***
Джон бездумно смотрит на темную стену напротив себя. Где-то там, в углу, противно подвывают Донован и Андерсон, но это всё глупо, не имеет значения. Он словно смотрит на самого себя другими глазами. Другой личностью – имеющей предубеждения, ценности и стимулы, цели, такие как жениться на милашке Мэри, сидящей за соседней партой. Джон смотрит в стену, но видит самого себя, обезумевшего, лишённого всякого стержня изнутри, сломавшегося под собственным бременем, бременем злобы, скопившейся внутри подобно гною в старой ране, боли и отвращения. Отвращения к самому себе. Джон смотрит в свое самое сокровенное – душу. И та кажется ему грязной, порочной, настолько изуродованной, что становится страшно. Ведь Джону страшно. Джону Ватсону страшно. Но Джону, тому самому Джону, что сидит внутри него, ни черта не страшно. Тот самый Джон сидит внутри него, словно какая-то ядовитая змея, нашептывает на ухо всякие глупые и отвратительно бесчеловечные вещи, а иногда затуманивает разум. Не иногда. Нет. Практически всегда. Ведь Джон Ватсон устал сражаться с Джоном. Ведь так просто уснуть на задворках сознания, не вылезать на поверхность, просто спать. Спать. Будто так и должно быть. — Джон… — слышится из угла комнаты – одного из двух углов. — Отпусти нас, Джон, прошу тебя… — Молчи, — У Джона Ватсона приятный голос. Мягкий, обволакивающий, убаюкивающий. — Джон, прошу… — Пожалуйста, молчи! — ведь Джон Ватсон так устал сражаться. — Джон, почему? Отвечающий голос груб, немного хрип и до безумия жесток: — Потому что так у вас был шанс. Ведь отвечает Джон. Ведь Джон шанса уже не оставит. Он никому не оставляет шанса. Никому.***
План рождается в голове медленно, со скрипом, словно не он, не Джон, привык выкрадывать жертву самым изощренным способом, каким только возможно. Ведь он – творец, художник. Он знает не просто смысл, он знает всю подноготную искусства. Красоты. Ведь все это требует жертв. А быть красивым так больно… Но все-таки Джон прикладывает много сил, чтобы выдавить из себя хоть что-то, ведь в мыслях постоянно просыпается назойливый голос, кричащий вечное "уже было". И после всех усилий и бессонных ночей план рождается сам по себе в голове и разрастается в нечто огромное и зловещее, словно отождествляя всю сущность Джона Ватсона. План, что не даст никому уснуть. План, который жесток даже по меркам безграничного и необъятного безумия Джона. Джона Ватсона. И жестокости в нем настолько же много, как и простоты; выкрасть и оставить себе, как игрушку, в которую ребенок играется неделями, пока не найдет новый объект для внимания. Только эта игрушка будет еще жива и даже сможет забавно дергаться и издавать странные визжащие звуки. Ведь ни одни человеческие связки не выдерживают постоянного напряжения, при длительном крике они "садятся" и все, на что вы будете способны – лишь странные визги на грани слышимости. Поэтому кричите в самом начале – потом вас никто не услышит. Ведь игрушки могут надоесть как через короткий отрезок времени, так и через вечность. Кричите громко, громче чем это только возможно, громче, чем вы вообще можете. Ведь это и будет последним в вашей жизни. Кричите.Кричите.
Ведь помощи уже не будет.
