While I'm Still Here

Я прогнал его, когда у нас оставалось шесть дней. Я не испытывал ни капли сожаления по этому поводу. Я учился жить без него. Мама собрала моё постельное белье, чтобы выстирать его и тем самым избавиться от ненавязчивого духа, витавшего в моей комнате. Духа Джерарда, в прошлом сидящего на этих простынях. Думаю, все источают свой особенный аромат, даже когда просто лежат на кровати. Поэтому я до сих пор ощущал его присутствие здесь – запах его пота, его дыхания. Сама его сущность впиталась в матрас во время тех жарких дней, когда густой душный воздух без разбора накрывал город, когда мы в спешке отправлялись в торговый центр за мороженым, а потом мчались обратно к моему дому, чтобы как можно быстрее взбежать по лестнице и оказаться в безопасном пространстве спальни. Потом мы срывали с себя одежду, скидывая её в одну кучу и, оставаясь в одних боксерах, в изнеможении валились на кровать, чтобы неподвижно лежать там, пока наши бренные тела охлаждал потолочный вентилятор. Подростковая апатия делала жизнь скучной. У меня не было желания даже пошевелить ногой, что говорить уже о великих поступках. Чертовски высокая температура плавила мозг. Как только мы более-менее приходили в себя, Джерард брал ручку с прикроватной тумбы и начинал рисовать летучих мышей на всей поверхности моих голых бедер. Затем он прижимался губами к моей коже и прослеживал ими путь по каждому нарисованному штриху, чтобы под конец отстраниться и дописать фразу: «Здесь был Гот Вейдер». Острый кончик шариковой ручки одновременно щекотал и приносил болезненные ощущения, когда Джерард покрывал меня чёрными чернилами, оставляя на коже лёгкие царапины, как после настоящей татуировки. Я сидел молча и молился, чтобы мой умеренный стояк был не слишком заметен. Потом Джерард предлагал сделать тату, когда мы окажемся в Нью-Йорке. - «Партнёры» на внутренней стороне запястья. - Да, хорошо, - говорил я. - Нет, я серьёзно, - отвечал он. И судя по пристальному взгляду, брошенному на меня, и лукавой улыбке я знал, что он не шутил. Утренняя прохлада, первые лучи солнца. Джерард, выкуривающий сигарету ровно в два часа дня. Вечерние прогулки на машине и ночные кино-марафоны с мороженым, чипсами и случайными прикосновениями рук, когда мы одновременно тянулись к пачке. Так мы тратили каждую минуту времени, пока он не решил всё испортить. Он просто должен был держать язык за зубами. Как правило, мама меняла постельное бельё раз в неделю, но на этот раз я усомнился в её истинных намерениях. Пыталась ли она нарочно избавить меня от любого напоминания о нём? Если да, то это хорошо. Я действительно начинал терять веру в нашу дружбу. Я даже не уверен, можно ли это назвать дружбой? Чем обычно занимаются лучшие друзья вместе? У меня никогда не было шанса это выяснить, так что откуда я мог знать? Я на самом деле много думал о том, что между нами произошло. Почему я так внезапно воспылал к нему чувствами? Что этому способствовало? Потому что единственное, что сделал он, это просто однажды заметил меня. Но неужели этого стало достаточно, чтобы покорить моё сердце? Это всё, в чём я нуждался? Ну что ж, блять, отлично. Я бы предпочёл быть не таким слабовольным неудачником. Он ясно видел, что я был один, и, наверно, посчитал забавным воспользоваться мной в своих интересах. А я был слишком напуган и труслив, чтобы отказать ему. Ничего себе, как даже одни мысли о нём заставляли меня злиться. Какой бы нормальный человек завёл с кем-то настолько откровенные отношения, зная, что скоро он уедет? Я не мог поверить, как близки мы стали друг другу за такой короткий период времени, я в отчаянном порыве буквально отдавал ему всё, что имел. И почему? Да потому, что я верил его каждому грёбаному лживому слову. Как бы мне не было противно это признавать, но моя мама оказалась права. В конце концов, после всего, что между нами произошло, он уже должен был предложить мне встречаться. Но он поднял меня ввысь только для того, чтобы потом мне было больнее падать. Я вспомнил девчонку, которая клеилась к нему на концерте. Он сказал, что подыграл ей лишь потому, что его это забавляло. Мне нужно было понять ещё тогда, что здесь что-то не так, что-то неправильно. Пошло все к черту. Я закроюсь от него так же, как проделал это со всеми остальными, и больше никогда не буду иметь дело с подобной ерундой. Я могу просто стереть все связанное с ним из памяти, как будто его никогда не существовало, потому что, как только он уедет в Нью-Йорк, меня поглотит пустота, и я снова останусь один. Так что имело ли смысл что-то менять? Каждая грёбаная отличительная деталь в нём начинала выводить меня из себя. Его привычка курить, его хихиканье – блять, он такой раздражающий. Какой-то непонятный шум пронёсся на задворках памяти, и я даже не сразу понял, что это был звук, образующийся когда кто-то затягивается сигаретой, а потом медленно выдыхает