее и перед Греллем предстала она… не демон, не жнец… Чудовище.       Она была безумна, а от того опасна. Грелль щурился, пытаясь четче увидеть ее, уловить момент, когда и если она подумает броситься в попытке убить. Но она медленно подошла, остановившись почти рядом, и протянула на вытянутой ладони его очки. Грелль непонимающе посмотрел на протянутую руку, и осторожно взял очки, поспешно нацепив на нос, и тут же вновь приковал взгляд к ней.       Ее улыбка была сумасшедшей. Почти звериный оскал и ликующий блеск изумрудных глаз пылал все так же ярко. Но Грелль видел лишь тело, покрытое шрамами. Ее ослабленные потрепанные крылья… — И это тоже сделал он? — кивнул жнец куда-то на нее.       Скарлетт замерла и… отвернулась. Крылья ее расправились и почти сразу сложились, втягиваясь обратно. Большие рубцы, что остались после них, тут же затянулись, будто их никогда и не было. А Грелль получил подтверждение своей догадки. На спине действительно был ожог. — Знаете, что самое смешное? — спросила она, поднимая с пола свою рубашку и торопливо одевая. — Я ничего этого не хочу… — Тогда зачем ты это делаешь?       Но Скарлетт не ответила. Она подняла руки, неуклюже застегнула несколько пуговиц. Греллю показалось, что она издала вымученный стон, когда отвернулась, едва слышный, но жнец так ясно понял, что это и был тот самый крик души, что держится внутри так долго. Она подняла на него взгляд, совершенно другой, будто она умоляла его о чем-то, потому что не могла сказать этого вслух.       Он не понял, как она оказалась рядом с ним и крепко стиснула его в объятиях, кладя руки ему на спину. Он замер, не смея пошевелиться, не зная, что делать. Лишь смотрел на нее удивленно, сверху вниз. Ее растрепанные, собранные в небрежный хвост волосы, щекотали подбородок, но это, пожалуй, было последним, на что он вообще обращал внимание.       Он сжал ее предплечья, пытаясь отстранить, но она еще крепче прижалась к нему, пряча лицо в складках его одежды. И Грелль не нашел в себе сил оттолкнуть ее. Наверное, ее стоит пожалеть. Да, пожалуй. Он неуверенно приобнял ее за плечи, пытаясь понять, плачет она, или нет.       Нет, не плачет. И никогда не будет. Ее не сломить, и Грелль к своему ужасу понял, что причиной ее грусти все это время был вовсе не он. — Вы правы, — заговорила она. А слова долетали до Грелля будто сквозь стекло. Глухо, на грани слышимости. — Я отвратительна. Я — чудовище. Но я… я всю свою жизнь пытаюсь избавить себя от этих оков. Я хочу знать, где мое место. Кто я, скажите?       Она подняла голову, смотря ему прямо в глаза, так отчаянно, что Грелль невольно сглотнул. Но глаза ее были сухи. На лбу лишь легкие морщинки. Но то, что едва ли не переплескивается через край, то, что видит он в ее глазах, не может не сопровождаться слезами, криками…       Грелль понимал, что ему было просто жаль ее, потому что она окончательно заблудилась в собственных лабиринтах и не знает, как выбраться. И вот, она видит Грелля Сатклиффа, так похожего на нее, цепляется за него, пытаясь заставить помочь ей. Докричаться, сквозь собственное безмолвие. — Я смирилась. И покорно следую по своему пути. Но скажите, желать большего — слабость?       Ему нечего ответить. Он вообще никогда не задавался подобными вопросами, так что теории на этот счет у него нет. Грелль вообще считает весь этот разговор пустым. Да и мысли его были сейчас слишком далеки, вовсе не об этом…       Скажет ли он? Доложит, что нашел виновного? Нет.       Определенно, нет.       Ее убьют. Его изгонят. И это их общая беда… Ничего подобного… Он проиграл, когда подался искушению и угодил в лапы демона. Она забрала его сердце, украла его душу, и все это возродилось в ней, Скарлетт. Как знать, сколько они промывали ей мозги, внушали свои идеалы. Грелль уже не сомневался, что тогда это не было вспышкой страсти, что демонесса пришла к нему лишь затем, чтобы родить ее, полукровку, воспитать ее, чудовище. Скорее всего, наблюдение шло давно, и он просто оказался слабее других, слабым, потому что подался искушению…       Но зачем демонам понадобился свой среди жнецов? Для чего такие ухищрения?       Но она — его дочь. Слишком глупо это отрицать и теперь. И этот крест Греллю придется теперь нести до конца.       Он подался вперед, касаясь лбом ее, приложил руку к ее затылку, и зачем-то путаясь пальцами в ее густых волосах.       