Ты - мое отражение

      Мир разбивался перед ней, разлетаясь на тысячи осколков. Всегда — беспомощно, один на один с этим жестоким миром, стиснув зубы, она двигалась вперед. Она давно забыла, когда улыбка приносила ей внутреннюю легкость, а смех — чувство счастья. Забыла, была ли когда-нибудь спокойна, находила ли она свое место в этой жизни. Лишь одно желание — жить, лишь желание выстоять, несмотря ни на что, двигало ей, заставляя идти вперед, преодолевать все преграды…       Но…       В голове будто щелкнуло что-то, когда из тысячи возможных вариантов, перед ее замутневшим взором, предстали очертания виселицы. Она затрепыхалась в руках своих стражей, забилась, словно пойманная бабочка в руках мальчишек, желая лишь одного — свободы. Вырваться. Спастись.       Скарлетт все кричала, звала кого-то, но толпа гудела вокруг, предвкушая скорую расправу над убийцей, рожденную самим дьяволом. Скарлетт лишь могла беспомощно смотреть на толпу, бросать на них ненавидящие взгляды, могла лишь выпрямить спину, без страха встретить смерть.       Он говорил, что это будет правильно, говорил, они заслужили. Она верила ему, до скончания времени, до последнего вздоха Вселенной, она никогда бы не усомнилась в нем. В ее глазах он был непогрешим, не смотря на боль, что причинял он ей, желая сделать ее сильнее, помочь ей стать тем, кем она являлась по праву рождения.       Демон — вот кем она считала себя. Демоном назвал ее Он. Но все они, настоящие демоны, что встречались ей на пути, были не такими. Чернота их душ пугала, их прекрасные лица портил этот страшный блеск, словно зарево, прорывающийся через их глаза.       А Скарлетт была не такой. Скарлетт была слаба, никчемна. Она не обладала ни силой демонов, ни их интуицией, ни их бессмертием. Она вопила, когда ее истязали в пыточной камере, захлебывалась слезами, кода видела своих тюремщиков. Раны не заживали, боль была слишком реальна, чтобы сомневаться: она всего лишь человек.       Ее втащили на эшафот, зачитали приговор… А она стояла, отрешенно глядя на толпу и, замерла, когда отыскала в ней кого-то. Он был прекрасен, как и обычно, уже с другим лицом, но все с той же черной аурой и неизменной ловушкой для людей: теплым темно-карим оттенком глаз, таким же обманчивым, как и его сущность. В груди затеплилась надежда, что Он пришел спасти ее. Но Демон стоял и улыбался, будто извиняясь. Он ждал конца, как будто хотел собственными глазами убедиться, что она умрет.       Скарлетт все смотрела на него, даже когда на шею ей накинули петлю, которая показалась ей слишком тяжелой. Почему-то запомнилось, что веревка насквозь пропахла плесенью и сыростью, запомнилось, как ворсинки неприятно покалывают, впиваются в кожу. Она дрожала, не моргая смотрела на Него и все шептала: — Помоги мне… прошу…. Помоги мне….       Он отвернулся, медленно стал выбираться из толпы, когда рука палача легла на рычаг.       Под ногами разверзлась бездна. Перед глазами все смазалось, и небо, и дома, и люди вокруг. Она беспомощно дергалась, пытаясь разорвать веревки за спиной, ослабить сдавливающую горло петлю, но пустота охватывала ее, погружая в тишину, превращая ее в ничто.       Холодно.       Как же заледенело все внутри! Если бы вокруг не было так темно, наверняка бы она увидела вылетающее изо рта облачко густого пара. Скарлетт была уверенна, что оно непременно должно быть. И будто сердце умирало — так бешено и больно оно стучало в груди, отдаваясь эхом в висках. Она зажмурилась, и ей показалось, что кричит какая-то женщина. Ей показалось, что она видит, как та закрывает собой свое дитя. От кого? Что случилось? Она поднимает взгляд, смотрит, как бегут люди, кричат, сбивают друг друга с ног. Видит, как мужчины хватают кто что: вилы, ножи, палки, камни… И снова все погружается в темноту. Уже нет ни звуков, ни образов, только бесконечный стук сердца, лишь обжигающий холод и страх. Скарлетт металась в этой темноте, словно загнанный в ловушку зверь, она ждала, что вот сейчас на нее бросится стая охотничьих собак, перегрызая ей горло. Но никто за ней не гнался, никто не звал ее, и ничего больше не было.       