дым. Я уже почти бесился. Мне не нравился запах табака, не нравилось, что тот убивал, постепенно крадя вашу жизнь. Я пытался представить тишину, окружающую нас, когда мы лежали на холме. И в тот же миг, словно по щелчку, я услышал, как он глубоко затягивается, а затем шумно опустошает легкие от воздуха. Я нахмурился, впиваясь взглядом в пол. И вот я оказался в такой уже знакомой ситуации. Я снова стоял на пути, который я проходил с бывшими друзьями в годы средней школы. Чем больше времени я проводил с ними, тем заметнее становились для меня какие-то мелочи в их поведении, которые начинали раздражать. То же самое сейчас происходило и с Джерардом. * Я разочаровывался во всем. Я даже не нравился ему, тогда какого черта я должен беспокоиться? Это не имеет смысла. Мне нужно отгородиться от него. Я смог взять себя в руки и справиться со своей истерикой (я больше не плевался ядом от одной мысли о нём); пусть у меня и ушло двадцать четыре часа на то, чтобы сменить настроение с раздражающего на безразличное. Ничто не стоило моих нервов. Сегодня уже четвёртое августа, он уезжает меньше чем через неделю и не собирается отвечать взаимностью на мои чувства. Все чёртовы сцены откровения, которые у нас были, когда я со сложенными ладонями и чуть ли не на коленях предлагал ему себя, прошли даром. Они ни к чему не привели. Общение с ним больше не несло никакого смысла; я лишь делал больнее себе. Может быть, мама действительно была права. Однако в то же время меня грызла совесть за то, как я поступил с ним. Я знаю, что он пытался помочь мне. И хотя я решил игнорировать его, избавляя себя от страданий, мне нужно было с ним увидеться. Я должен как минимум извиниться за срыв. Я позволил своей одержимости (как он назвал это) взять надо мной верх и пролил огромное количество неприятных слов, которые в итоге всё равно не нашли отклика. Я вздохнул и повернулся к окну. Мне хотелось бы быть лучше, чтобы просто принять то, что он сказал и больше не спорить. Я не хотел с ним бороться (не в прямом смысле), но, блять, я отлично знал, что видел в зеркале, и не было никакой вероятности, что он мог бы убедить меня в обратном. Почему мне так грустно? Внезапно я обнаружил, что периодически повторяю этот вопрос в голове, пытаясь найти ответ внутри себя, как будто он был чем-то осязаемым. Я желал, чтобы он действительно был осязаемым, тогда я смог бы достать его наружу и избавиться от него так же, как я поступал со всем остальным в своей жизни. Бывшие друзья, школа, мама, будущее. Довольно скоро он пополнит список существительных, входящих в категорию «вещи». В конце концов он был всего лишь человеком. Просто глупым грёбаным человеком. * Я искренне захотел наладить отношения с мамой. Джерард теперь исчез из поля зрения, ну, и я подумал, что редкие разговоры с мамой всё же лучше, чем полное одиночество. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что оказался таким дерьмовым сыном. Возможно, сейчас я просто испытывал потребность хоть в какой-то компании, поэтому так отчаянно цеплялся за маму, но я должен снова начать с ней общаться, пусть она и скрывала от меня своего бойфренда. Я тоже многое от неё скрывал. Мы оба скрывали друг от друга свои жизни. Я не потрудился выпытать у неё информацию об этом таинственном мужчине. Я понимал, почему она ничего мне не рассказывала – я сам хранил молчание о собственных отношениях. Интересно, она могла догадаться о том, что мы с Джерардом занимались сексом? И если бы догадалась, сказала бы мне об этом? Я не думаю, что вёл себя тогда как-то по-другому, разве что очень осторожно садился на твёрдые поверхности в первые два дня после случившегося. Она ничего не знает обо мне, я ничего не знаю о ней. Но в какой-то степени меня разозлило, что она кого-то встретила. Отказалась ли она так легко от папы? Да, она больше никогда его не увидит, так что, наверно, имела право на счастье. Однако этот факт всё равно ощутимо задел меня; я стал чувствовать себя лишним, отодвинутым на задний план, потому что я не знал этого человека, а наша семья, как предполагалось, должна была состоять из папы, мамы и меня. Папы, а не какого-то чужого парня. Но вряд ли я мог что-то изменить. Мне лишь оставалось молиться Богу, что если мама решит выйти за него замуж, он не превратится в такого ублюдка, как Гэри. Я больше не хотел отдаляться от неё. Мама всегда была рядом, даже когда задерживалась на работе или проводила время с бойфрендом, я знал, что она придёт домой. Она была моей матерью. Она не будет кормить меня пустыми обещаниями. Она никогда не откажется от меня. Я понимал, что буду использовать её для того, чтобы заменить компанию Джерарда, но разве я раньше не использовал его для того же самого? Не заменял им компанию матери? Поэтому какая разница? Всё отлично. Я больше не собирался с ним разговаривать. Он остался в прошлом. Готово. Я, блять, покончил с ним навсегда. Я начал