Забыв как дышать, Скарлетт смотрела в его глаза, спрятанные за стеклами очков, но от того их мерцание в полумраке ее кабинета не стало ничуть тусклее. — Тебя убьют, — говорит он тихо, — и это будет лучшим исходом, когда все это станет известно. — Я не боюсь смерти, — категорично заявляет она. Скарлетт отстраняется, но Грелль рывком притягивает ее обратно, обнимает крепче, почти до хруста в костях. Он так часто говорил, что хочет детей…       Вот она, его дитя. Перед ним, живая, настоящая. Измученная, потерянная, потому что он не был рядом, когда она в нем нуждалась. Потому что с самого начала была ошибкой, тем, чего не должно было быть.       Какая-то отчаянная мысль билась в голове, когда он обнимал ее, когда не мог понять, что делать дальше. Как избежать беды…       Он гладил ее по волосам, по спине. А она молча стояла в его объятиях, будто терпела. — Она сказала, кто вы для меня… — сказала Скарлетт, как бы между прочим. Но Грелль понял, о ком шла речь. И все его самые страшные догадки подтвердились. — Помогите мне… Лишь за этим я здесь.       Почти на грани слышимости. Почти одними губами…       Грелль замер, коротко взглянул на нее, сверху вниз, не выпуская ее из объятий. Жнец вздохнул, уперевшись подбородком ей в макушку. На что он себя обрекает? Нужно ли это ему? Сможет ли он пренебречь долгом жнеца перед долгом отца?       Нет, пожалуй, это будет самая сложная его игра…       Все закончится. И он проиграет…       Но она — его родная дочь. То, чего у него не должно было быть, но волею судьбы было подарено. В наказание или, наоборот, в награду — покажет время. Но пока нужно придумать, что делать дальше. Она идеально исполняет свою роль. Так пусть играет дальше. Но теперь он будет контролировать каждый ее шаг. — Кто это сделал с тобой?       Скарлетт чуть вздрогнула и поспешила отстраниться. Грелль отпустил ее. — Ты сказала, что «Он» заставил тебя делать все это, — пояснил Грелль.       Но Скарлетт лишь покачала головой. — Я не могу сказать этого вам. Мы связаны с ним… я служу ему…       Грелль знал об иерархии демонов, знал, что между ними существуют свои порядки и законы. Но чем она связала себя с этим демоном? Какой клятвой он держит ее?       Говорила Скарлетт отрывисто, будто боялась, что их могут услышать. И Грелль понял, что она не раскроет его. Скорее умрет сама. Но он ведь отпустил ее работать в Департамент. Значит, их узы расторгнуты? Он спросил ее об этом. — Я была не нужна ему. И он отпустил меня. Но год назад он вновь призвал меня и сказал, что у него…       Она резко оборвала себя, с ужасом взглянув Греллю в глаза. — Ты видела его в мире людей? — настойчиво спросил алый жнец. Скарлетт попятилась, мотая головой, со страхом смотря куда-то ему под ноги.       Грелль в два шага преодолел разделяющее их расстояние, с силой встряхнул за плечи. — Ты видела его? — жестко повторил он свой вопрос. Но Скарлетт не ответила. Казалось бы, ее страх разом прошел, оставляя за собой лишь ледяное спокойствие. Грелль всерьез стал подозревать, что Скарлетт действительно безумна. Но если принять во внимание ее увечья и представить, сколько ей пришлось пережить, это не было чем-то странным. — Последний раз я видела его год назад, — твердо ответила она. — Но вы ведь как-то общаетесь с ним! Как ты получала от него указания? Как вы похищали жнецов? Одна ты не могла провернуть все это. — Я была одна. — Врешь! — крикнул Грелль, и тут же пожалел об этом. Скарлетт дернулась, пытаясь вырваться из его рук, но он лишь сильнее стиснул пальцы на ее предплечьях.       Конечно, она не могла рассказать. Нарушенная клятва — муки, адская боль, что разгорается внутри, но не убивает. — Слушай внимательно, — тихо заговорил жнец, отпуская ее, — я помогу тебе. Обещаю, что сделаю все, чтобы разорвать твою связь с ними, но для этого ты должна слушаться, ты поняла меня?       Скарлетт кивнула.       А Грелль поспешил, наконец, покинуть этот ненавистный кабинет, теперь, когда уже разговор можно считать законченным наверняка. Но у самой двери он остановился. — Ты спрашивала: кто ты? — бросил он через плечо. — А кем ты сама хочешь быть?       Он открыл дверь, и сразу исчез в неярко освещенном коридоре. До Скарлетт долетело эхо от стука его каблуков по мраморному полу. — Спасибо, — прошептала она, улыбнувшись распахнутой двери.