И сердце стало стучать ровнее, и спокойнее. А потом, кажется, и вовсе остановилось…       Она умерла? Скарлетт хотела бы знать, но изумрудная вспышка промелькнула в этой темноте, будто хватая ее и вытягивая обратно — к свету. Скарлетт видит, что стоит посреди площади, среди обезображенных окровавленных тел. Кожу стягивает что-то неприятно пахнущее, липкое.       Она поднимает ладонь к лицу, смотрит на обагренные кровью пальцы. Не верит — смотрит по сторонам, пытаясь понять, что произошло. Ее сковал ужас, когда она стала слышать вопли и стоны у себя в голове. Чужая жизнь, чужие души бились в ней, желая свободы, желая лишь одного – Рая, что обещала им Церковь и их вера, но они заперты в демоне, молодом, слабом демоне, а потому они еще осознают себя, а оттого так страшна их участь. Скарлетт чувствует их. Каждого — и — мысли, воспоминания, чувства… Она будто смотрит со стороны, как она, болтающаяся в петле, умирающая, издает звериный низкий рык, разводит в стороны руки, будто те вовсе не связаны у нее за спиной. Остатки веревки падают на землю у ее ног, а петля сгорает в зеленом пламени. И она несется в толпу, хватая первого попавшегося человека, хватает его и рвет на куски, будто тот был куклой. Всего секунда. Толпа не успела понять, что произошло, как падает другой.       Скарлетт было плевать кто перед ней: мужчина, женщина, ребенок, старик… Все хотели ее смерти, никто никогда не любил ее, так зачем ей жалеть кого-то? И она рвет их на куски, пожирает души, упиваясь их страданиями. Кровь, что течет ей в рот, кажется самым сладким нектаром, человеческие вопли — самой приятной музыкой. Они поплатятся за то, что не приняли ее. Поплатятся за то, что не захотели признать… — Молчать! — рявкнула она, не узнавая собственный голос, и все разом стихло. Голоса больше не кричали, будто повинуясь ее воле.       Одинокие аплодисменты раздались где-то рядом. Скарлетт повернула голову, яростно глянув на этого наглеца, уже заранее ненавидя его. Но это была она. Мать.       Ее прекрасные волосы были распущенны, ее глаза горели, словно два кровавых колодца в свете луны. В ее белозубой улыбке Скарлетт различила острые клыки, будто клыки дикой кошки. — Как интересно, и не жнец и не демон… как интересно, — восторженно заговорила она, поднося сложенные ладони к лицу, пряча за длинными изящными пальцами улыбку. — Что? — растерянно спросила Скарлетт.       По лицу Матери скользнула тень, когда она наклонила голову вбок. Непонятные Скарлетт эмоции отразились в ее удивительных глазах, и это напугало девушку едва ли не больше, чем все виселицы на свете. Она подавила судорожный выдох, лишь силой воли заставила себя стоять на месте, когда Мать приблизилась к ней. Всего секунду назад она стояла так далеко, а теперь так близко, но странно! — глаз уловил каждое движение, увидел, как двигается каждая мышца на ее теле. Мать провела тыльной стороной ладони по ее щеке, пачкая худые пальцы алой кровью.       Но один вопрос все же оставался, такой мучительный и важный: кто убил всех этих людей? Демон? Мать? Или же… Нет, она понимала… она увидела это в воспоминаниях тех несчастных… — Кто же ты? Может, чудовище?       Мать не смеялась, не усмехалась. Взгляд ее был серьезен, а пальцы холодны настолько, что прикосновение почти обжигало. Скарлетт отшатнулась от демонессы, скованная ужасом, она пятилась и пятилась, пока не рванула с места, не оторвалась с превеликой легкостью от земли, пренебрегая всеми физическими законами. И вот она без усилий перепрыгивает с крыши на крышу, не замечая ничего вокруг себя, все смазалось в одно сплошное серое пятно. И лишь момент падения, а затем обжигающий холод вод Темзы заставил очнуться из этого аффекта. Она подняла голову вверх, видя серое чуть светлое небо, шевелящееся из-под воды. Мышцы сковало судорогой, и Скарлетт сделала вдох…, а потом еще и еще. Грудь не обжигало болью, не затуманивался рассудок. Она могла дышать под водой… но… нуждалась ли она в глотке воздуха?       