думать, что все люди, независимо от ситуации, используют друг друга. Любовники используют друг друга, чтобы удовлетворить физические потребности. Друзья используют друг друга, чтобы жаловаться и перекладывать свои проблемы на чужие плечи. Дети используют родителей, чтобы получить уход и заботу, а мы с Джерардом использовали друг друга ради всех этих вещей одновременно. В итоге я пришел к грандиозному выводу – я ненавижу быть человеком. И хотя человеческую природу ничто не могло сломить, я бы хотел, чтобы наши с Джерардом отношения были чем-то возвышенным, особенным. Потому что тот факт, что мы пользовались друг другом для того, чтобы не чувствовать себя одинокими, ужасно угнетал. Я знал, что мы с Джерардом искренне заботились друг о друге, но также имел место тот маленький пунктик, что мы оба были представителями человеческого рода, а это значит, мы вполне удачно могли маскировать под словом «забота» корыстные цели каждого из нас. Маскировать. Точно так же, как маскирующая краска, к которой я обращался за помощью в художественном классе, когда хотел скрыть нежелательные цвета. Я маскировал их, прятал так, что непосвященному наблюдателю они становились незаметными, и только я знал, что на самом деле находилось под ними… Я часами бессмысленно слонялся по дому, по несколько раз переключая каналы и просматривая груды дисков с фильмами и музыкой, чтобы отвлечь себя от своего грёбаного наркотика. Я чувствовал себя заядлым наркоманом, который не в силах бросить пагубную привычку. Моё состояние напоминало ломку; это было отвратительно. Я снова в нём нуждался. Жизнь стала пустой и унылой без него. Маленький свербящий огонек, набирающий внутри меня силы, разрастался с каждым вдохом и причинял боль. Я не хотел, чтобы он уезжал в таком расположении духа, лишая меня возможности сказать «прощай». Я не хотел, чтобы последними моими словами ему были проклятия и требование выметаться из дома, потому что он и так слышал это довольно часто от своего отчима. Я был рад, что не стал завтракать следующим утром в четверг. Если бы я поел, то не проголодался бы так рано. Но к счастью мой пустой желудок дал о себе знать, и я спустился на кухню в поисках крутой съедобной закуски. Только когда я приступил к клубнике, споласкивая её под краном, я посмотрел в окно и заметил на нашем участке серебристую машину. С минуту я стоял на месте, удивлённый такой неожиданностью. Фары были выключены, а это значит, машина была припаркована. В голове остался только один вопрос: как долго она там находилась. Я проторчал у раковины в течение какого-то времени, каждую секунду ожидая стука в дверь, но этого так и не произошло. Сложив ягоды на бумажное полотенце, с бешено колотящимся сердцем я дошел до парадной двери и открыл её. Я был мягко говоря шокирован, никого не обнаружив на пороге. Наверняка в машине кто-то есть, подумал я. Вид из кухонного маленького окна не позволил разглядеть детали, но пройдя по дорожке и заглянув в автомобильное окно с пассажирского места, я увидел внутри Джерарда. Он сидел там, ссутулившись и спрятав лицо в сложенных на руле руках. Тарелка печенья стояла на пассажирском кресле, в то время как на задних сиденьях валялось несколько полных сумок. Я знал: что-то было неправильно. Очень и очень неправильно. _______________________________ В следующей главе: Спустя минуту он всё же поднял на меня испуганный взгляд, видимо, до сих пор боясь, что я на него злюсь. - Джерард? Он продолжал смотреть на меня, не отводя глаз. - Что случилось, Джерард? Что-то в его лице изменилось, обнажая болезненное отчаяние и неприкрытый страх. - Прости… мне так жаль за то, что произошло. Боже, у меня так сильно болит голова… Прости меня, Фрэнки. Ты можешь больше никогда не разговаривать со мной, если не захочешь. Я знаю, ты в любом случае не захочешь, потому что ты уже несколько раз говорил, что нам нужно меньше общаться, это нормально. Я давно должен был послушать тебя и оставить в покое. Но я просто решил ещё раз увидеть тебя и сказать, что мне очень, очень жаль и я прошу прощения за все. Ещё я хотел отдать это печенье, которое я приготовил утром специально для тебя. Сегодня я уезжаю. Так что… возьми тарелку и я… я просто… поеду. - Джерард, подожди. Ты уезжаешь? Почему? О боже, почему ты уезжаешь? Куда ты собрался? Почему сегодня? Я думал, ты планировал отъезд на следующей неделе. - Я больше не могу здесь оставаться. Мне нигде нет места, и никто мне не рад, поэтому я пока буду ночевать в машине, а девятого числа заселюсь в квартиру. Я не могу по-другому. Просто возьми это чёртово печенье и дай мне уехать, ладно? Я уже извинился, чего ещё ты от меня ждёшь? Я сказал, что мне ужасно жаль! Боже, я не хотел злить тебя, когда говорил всё это… я просто… я не знаю, почему не послушал тебя, когда ты попросил заткнуться. Я должен был послушать, но я, блять, всё испортил, я такой отстойный друг, и я не могу…