***
Кому доверяют люди? Тем, кому доверять не стоит. Вы смотрите в глаза человеку напротив и он выглядит настолько… типичным и с этим же таким доверительным, что вы расслабляетесь и говорите чуть больше, чем следует, движетесь чуть более развязано, чем следует, пододвигаетесь к нему чуть ближе, чем следует. Ведь все в нем говорит о доверии, о преданности и честности. Его несколько скованные движения, его милая и открытая улыбка, его прямой взгляд без толики смущения, его четкие движения рук и пальцев, его уверенные шаги и звонкий смех. И после встречи с этим человеком вы не сможете описать даже его внешность, ведь он такой… обыкновенный, но необыкновенно, абсолютно необыкновенно доверительный. Так кому доверяют люди? Доверительным. Тем, кого можно счесть обычным. Тем, на кого подозрение в преступлении падет последним. Тому, кто с безумной улыбкой будет стоять над трупом и поглаживать острие ножа подушечкой указательного пальца, нажимая совсем легко, словно с отцовской нежностью. Тому, у кого в голове – безумие. Вы когда-нибудь заглядывали в глаза таким «обычным людям»? Вы видели там всё пожирающую темноту, колючую, как куст шиповника, ядовитую, гораздо более ядовитую, чем большинство змей, и опасную? Настолько опасную, что она сожрет человека изнутри и перекинется на вас, захватит вас с головой и будет грызть, грызть, грызть, пока не выгрызет всё хорошее, что в вас вообще было. Так кому же доверяют люди? Тем, кто убьет их при первой возможности. Доверительным. Таким, как Джон Ватсон. Со всей его темнотой внутри, пожирающей и распирающей во все стороны, бурлящей под кожей и перекатывающейся волнами из одного полушария в другое, видоизменяясь и прикидываясь то мигренью, то безумием.***
План был прост – в четверг Шерлок устроит погоню за предполагаемым Безымянным, тогда же Джон отвлечет внимание Гения Дедукции и банально выкрадет две жертвы – Донован и Андерсона. Роль предполагаемого Безымянного сыграет потрясающе талантливый бегун Джонни Кватро, по телосложению близкий Джону и душой – чистый добряк. Жизнь у Джонни сложилась не особо хорошая, денег у него много никогда не было. И единственный свой талант (потрясающе быстро бегать) Джонни пустил в оборот – он был готов побегать от кого угодно, главное – какую назовут цену. Бегал он чертовски хорошо. Эдакая лиса. И следы путал, и с преследователем заигрывал, то притормаживая, то снова набирая обороты. Кватро Лондон знал покруче самого Холмса, а ключей имел практически ото всех дверей – они всегда хранились у него в внутреннем кармане куртки и весело переливались звонкой металлической трелью на бегу. У Джонни была ответственная задача – настолько завлечь детектива в игру в преследования, чтобы тот даже не заметил отсутствия Джона. А когда придет время показаться Ватсону – дело уже будет сделано. Птички будут в клетках. И Джон надеялся, что свиньи на убой этим вечером помолятся на ночь.***
Джонни смотрит глупым и мутным взглядом перед собой. Джон пытается не концентрироваться на бьющейся вене у того на шее. С потолка падают капли и отбивают странный ритм, который набатом отдает в голове, словно опустевшей. Здесь, под землей, куда не достигает солнечный свет, время течет по-другому, и Джону кажется, словно они уже просидели тут сутки не сдвигаясь с места, хотя прошло всего минут пять. Джонни туповато пялится на кейс в одной руке Джона и с выражением бессилия переводит взгляд на тонкое лезвие в другой руке Джона. Это как насильственный, но свободный выбор. Ведь Джонни прекрасно помнит, как Джон зарезал того парнишку лет двенадцати. И Джонни остался жив по счастливой случайности. Джон подумал, что он может еще пригодится. — Как это, обдурить Холмса? Он же… ентово… умен слишком. У него ж там, этих, шестеренок поди навалом! Еще учует что-нибудь, а мне потом..! — Джонни наматывает невидимую веревку вокруг шеи и вытягивает руку, демонстрируя, что