Пробуждение

      Мне снится сон. Я снова горю. Пламя жадно лижет мою кожу, оставляя после себя розовую обожженную плоть. Я кричу, плачу, пытаюсь сбить пламя с уже неподвластного мне тела. Я зову тебя, умоляю неразборчивым шепотом — Эл, пожалуйста, забери меня отсюда. Эл…       Эта пытка не кончается, я чувствую прикосновение вечности в красных огненных всполохах. Надежда на спасение бьется во мне из последних сил, царапает душу острыми когтями и мечется, как пойманная в клетку птица.       На грани сумасшествия ко мне приходит прохлада. Сначала мимолетная, почти не ощутимая, но с каждым обжигающим легкие вздохом, она становиться все реальнее. Нет, огонь не погас, стихия все так же бушует вокруг меня, но боль начинает отступать, сменяясь шепотом прохладного ветра. Я расслабляюсь, закрываю глаза и отдаюсь на волю неизвестного спасителя, дарящего мне сейчас этот желанный холод.        — Бейонд. Такой знакомый тихий голос, он проникает под обожженную кожу и покалывает тонкими льдинками.        — Бейонд. Ты пришел за мной. Я верил, надеялся, ждал, и ты пришел, не бросил меня в этом горящем аду. Сквозь дым и пламя я не могу тебя разглядеть, сколько не всматриваюсь в огненное поле.        — Эл, я здесь! Эл, пожалуйста, забери меня отсюда, Эл!       Слезы катятся по моим щекам, испаряясь от нестерпимого жара, но внутри волнами разливается такой необходимый сейчас холод. Я падаю на колени и обхватываю голову руками — волосы тлеют под моими обожженными пальцами. Собрав последние силы я кричу:        — Эл!        Меня поглощает темнота.       Я чувствую прохладные пальцы на своей щеке и зажмуриваюсь. Я боюсь, что эта иллюзия пропадет, испарится, рассыплется прахом между пальцев. Тихий шепот:        — Бейонд, все хорошо, я здесь, Бейонд. Неуверенно приоткрываю глаза. Белый. Я снова вижу белый. С криком зажмуриваюсь обратно, даже не пытаясь унять дрожь. Иллюзия раскалывается на части и больно режет мне кожу.        — Бейонд, все хорошо, это я — Эл. Бейонд, не бойся, это я. Голос никуда не исчез, но я боюсь открыть глаза, боюсь утонуть в этой белизне.        — Все хорошо, Бейонд, теперь все будет хорошо.       Я чувствую как тонкие руки обнимают мое трясущееся тело. Надежда на реальность происходящего возвращается. Нервно сглатываю и открываю глаза. Белая ткань. Страшно. Смотрю чуть выше и вижу твое обеспокоенное лицо.       Ты здесь! Ты все-таки пришел за мной. Все во мне сжимается от этой мысли, и я чувствую, как слезы подступают к глазам. Ты улыбаешься уголками губ, с облегчением, и проводишь рукой по моим волосам. Белый рукав мелькает перед носом и я инстинктивно отшатываюсь.        — Сними, — не узнаю своего голоса, но упрямо продолжаю хрипеть, — Сними её.       Ты сразу же понимаешь, о чем я говорю, и одним движением стягиваешь через голову свою футболку, отбрасываешь куда-то мне за спину — поворачиваю голову, пытаясь проследить за траекторией её полета. Но ты берешь мое лицо в ладони и заглядываешь в глаза.         — Все хорошо, я здесь.       Ты повторяешь эти слова как мантру, убаюкивая меня своим голосом. Слезы потоком струятся по моим щекам. В них вся моя боль, весь страх, отчаяние и робкая радость. Я чувствую, как твои губы легко касаются моих век, скул, подбородка — ты целуешь мое лицо, каждый сантиметр мокрой от слез кожи. Я вцепляюсь руками в твои плечи, впиваюсь в них ногтями, но ты даже не вздрагиваешь, продолжая целовать меня, дрожащего и обессиленного. Твои руки обхватывают мою спину, гладят, прижимают к себе осторожно. Я чувствую тепло, прислоняюсь щекой к твоей голой груди и слышу гулкие удары сердца. Я дышу в унисон с этими ударами и этот чарующий ритм успокаивает мою боль, стирает ее из каждой клеточки моего тела. Я больше не боюсь, я верю, что ты не оставишь меня и вытащишь из любой преисподней, в какой бы цвет она не была окрашена.