Она шевельнула руками, поплыла вверх и уже вскоре вынырнула. И в этот момент, ее схватили за шкирку, как нашкодившего котенка, рывком вытаскивая из воды. И вот, она уже стоит на берегу, вытирая рукавом лицо от красных капель, сплевывает мерзкий металлический привкус с языка, а потом вдруг поднимает взгляд, встречая насмешливый взгляд Матери. — А теперь послушай меня, — твердо говорит она, — ты — принадлежишь мне.       Скарлетт молчит. Молчит, потому что ей нечего ответить, да и что отвечать на подобные заявления. Она принадлежала мужу, когда они поклялись друг другу перед лицом Бога и людей. Но это… это было совсем другое.       Теперь нет ни мужа, ни пасынка. Нет никого… ничего не осталось… — Мы связанны с тобой, — продолжает она, будто не замечая растерянности Скарлетт, — связанны по крови, а это самые сильные узы из всех. — Значит, ты действительно моя мама? — спрашивает Скарлетт. Слова даются ей тяжело, а в голове столько вопросов, столько неверия…       Почему она ее бросила? Почему отдала, когда нашла? … — Молодец! — хвалит она за догадливость, улыбается, обнажая белоснежные клыки. А Скарлетт морщится, и в груди что-то предательски сжимается, скручивается, и болит, болит… — Ты – моя, — повторяет она, как заклинание, — тебя хорошо обучили, а теперь еще ты стала сильнее, когда поглотила столько душ…       Скарлетт вздрагивает, когда снова начинает слышать стенания в своей голове, но жмурится, усилием воли подавляя гул голосов. — Ты была рождена от смерти, а потому только ты можешь проникнуть в ее тайны… — Так вот зачем… — сдавленно отвечает Скарлетт, еще до конца не понимая, что от нее хотят, и что значат эти слова, но прекрасно осознавая, что была рождена она лишь для определенной цели, — только поэтому я нужна тебе? — Конечно, — как само собой разумеющееся спокойно отвечает демонесса.       И Скарлетт не стала спрашивать, любит ли она ее, нужна ли она ей, как дочь… что-то затряслось внутри, оборвалось и вышло наружу предательскими слезами. Слезы обжигали холодную кожу, застилали пеленой глаза. И она вздрогнула, когда чья-то знакомая рука легла ей на плечо. — И ты здесь, — раздался голос ее наставника за спиной, обращенный к женщине. И вот, уже обе Его руки лежат на ее плечах, и он притягивает ее ближе к себе, будто говоря: моё.       Демонесса хмурится, смиряет неодобрительным взглядом соперника. — Она моя, — заявляет она. Из тени к ней в руку прыгнула шпага, и тут же была наставлена на демона. Тот издает смешок, смотрит исподлобья заинтересованно, но Скарлетт чувствует, как напрягаются его мышцы. А сама она уже чувствует себя живым щитом.       Что происходит она не понимала. Она уже давно абстрагировалась от всего, ощущала себя лишь пассивным зрителем, от которого не зависел исход сюжета. Все давно было написано кем-то, уже кем-то все предрешено. А она ничего не может с этим поделать. Но так ли это?       Ее грубо отталкивают в сторону, и Скарлетт падает на грязный после ночного дождя тротуар. До слуха долетают звуки занявшегося сражения, и она, отползла в сторону — в тень ближайшего дома. Она вскочила на ноги, держась за неровную каменную кладку будто за единственную опору, что осталась у нее в этом мире. Она смотрела, как двое демонов скрещивают оружие, как от силы удара раскаляется металл, и ей казалось, что от этого во все стороны летят горячие искры. Они сражались за нее, как за желанный приз, как за какой-то кусок мяса. Ее родная мать, та, кого она уже в детстве считала самым родным и дорогим существом. Но она предала ее еще тогда, когда она была в ее утробе. Ее любимый. Тот, кого она полюбила всей душой, тот кому она была благодарна за то, что он делает ее сильнее. Но и он отвернулся от нее, когда был нужен ей больше всего.       