Пробуждение

       — Я хочу присутствовать на допросе! Чёрт, Эл! Пожалуйста!       Ты методично грызешь свой палец с абсолютно отрешенным видом. Я уже битых полчаса объясняю тебе, почему и зачем я хочу лично быть на допросе Лайта. Во-первых, этот твой новый наркотик, который Ватари достал неизвестно где, я даже названия-то такого никогда не слышал. Во-вторых, сыворотка правды — никогда не видел ее действия, что даже странно — ты несколько раз прибегал к её помощи, но меня никогда с собой не брал. Ну и в-третьих, я за тебя беспокоюсь, и нахождение Ватари рядом с тобой моего беспокойства не отменяет.        — Бейонд, твоё присутствие будет лишним, — повторяешь ты в который раз. Присаживаюсь перед тобой на корточки, отдираю твой палец ото рта и, целуя его, почти умоляю:        — Эл, пожалуйста, я очень тебя прошу! Разве я что-то часто прошу? Позволь мне, Эл! Ты смотришь на меня с подозрением. Видимо, мои причины кажутся тебе не убедительными. Я уже чуть ли не плачу — ну что тебе, жалко что ли? Ты вздыхаешь и высвобождаешь свою руку из моих.        — Хорошо, Бейонд, но ты будешь только смотреть, — твой указательный палец целится мне в нос. Вскакиваю, как ужаленный, и заключаю тебя в объятия до хруста костей.        — Спасибо, спасибо, Эл! Ты лучше всех!       Ты что-то неразборчиво хрипишь и пытаешься отстраниться, но я все-таки сильнее, совсем чуть-чуть, да и ты не особо усердствуешь с отталкиванием. Улыбаясь, заглядываю тебе в глаза:        — Больно?       Ты хмыкаешь, всем своим видом показывая, что у меня еще нос не дорос задушить тебя в объятиях. Смеясь чмокаю тебя в нос и подхватываю на руки. Ты улыбаешься и обнимаешь меня одной рукой за шею. Я кружусь по комнате с тобой на руках, мурлыкая под нос одному мне известную мелодию. Я счастлив.        — Кхм, Рюдзаки? Наверное мне пора почистить чакры — Боги мной не довольны. Лопатками чувствую злобный взгляд Ватари, как всегда появившегося в самый неподходящий момент. Со вздохом ставлю тебя на пол, не оборачиваясь к надоедливому старику.        — Ватари? Ты засовываешь руки в карманы, и мгновенно улыбка испаряется с твоего лица. Наглый старик, это ты виноват, что Эл так редко улыбается!        — Лайт готов к допросу.        — Бейонд пойдет с нами, Ватари, — оборачиваясь, вижу, как от твоих слов желваки Ватари ходят ходуном.        — Его присутствие необходимо?        — Я буду хорошим мальчиком! — демонстрирую самую свою маньячную улыбку, и продолжаю любоваться желваками Ватари.       Плохо освещенным коридором мы проходим к камере Лайта. Так как я буду присутствовать на этом празднике, изображение с камеры наблюдения подается только на наши компьютеры — детективы ничего не увидят и не услышат. Томятся они, бедные, в ожидании и неизвестности. Ты распахиваешь дверь, и перед нами предстает Кира, великий и ужасный. Привязанный к стулу, с завязанными глазами и ртом. Он реагирует на звук пытаясь поднять голову, но тут же роняет ее обратно на грудь.        — Ватари, нужно зафиксировать ему голову. Пока старик возится с Лайтом, я наклоняюсь к твоему уху, и еле слышно шепчу:        — Цифр не появилось.       Ты киваешь и усаживаешься в кресло, заботливо принесенное Ватари. Обо мне он не подумал, поэтому я нагло приземляюсь на подлокотник. Ватари закончил с головой Лайта и по кивку Эла развязал ему глаза. Свет в камере неяркий, но Лайту приходится сощуриться и несколько раз моргнуть, прежде чем его мутный взгляд фокусируется на нас. Он несколько секунд вглядывается в твое лицо, потом переводит глаза на меня. Зрачки Лайта расширяются и он мычит что-то через тряпку. Ты подаешь Ватари знак и он развязывает Лайту рот.        — Рюдзаки, у меня в глазах двоится, — шепчет Лайт прежде, чем Ватари подносит к его губам стакан с водой. Я усмехаюсь, но ничего не говорю — я обещал хорошо себя вести. Мы ждем пока Лайт напьется. С виду ты спокоен, но я чувствую как твое сердце отбивает неровный ритм. Ватари наконец убирает стакан от лица Лайта, и ты сразу же начинаешь говорить.        — Лайт, у нас есть доказательства того, что ты Кира.        — О, — Лайт всматривается абсолютно шальным взглядом в твои глаза, — И какие же?        — У тебя над головой нет продолжительности жизни, Лайт.       Я недоуменно смотрю на твой затылок — с моего ракурса только он и виден. Интересно, что ты задумал, и почему заговорил именно об этом? Ватари тоже бросает на тебя быстрый взгляд, но ты не реагируешь, поглощенный созерцанием Лайта.        — А, у вас есть глаза шинигами. Уж не свою ли половину жизни ты отдал за них? — Лайт смеется, — Покажешь мне свою тетрадку и своего Бога смерти, а, Рюдзаки?       Глаза шинигами — так вот что это такое. Название известно, как это работает я тоже знаю. Но вот про тетрадки ничего не ясно, как и про Богов и половину жизни.        — Нет, Лайт. Сначала ты мне покажешь свою.        — Верхний ящик стола, Рюдзаки, там хитрый механизм — его все-таки я сделал, — Лайт гаденько хихикает, — Тебе понадобится стержень.       Ты киваешь Ватари, а он отвечает тебе поднятой бровью. Ты киваешь еще раз и, будто забывая о нем, поворачиваешься обратно к Лайту. Ватари со вздохом покидает камеру, одарив меня напоследок уничижительным взглядом. О Боже, он оставляет Эла наедине с ужасным и непредсказуемым мной.        — Лайт, расскажи мне о своей тетради, и о том, как ты стал Кирой.       Лайт улыбается и начинает говорить. О том, как нашел Тетрадь смерти и встретил Рюука, о том, как решил стать Богом нового мира, о Мисе и её Тетради. Лайт выкладывает всю фантастическую историю на одном дыхании, абсолютно довольный собой. Я понимаю, что он сумасшедший. Гениальный, самовлюбленный и абсолютно неадекватный. И наркотики тут не при чем — таким надо родиться. Когда он рассказывает о Мисоре Наоми, хвастаясь, я чувствую как мои кулаки сжимаются.        — Мисора не заслужила такой смерти, тварь, — выплевываю я в сторону Лайта.        — О, Рюдзаки, мои галлюцинации разговаривают! Ты это слышишь? — губы Лайта расплываются в самодовольной улыбке, — Я не мог позволить этой суке все разрушить, из-за какой-то любви к этому никчемному агенту, Рею Пенберу. Она получила свое, а вы до сих пор не нашли её тело. Так ей и надо, — Лайт смеется, а у меня срывает предохранитель.       Я одним прыжком оказываюсь напротив него и смыкаю руки на его тонкой шее. Лайт хрипит, но продолжает улыбаться. Где-то на грани сознания я слышу твои крики и чувствую, как ты пытаешься оторвать меня от шеи Киры, но я больше не контролирую себя. На секунду отрываюсь от шеи Лайта и со всей силы бью тебя кулаком в солнечное сплетение — ты отлетаешь к двери, прикладываясь головой о металлическую ручку и оседаешь на пол. Меня это не волнует — единственное, что имеет значение — это кашляющий Кира и его хрупкая шея под моими руками. Лайт дергается, пытается вдохнуть хотя бы немного воздуха, его глаза больше не переполнены самодовольством — в них осталось место только животному страху. Он силится что-то сказать, но из горла вырываются только рваные хрипы. Наверное, первый раз в жизни, убивая, я чувствую удовольствие. Он должен умереть, умереть от моих рук. Я бы с упоением покромсал его на мелкие кусочки, но ножа у меня, к сожалению, нет. Сейчас я всей душой ненавижу этого зазнавшегося мальчишку, этого недоноска, возомнившего себя Богом. Он должен сдохнуть! Сдохнуть!       Последнее, что я помню о Лайте/Кире — хруст его шеи под моими пальцами и удар по голове, который утащил меня в непроглядную тьму.