произойдет с ним «потом». — Холмс не так умен, как ты думаешь. А в четверг будет сильный туман в порту, ты же знаешь, что даже крысу можно спутать с бабочкой в тумане. — Я не знаю, Мясник, ой, не знаю. Ты людей кромсаешь, а я от них бегаю. Но вот хвост потерять евойный, Холмса, то бишь, это ж серьезно! Он же как гончая! Зырк! И все, пиши пропало. И как я от него? Я ж это, ни шиша! Глупая башка! А он… Умен, как все эти ваши Эйнштейны, Хренштейны… Как же я смогу-то? — Ты на себя не наговаривай. Тебя, лисий ты хвост, никто уже годами поймать не может. — И все же не верю я тебе. Мутный этот типчик. Со всеми своими кудрями и скулами. Ух, какой! — Две с половиной. Полторы отдам сейчас. — Ты же знаешь, Мясник, что для меня нету непосильной работенки. Джонни Кватро лениво потирает жилистую шею с выпирающими венами и криво улыбается, выставляя напоказ практически сгнившие зубы. Джон проводит лезвием по подушечке среднего пальца и тихонько шипит, когда лезвие вгрызается в плоть, раздвигая кожу и проникая глубоко внутрь.***
Джонни Кватро бежит по пристани так, словно за ним несутся гончие, всё норовя прикусить его за округлый налитой зад и оттяпать половину. Джонни Кватро бежит без оглядки, петляя, словно от этой пробежки зависит всё. Джонни Кватро бежит так, словно снова увидел Джона, вставляющего в глазное яблоко двенадцатилетнего парнишки тонкое лезвие, а парниша визжит, извивается и бесполезно пытается вывернуться. Джонни Кватро бежит быстрее ветра, и его скорость явно не зависит от оставшейся тысячи фунтов. Ибо позади него несется обвинение в жестоком убийстве более чем шестидесяти установленных жертв, а чуть рядом с долговязым обвинением бежит человек, что не знает понятия человеколюбия и жалости. Рядом с обвинением бежит даже не человек, а безумие, заключенное в тонкую оболочку из загорелой и слегка иссушенной кожи. И это безумие, слегка запыхавшись, плотоядно улыбается, проводя языком по острым белым зубам. В порту туман. Но даже через туман Джонни Кватро чувствует тяжелый смоляной взгляд Мясника. Рядом с Мясником, распахивая пальто, бежит обвинение. Но даже это не так сильно пугает Джонни Кватро. Джонни Кватро бежит так, словно знает, что за спиной его – была дорога к свободе.Джонни Кватро бежит.
***
Со своей целью Кватро справляется даже лучше, чем предполагал Джон. Кватро, виляя, все-таки доходит до развилки и ныряет в гущу тумана. Шерлок, не долго думая, кричит: «Джон, Донован и Андерсон, вы направо!», а сам ныряет с инспектором и еще парочкой полисменов в левый проход и исчезает. И Джон чувствует себя королем. Он всё тщательно продумал, так что сейчас можно не торопиться. Джон старательно притормаживает и замедляется так, чтобы жертвы ничего не поняли. Джон изображает муку, вертит головой из стороны в сторону, эти двое точно поверят, что он пытается разглядеть возможные препятствия впереди или же с боков. Андерсон пристраивается сзади Джона и пыхтит ему в спину; Андерсон устал бежать. Маленький глупенький мальчик устал. Бедняжка. Но ничего. Джон даст ему отдохнуть. Джон подарит им незабываемый отдых. Джон заставит их души взлететь в танце великолепной агонии. Ведь Джон же именно это и делает всегда. Он дарит наслаждение. Он дарит красоту. И просит так мало взамен – лишь голос и любовь. Но лучше всего – голос. Кричите. Кричите в самом начале. Кричите. Ибо потом вас уже никто не услышит.***
Самым сложным пунктом плана было заманить двух свиней на убой в машину скорой помощи. Как Джону вообще удавалось выкрадывать людей? Именно на машине скорой помощи. Данная принадлежала одной частной клинике на окраине и по странному стечению обстоятельств поступил вызов, мол, в порту случилось происшествие – мужчина с внутренним кровотечением. Пока никто из полицейских не смог разгадать такую простую схему, ведь, боже мой, как убийца может сидеть за рулем в скорой помощи? Ведь машина скорой помощи… внушает доверие. А кому доверяют люди? Тем, кому доверять не стоит. Обман – он везде вокруг.***