Слезы обиды обжигали глаза, заволакивали все перед ней в одно мокрое размытое пятно. Ей уже был не интересен исход боя, было безразлично, кто победит в этой схватке и чьим трофеем она станет. Она не хотела доставаться никому в равной степени. Это было бы неправильно, после всего, что она вынесла, после предательства, которое никак нельзя было оправдать и простить, доставаться кому-то из них, помогать им по доброй воле или по принуждению. Да она и не собиралась.       И в тот момент по спине ее как будто ударили, как будто приложили каленное железо, как там, в пыточной камере. Только площадь поражения была более масштабнее и страшнее. Она бы рада закричать, но вдруг дыхание перехватило, и из горла вырывались лишь хрипы. Это было похоже, что кожу распарывают кинжалом. Она слышала, как трещит ткань ее платья, и чувствовала, что из нее что-то растет и распахивается за спиной, отбрасывая огромную тень. Крылья!       Это были настоящие крылья. Большие в блестящих черных перьях. Их великолепие поражало, что даже боль, с которой они прорывались казалась незначительной и стоящей каждой секунды страданий. Она несколько раз сложила их и снова распахнула, приноравливаясь к их тяжести, к их силе и размаху.       А демоны, кажется и вовсе не замечали того, что происходит вокруг, и это служило лишним доказательством, что они считали ее не более чем расходным материалом.       Скарлетт уже не сомневалась. Она взмахнула крыльями и легко взмыла ввысь. Ощущение легкости и свободы опьяняло, кружило голову. Встречный ветер заставлял жмуриться от удовольствия. Ее никто и никогда не учил летать, но, кажется, это всегда было в ней на уровне инстинкта, что спал где-то в подсознании, ожидая своего часа. И вот она летит, и все кажется таким легким незначительным и мелким. Вся грязь этого города, грязь ее прошлого, ее боль… все осталось где-то позади. Теперь есть бесконечное небо и сияющее будущее, что она непременно найдет и создаст.       Раскаленная сталь пронзает ее крыло, и она с диким криком падает вниз, где уже кто-то вцепляется острыми когтями в другое ее крыло, выдирая перья. Каждое прикосновение — словно ожог.  — Далеко собралась, моя дорогая? — слышит Скарлетт голос матери перед собой. Она с трудом поднимает голову, смотрит на ее улыбающееся лицо и шипит, не то от боли, не то от ярости. Хотя, наверное, сейчас это была слишком тонкая грань, которая почти исчезла. Конечно, наивно было полагать, что они не заметят ее побега, что ее так просто отпустят. И сил вырваться нет. Ее крепко держат тени под ней.       Демон ударяет ее куда-то в бок, распарывает шпагой крыло, а затем резко вынимает и пронзает ею уже другое. Скарлетт кричит от боли. Крылья ее конвульсивно дергаются. Она не видит их, но точно знает, что они изуродованы. Горечь, досада захватывают ее сердце. Разум затуманивается всепоглощающей болью. Она не понимает, как смогла сложить крылья, сделать так, чтобы они исчезли. Но, пожалуй, это спасло их от дальнейших истязаний, потому что она всерьез подозревала, что их просто вознамерились вырвать.       Ее бьют везде. Под хор воплей в голове, под оглушающими ударами демона, под спокойный голос ее матери, она могла лишь закрывать голову руками. Нет, ее не убьют. Она даже не сомневалась в этом. Ведь обоим она была зачем-то нужна. Они хотели преподать ей урок, а что будет дальше их не волновало. — Твои раны не заживут, — слышала она голос демонессы, — потому что это — Коса смерти. — Она указала на окровавленную шпагу, валяющуюся рядом. — А это, — кивком указала она куда-то на своего сообщника, — перчатка одного из Легендарных, урон от нее был такой же, как и от Косы, и тем она прекрасна. Знаешь, нелегко было достать все эти вещички, и честно, я не думала, что придется применять их против тебя….       