***

      Когда Бейонд заснул, я аккуратно высвободил свою руку из-под его спины и выскользнул за дверь. Все эти три дня, самые долгие три дня в моей жизни, я не отходил от тебя и не говорил с Ватари. Теперь, когда я знаю, что ты в относительном порядке, настало время «расставить все точки над и».       Плохо освещенными коридорами я добираюсь до нужной комнаты и решительно вхожу без стука. Ватари сидит перед мониторами и выглядит очень устало — плечи опущены, а когда он оборачивается я вижу резкие морщины на лбу и синяки под глазами.        — Здравствуй, Рюдзаки. Голос тихий и обреченный. Мне становится жаль старика, но я вспоминаю, что он натворил и решимость возвращается.        — Я жду объяснений, Ватари. Старик вздыхает:        — Это было необходимо, Рюдзаки. Бейонд вышел из-под контроля, он набросился на меня как только пришел в себя. Мне пришлось дать ему… — старик на секунду замолкает, — Лекарство. И увезти отсюда.        — Вышел из-под контроля? — я сжимаю зубы до громкого скрипа, — Да он шевелиться-то мог с трудом! Достаточно было его связать и запереть в комнате. Но ты накачал его наркотиками и отправил в этот сумасшедший дом!        — Рюдзаки, да как ты не видишь? — Ватари встает и хватает меня за плечи, — Он же сумасшедший! Неуправляемый! Он не должен находиться здесь!        — Сумасшедший? — я наклоняю голову, — Неуправляемый? Я смотрю в глаза Ватари и вижу там отчаяние, сожаление и неприязнь. В голове что-то щелкает, и я срываюсь на крик:        — Ты слеп, Ватари, ты видишь в Бейонде только убийцу! — я хватаю старика за грудки и впиваюсь ненавидящим взглядом, — Да, он немного не в себе от того, что пережил, но он никогда не поднимет руку ни на тебя, ни на меня.        — Ты в этом так уверен? — Ватари вглядывается в мои глаза, — Он набросился на меня, Рюдзаки!        — Я уверен на 97%, что если он и сделал это, то потому что ты не пустил его ко мне! Ватари отшатывается как от пощечины. Я прав, конечно я прав.        — Да, Рюдзаки, я его не пустил. И сейчас поступил бы так же, — старик расправляет плечи, — Он плохо на тебя влияет. Ты покрываешь его убийства, ты позволяешь ему творить, что вздумается! Он убил Лайта, Рюдзаки, задушил его, и потом мог убить тебя! Конечно, Ватари посмотрел запись.        — Знаешь, Ватари, у нас у всех есть недостатки. Ты никогда не принимал Бейонда, даже в «Вамми», ты всегда считал его злом, находя в любом его действии подтекст. А теперь, после всего, что произошло, ты просто не можешь видеть в нем то, что вижу я. На один проступок у него наберется полсотни правильных решений и действий, но нет, ты не хочешь этого признавать. Ты хочешь избавиться от него и совсем не ради меня, Ватари, о нет! Ты просто нашел оправдание своей неприязни, придумал, что защищаешь меня от него. Но меня не нужно защищать от Бейонда, Ватари. Он останется со мной, нравиться тебе это или нет!       Я кричу. Мне больно. Один из самых близких мне людей не хочет понимать меня.        — Прости, Рюдзаки, но я не могу смириться с этим, — в глазах Ватари жесткость, — Бейонда нужно изолировать от общества и от тебя, Рюдзаки, в первую очередь!        — Нет, Ватари, я тебе не позволю.       Пальцы сами собой сжимается в кулак. Глупый старик, ну почему же ты такой упрямый! Я заношу руку для удара. Прости меня, Ватари, но ты не заберешь у меня Бейонда.        — Остановись, Эл.       Я вздрагиваю и выпускаю рубашку Ватари. Бейонд шатаясь стоит в дверях и дышит рваными хрипами. Кулак разжимается и я в один прыжок оказываюсь рядом, подхватывая оседающее тело.        — Не стоит, Эл, — ты заглядываешь мне в глаза и легонько сжимаешь плечо, — Не нужно.       Ты теряешь сознание и обмякаешь на моих руках.        — Будь благодарен ему, Ватари, — я оборачиваюсь и встречаюсь с грустным взглядом старика, — Если ты еще раз попробуешь причинить Бейонду вред, то мы продолжим то, что сейчас начали, и, обещаю, — мой голос звучит глухо, — Тебе это не понравится. Подхватываю тебя, бледного, и прижимаю к себе.        — Он мне нужен, Ватари, он мне очень нужен.