Но Андерсон сам исправил всю сложность ситуации: он споткнулся о выпирающую поломанную балку и упал, хватаясь за вывихнутую ногу. — Боже мой, Салли, помоги дотащить его до места, где я смогу осмотреть его! — А как же убийца? — Мы что, бросим его тут? А вдруг Безымянный выкрадет его, и, не знаю… понимаешь? — Доктор, берите его за руки, а я за ноги. И когда за спиной Салли захлопнулась дверь машины, та поняла, что возможно именно сейчас допустила самую большую ошибку в своей жизни. А за окнами распушил свой влажный мех туман и захлестнул тихо выезжающую из порта машину скорой помощи. Туман, клубясь над землей, сомкнул свои руки вокруг идеального преступления Безымянного и позволил тому уйти вместе с его двумя опоенными снотворным жертвами. Ведь волнистому туману наплевать на все, кроме как на губительный солнечный свет и ветер. Пушистый туман приветливо впустил машину в объятия ночного города, где Шерлок Холмс гнался за удирающим Джонни Кватро. Туман сгладил очертания зари.***
— И вам совсем не страшно, Салли Донован? Вас забрала скорая, а тут сижу я. Совсем не работающий врач, совсем не медбрат… Это не наталкивает вас на мысли? Да-да, на те самые мысли, что отголоском отобразились на вашем лице. Вы испуганы, не так ли? Вам страшно. Стра-а-а-ашно. Страх, вот с чем надо бороться. Но вы не сможете. Потому что вы уже в моих руках. Вы оба. Оба. Так ведь, Филипп?***
— Не бойся, Салли. Я буду нежен. Тебе же не больно? Тонкий как скальпель нож медленно приподнимает отрезанный кусок кожи. Женщина со связанными руками кричит, сильно зажимая в зубах аккуратно скрученную тряпку. Она ничего уже не соображает. В углу комнаты всхлипывает обнаженный мужчина, приговаривая как молитву «Салли, Салли, салли, саллисаллисалли…». Бедная Салли. Бедная доверчивая овечка.***
Джон врывается в кабинет инспектора Лестрейда, он запыхался и сердце колотится в горле. Джон хватается рукой за косяк и пытается выдавить из себя хоть слово, но прерывающееся и резкое дыхание не позволяет ему это сделать. — Черт подери, Джон, что случилось? Если бы ты влетел спиной в этот кабинет, я бы подумал, что это тот самый, за кем мы гнались. Так что случилось? И, подожди… Где Салли и Филипп? — Безымянный… Он… Он.. Вырубил меня в порту… И их там больше не было… Побелевший Лестрейд вскакивает с места и несется на выход из кабинета. — Все кто есть, поисковая операция в порту! Быстро! Пропавшие – двое наших сотрудников!***
В их квартире на Бейкер Стрит царит тишина. Тишина клубится у ног колючими волнами, как туман в порту. Джону от этого сравнения становится по-глупому смешно и он прячет улыбку за чашкой чая. Шерлок молча стоит и смотрит в окно уже долгое время. Шерлок не двигается. Он застыл статуей и не может сдвинуться с места. Его плечи напряженны, а редкие движения резки и лишены определенной цели. — На их месте мог быть ты, — выдавливает детектив из себя и опускает голову. Кудри шелковистой волной перекатываются на лоб и закрывают в отражении потухшие лазоревые глаза. — Он «вырубил» тебя, но не забрал. Шерлок поворачивается. — Почему? Джон молчит. Ему приятно осознавать, что пробудил в детективе чувство. — Не представлял для него ценности? — Джон ухмыляется, стоит детективу отвернуться. Зачем убийце мучать самого себя? — На их месте мог бы быть ты, — повторяет детектив, не имевший привычки до этого зацикливаться на определенных выражениях или словах. — Но я здесь. Джон неслышно подходит к другу и кладет руку между двух крылообразных лопаток. — Я здесь. Шерлок смотрит потухшим лазоревым взгядом куда-то в сторону порта. Туман закрывает своими колючими, как и тишина в комнате, волнами порт и стоящие в нем корабли. Где-то на окраине приходят в себя две обнаженные фигуры. Туман клубится по ночному Лондону.