Скарлетт лишь скосила взгляд, не понимая, о какой косе и о какой смерти говорит она. Эта шпага была единственным, что оставалось четким и Скарлетт казалось, что она будто бы светилась таким теплым и будто бы родным сиянием. Перчатку она попросту не видела, да, и зачем на нее было смотреть?       Что случилось потом, было сложно объяснить и понять. Она будто бы потеряла сознание, а когда она вновь начала осознавать себя, то почувствовала, что больше никто не истязает ее, почувствовала собственное тело как один сплошной синяк, который пульсировал, причинял дискомфорт и ноющую боль. Но это было не так важно, как человек стоящий перед ней. Он был в черном костюме, будто какой-то чиновник на приеме. До блеска начищенные туфли завершали этот образ. Он стоял к ней спиной, будто загораживая Скарлетт собой. Она с трудом приподнялась на локтях, и тогда заметила, что тот наставил на демонов длинную изогнутую саблю.       Скарлетт со страхом посмотрела на это, как он один не побоялся бросить вызов двум высшим демонам. А может, он и не знал кто они такие? — Уходи, — прохрипела она, — уходи…       Она вновь повалилась на бок не в состоянии удержаться на весу. А незнакомец обернулся. Каштановый низкий хвост взметнулся от резкого движения, перемещаясь ему на плечо. В его желто-зеленых глазах за овальными очками в тонкой оправе Скарлетт видела лишь удивление и детскую обиду, как так она могла подумать, что он мог оплошать? — Не бойся, — ободряюще улыбнулся он, — я не проиграю этим жалким созданиям.       Скарлетт попыталась встать. У нее закладывало уши от нагрузки на ослабленное тело, а потому она плохо слышала, о чем говорили ее мучители с ее спасителем. Слышала слово «жнец», «наша»…, но это не могло внести ясности для нее.       Она дотянулась до лежащей рядом шпаги и вдруг почувствовала прилив сил и тепла. Будто эта шпага всегда была ее, так удобно она лежала в руке. Она выпрямилась, на удивлении легко. Наставив оружие смерти на демонов, она встала вровень с незнакомцем.       Это выглядело почти забавно: она в тюремном платье, порванном, еще не до конца высохшем и все в кровавых подтеках, держала нетвердой трясущейся рукой оружие, полагая, что ее решимости хватит и на то, чтобы свернуть горы; и он, незнакомец, что не побоялся заступиться за нее смотрел на нее с искренней улыбкой, будто гордился успехами собственного чада, никак не меньше. А потом он переводит твердый решительный взгляд со Скарлетт на врагов и с удовольствием отмечает, что те отступают к теням. — Не забывай этого, — кривя губы в подобие улыбки бросила на прощание демонесса, прежде чем исчезнуть в сгустившейся темноте. — Наслаждайся свободой. Она так мимолетна… — усмехнувшись, добавляет демон, тут же следуя за неожиданной соратницей.       И они остаются вдвоем, Скарлетт и этот незнакомец.       Скарлетт чувствует, как силы покидают ее, и она бы непременно вновь рухнула на землю, если бы ее не подхватили на удивление сильные руки ее спасителя. Он поднял ее на руки, ничуть не боясь запачкать идеально чистый костюм в ее крови. И перед тем, как запрыгнуть на ближайшую крышу, убеждается, что его сабля надежно закреплена в ножнах, а его ноша хорошо держит свою шпагу. — Кто вы? — спрашивает Скарлетт.       Они несутся по крышам Лондона, в одному незнакомцу известном направление. Да и Скарлетт собственно все равно куда идти. Вой в ее голове утих, боль уже заглушилась, превратившись в усталость. Она ни о чем не могла думать. Так много произошло всего за каких-то пару часов!       Или это все началось гораздо раньше? Нет, не с обвинения в убийстве ее семьи, а гораздо, гораздо раньше… — Я Дэвид Уотерс. И я — жнец. — Жнец? — переспросила она, все время жмурясь от встречного ветра, что заставлял слезиться глаза, а оттого профиль Дэвида размывался, терял свою четкость, а временами и вовсе проваливался в темноту. Или проваливалась она? — Да, как и ты.       Он улыбнулся так тепло и подбадривающе, что у Скарлетт что-то защемило внутри. — Теперь все будет хорошо, — заверил Дэвид, — теперь ты одна из нас.       Одна из нас…       Эти слова стали отправной точкой в ее жизни. Стали чем-то дорогим и запоминающимся. Потом, намного после, она часто повторяла их себе и не могла поверить, что все обернулось именно так.       Несколько позже, уже учась в Академии, она узнала, что Дэвид Уотерс был жнецом, отвечающим за новобранцев. Он помогал им осознать себя в новой ипостаси, принять их новую жизнь и научиться выполнять новые обязанности. Он был первым, кто не смотрел на нее как на нечто ужасное, не видел в ней монстра. На дружбу и теплоту он отвечал тем же. И в какой-то момент, Скарлетт поняла, что уже не думает о своем прошлом, забывает все ужасы ее жизни. Жизнь в Академии жнецов была полна веселья, новых знаний, впечатлений и знакомств. Вот только иногда по ночам она слышала вопли тех несчастных, что пожрала она в день своей новой жизни.       И это мучило ее. Каждый раз все с новой силой. ***       Это выглядело странно, даже подозрительно, что на протяжение вот уже недели Рональд Нокс не осчастливил своим присутствием бухгалтерию. Шарлотта Ларкинз бросила взгляд на часы, отмечая, что в Оперативном отделе уже начался перерыв на ланч. Она перевела взгляд на дверь, ожидая, что та вот-вот распахнется, пропуская улыбчивого юношу, неизменно с чем-нибудь сладким. Но время бежало, а Рон так и не появился. Шарлотта раздосадовано вздохнула, отворачиваясь от не оправдавшей возложенных на нее ожиданий двери, и вернулась к работе, которая, впрочем, уже не вызывала того трепета от неимоверного количества цифр, писанины и расчетов. Шарлотта откровенно скучала, отстраненно выводя карандашом на бумаге столбик трехзначных цифр, скорее машинально подсчитывала их, и не проверяя записывала в отчет. Но неожиданно дверь распахнулась, и Шарлотта тут же бросила карандаш, поворачиваясь всем корпусом к вошедшему. Улыбка, что осветила лицо жницы тут же исчезла, как только перед ней предстала эта мерзавка Скарлетт Эрдман. Скарлетт.       Имя под стать его обладательницы. Шарлотта не любила ее еще с академической скамьи. Невзлюбила с первого взгляда, когда эти отвратительные кроваво-алые патлы полоснули ее по щеке, будто бы случайно. Шарлотта не выносила все в ней: ее глаза, то, как она ими смотрела, ее отстраненное, безучастное лицо, ее белозубую улыбку, которую она дарила ее любимому Дэвиду. Шарлотта видела в Скарлетт нечто отвратительно мерзкое, двойственное, то, что она умело прятала от всех. — Прости, что отвлекаю, — сказала Эрдман, подходя к столу Шарлотты, —, но меня просили забрать отчет.       Ларкинз откинулась на спинку стула, смерив соперницу внимательным взглядом. И не могла не отметить про себя со злорадным удовольствием, что с каждым годом эта мерзавка дурнела все больше. Вот уже из-под пиджака торчат плечи, как у цыпленка, худенькие ножки искривились еще сильнее с последней их встречи. Лицо какое-то серое, неживое. Только вот глаза, по-прежнему яркие, словно два изумруда, все еще сохраняли в себе искру жизни. — Что, Эрдман, слышала, ты вцепилась своими коготочками в густую шевелюру этого… как его? Сатклиффа. — Насмешливо бросила Шарлотта, роясь в ящике стола в поисках отчета Спирсу, что оставил ее начальник еще утром, правда, «найти» его она не спешила.       Скарлетт удивленно подняла брови, затем, коротко усмехнулась. — Ну, и испортился же у тебя вкус на мужчин… — притворно-расстроенно вздохнула Ларкинз, выпрямляясь и протягивая тонкую папку жнице. — Понятия не имею, кто распространяет подобные слухи, — равнодушно парировала Эрдман, — наверное, тебе стоит спросить об этом подробнее у этого сплетника, — Она взялась за другой край папки, но, к удивлению, Шарлотта не отпустила свой край. На лице появилась улыбка, а глаза сияли от предвкушения того, что, наконец, она нашла на Скарлетт управу, а заодно и неплохой козырь. — Вот поэтому и говорю с тобой, — подтянув папку, за которую они обе все еще держались, чуть ближе к себе, Шарлотта, понизив голос сказала, — я видела вас с месяц назад, как вы миловались в укромном уголочке.       Шарлотта выпустила из рук папку, а Скарлетт нахмурилась, будто пытаясь припомнить, когда такое было, но Ларкинз даже не сомневалась, что она все прекрасно помнила и теперь соображала, как выкрутиться из щекотливой ситуации. — А еще я слышала, что он твой отец. Родной отец! Подумать только!       Шарлотта видела, как пальцы Скарлетт стиснули папку сильнее, и как опасно блеснули ее глаза. И на какую-то секунду, Ларкинз показалось, что глаза ее потемнели вокруг радужки. — И? — на удивление ровно, но твердо ответила она, — что дальше? Пойдешь докладывать нашему начальнику? Или нет, может, сразу напишешь письмо главе Английского Департамента? А что, у него же нет других дел, как разбираться со столь мелкой проблемой, вроде романа между подчиненными внерабочее время. Хотя, о чем это я… Никакого романа нет! Или нет?       Скарлетт пододвинула ногой табурет, что стоял возле письменного стола Шарлотты и на который она обычно складывала ненужные бумаги, когда проводила генеральную уборку рабочего места, а в другое время он служила для удобства посетителей, если им приходилось ждать. И вот сейчас эта мерзавка пододвинула ее табурет так близко к ней, опустилась на него, ухмыляясь углом рта, пристально, будто хотела просверлить в ней дыру, смотрела прямо в глаза. — Или ему будет куда интереснее узнать, что у одной из сотрудниц имеется один интересный скелет в шкафу под названием «я попросила заместителя главы по делам учащихся Дэвида Уотерса пойти туда не знаю куда и сделать то, что надо бы было сделать мне». Как думаешь, это заинтересует начальство больше?       У Шарлотты перехватило дыхание. Она чувствовала, как холодеют ее пальцы, а перед глазами темнеет. Она что, издевается? Что за глупая насмешка? Чудовищно насмехаться над ее горем, в котором Шарлотта винила себя. И без того было слишком тошно и невыносимо жить, зная, что его больше нет.       Нет! Скарлетт никогда и ни за что не увидит ее боль. Она того не стоит. — Не понимаю, о чем ты, — выдавила из себя Шарлотта, натянув на лицо улыбку. Ей казалось, что голос ее звучал ровно, да, так оно и было. Но в глазах Эрдман заплясали нехорошие огоньки понимания. Шарлотте не нравилось, когда она так пристально смотрела на нее, ей казалось, что Скарлетт читает ее будто раскрытую книгу с картинками, где все предельно просто и понятно. Это было страшно, встречаться с ней взглядом в такие моменты, а еще хуже было то, что взгляд Скарлетт никогда не отводила. — Правда? — улыбнулась Скарлетт, — А мне кажется…       Взгляд красноволосой жницы скользнул куда-то за спину Ларкинз, будто она что-то увидела там и это что-то заставило прерваться ее на полуслове. Шарлотта видела, как она побледнела, как в глазах промелькнул настоящий страх, паника, ужас… Но вот она снова улыбается, взгляд ее такой же насмешливый, как и мгновение назад, вновь прикован к ней. Не говоря больше ни слова, она поднимается с табурета и выходит вон из бухгалтерии.       Шарлотта смотрит ей вслед, не понимая такой перемены, она оборачивается, внимательно смотрит на стену за своей спиной, но она все такая же, привычно белая, с висящим календарем на ней. А потом она замечает забытый отчет. Ругается про себя, что эта мерзавка вынуждает ее бежать за ней, но встает, оправляя юбки, быстрым шагом выходит вслед за Скарлетт в коридоры, ведь отчет надо было передать Спирсу сегодня. За невыполненное задание спросят с нее! Да и в коридоре можно было встретить кого-нибудь из оперативного отдела и просто всучить отчет в руки. Что Шарлотта и намеривалась сделать.       Шарлотта блуждала по коридорам недолго, пока не натолкнулась на Эрдман, обнаружившуюся в ближайшем коридоре. Коридор вел к кладовке и там редко кто ходил.       Увиденное заставило Шарлотту отшатнуться. Скарлетт кашляла кровью, согнувшись, она царапала собственное горло, будто хотела избавиться от чего-то. А потом вдруг рухнула на колени зарыдав, словно малое дитя. Плакала она беззвучно, но что-то заставляло сочувствовать ей, будто Шарлотта чувствовала ее боль. А потом она заметила, что плакала Скарлетт багровыми кровавыми слезами, совсем как ее волосы. — Сумасшедшая, — бросила Ларкинз одними губами. И положив на пол отчет, она поспешила уйти. Пусть знает, что она застала ее в таком положение. Пусть живет с мыслью, что теперь еще кому-то известна ее тайна.       Скарлетт Эрдман отравлена Шипом Смерти. Это первое, что пришло Шарлотте на ум. А что еще можно было подумать? Неужели высший суд действительно существует и теперь воздал этой двуличной мерзавке по заслугам? Лучшего исхода для нее и придумать было нельзя. Даже желание злиться и ненавидеть ее пропало, уступая свое место удовлетворению.       Шарлотта неторопливо возвращалась в бухгалтерию, когда издалека увидела приближающуюся к ней шевелюру красного цвета. Сначала, Ларкинз подумала, что та сцена в коридоре ей просто померещилась, и теперь Скарлетт идет ей на встречу, но приглядевшись, Шарлотта увидела, что навстречу ей идет тот самый Сатклифф. Так близко самого знаменитого оперативника Шарлотта видела впервые. Он был достаточно высок, но каблуки делали его еще выше, так что о истинном росте судить было трудно. И хоть Сатклифф и был одет по уставу, если забыть о батильонах с красными вкраплениями, на локтях у него висело женское пальто. Явно женское, потому что Шарлотта разбиралась в этом безошибочно, и к тому же дорогое.       Сатклифф шел медленно, о чем-то думая, не замечая ничего и никого вокруг. Алый водопад волос лежал на его плечах и спине. Их длинна поразила Шарлотту, ведь даже у Скарлетт волосы были гораздо короче и на тон темнее. И… он действительно был похож на нее. Похож настолько, что незнающему человеку можно было легко их спутать!       Но какое Шарлотте было дело? Отец и отец… Может, нагулял ее, когда был человеком, а теперь по роковому стечению обстоятельств и его мерзавка дочурка стала жнецом? Шарлотту ничуть не заботила биография соперницы, ровно, как и ее взаимоотношения с коллективом. Но…       Когда они поравнялись, и Сатклифф прошел мимо, не обратив на Ларкинз совершенно никакого внимания, Шарлотта вдруг остановилась. — Мистер Сатклифф там… — она запнулась, не зная, как сообщить ему новость. Но Грелль остановился, лениво обернувшись. На его лице отчетливо читалась скука и легкое возмущение, что кто-то посмел отвлечь его от важных мыслей. — Я слушаю, — отозвался он, когда увидел, что эта офисная крыска медлит и попросту тратит его время. —… там ваша дочь. Она… кажется она умирает от Шипа Смерти, — на одном дыхании выпалила Ларкинз. Все. Теперь ее совесть чиста, и что будет дальше — не ее забота. Осталось сообщить где именно испускает дух Эрдман, и с чистой совестью удалиться работать.       Но Грелль не торопился спрашивать. Он нахмурился, а потом коротко усмехнулся. — Ну и что? Она большая девочка. Сама разберется.       И он вновь продолжил свой путь, так, будто ничего из ряда вон не произошло, а ему только что сообщили, что на улице дождь и не мешало бы захватить с собой зонтик. Шарлотта в изумлении смотрела ему вслед, не зная, как реагировать на подобное. Ему же было попросту наплевать! Все равно, что его родная дочь умирает! В любом случае, это не ее дело. Она сообщила, а дальше пусть разбираются сами. Фыркнув, она гордо вскинула голову, развернувшись на каблуках и уверенно зашагав обратно на рабочее место. Вот только у поворота она обернулась, но в коридоре уже никого не было. Значит, Сатклифф свернул в ближайший коридор. А он вел как раз туда, где Шарлотта оставила Скарлетт…