While I'm Still Here

Дерьмо. Настал конец. Я просто знал это. Тот отрезок моей жизни, состоящий из четырёх месяцев, в течение которых я был счастлив и не одинок, теперь подходил к концу. Медленно утекал. Превращался, блять, в ничто. Так как я по-мастерски испортил июль, - целую грёбаную половину месяца, о чём очень сожалел, - то сейчас я знал, что должен был открыть ему всё. У нас оставалось шесть дней. Я должен был рассказать ему обо всём. Я должен был впустить его в себя, чтобы он, в свою очередь, подпустил меня к себе; тогда я поселюсь в его грудной клетке, и каждый день маленькая часть меня будет процветать в нём, уютно свернувшись где-то под сердцем. Он станет жить в Нью-Йорке – не просто там существовать, а именно жить, ну а вместе с ним и я. Как ни странно, мне было тепло и комфортно в его свитере, но тем не менее я обхватил себя руками и мысленно пытался подготовиться к этому дерьму. - Так мило, что у тебя есть коробка памяти, - усмехаясь, сказал Джерард, смотря на меня взглядом полным идиотской гордости. - Ага, - пробормотал я, опуская голову. Моя коробка памяти обычно находилась под кроватью, но недавно я перенёс её в шкаф. Я не открывал её с тех пор, как несколько недель назад добавил туда фотографии, и сейчас она стояла на моей кровати между мной и Джерардом. - Если ты не хочешь, то можешь не показывать, ты же знаешь, - добавил он, однако его нетерпеливый и горящий взгляд явно выдавал его желание. - Нет, я хочу. В подтверждение обоюдной безоговорочной близости я хотел стереть последние границы между нами. Я должен был знать, что мы можем доверить друг другу тайны. Я должен был чувствовать связь между нами, чтобы открыться ему и поделиться тем, что я хранил. Коробка содержала воспоминания о важных событиях: рисунки, мои собственные отстойные стихи, открытки, фотографии и другие вещи, которые я бережно собирал. Только всё самое дорогое и ценное, заключённое в четырёх картонных стенках. Когда я открыл крышку, на глаза сразу попалась наша совместная фотография с церемонии вручения аттестата в выпускной вечер – последнее, что я добавил. Однажды я просто наткнулся на стопку фотографий, лежащую на обеденном столе. Там не было заботливо приготовленного завтрака, но жест я оценил. Мне стало интересно, сколько времени мама скрывала их от меня. - У тебя есть наша фотография? – радостно спросил Джерард, выглядывая из-за моего плеча. Каждый день на протяжении четырёх месяцев мы проводим вместе, за исключением двух недель моего домашнего ареста, а я по-прежнему не могу унять дрожь в теле, когда он оказывается слишком близко. - Да, мне их дала мама. Я сказал ей, что эта – моя любимая… хотя я даже не знаю почему, ведь ты на всех фотках выглядишь одинаково красиво. - Ох, спасибо. Я тоже видел фотографии, которые сделала мама, но мне не разрешили взять их себе. Думаю, их было там не так уж и много. Могу я посмотреть? - Да, конечно. Я передал ему фотографию. Джерард рассматривал её в течение некоторого времени, а затем сказал: - В тот вечер ты выглядел просто восхитительно. - Ты выглядел лучше, - возразил я, игриво толкая его в плечо. – Такой бледный. - Я тогда использовал немного косметики. - Косметику? – рассмеялся я. – Зачем? Он сжал губы в тонкую линию и сморщил нос. - Потому что тогда моё лицо находилось не в самом лучшем состоянии. Уставившись на него в шоке, я открыл рот, но тут же взял себя в руки. - Оу… - кивнул я понимающе, жалея, что в то время я был ещё не настолько внимательным, чтобы заметить следы жестокого обращения. В остром желании сменить тему, я добавил: - Эм, сейчас. Я покажу тебе нашу с папой фотографию. Она была где-то здесь… наверно, лежит на самом дне… она правда очень старая. Мне там семь лет. Я доставал снимок за снимком, и, казалось, их был целый миллион. Пейзажи, птицы, дороги, мой дом - одним словом всё, что меня привлекало и что я старался запечатлеть на плёнку, чтобы навсегда оставить в памяти. Коробка также была полна записками, которыми мы обменивались с Колином во время уроков - как правило, там были карикатурные картинки наших учителей и одноклассников. Я сделал пометку в голове просмотреть всё это более внимательно после того, как Джерард уедет в Нью-Йорк. Тогда я смогу прочитать его письмо, а также остальные переписки с Колином, и притвориться, что у меня снова есть друзья и я популярен. - Эй, ты ведь ещё не смотрел мою записку, правда? - Нет, но мне очень хочется. - Ну, ты же дождешься, когда я уеду, да? - Да. - Хорошо. Тебе нравится фотографировать, не так ли? – подметил он. Я на секунду прекратил копошиться в коробке и довольно усмехнулся, немного нервничая из-за разговора о том, что было мне близко. - Ну да. Мама купила мне фотоаппарат на Рождество, когда мне было десять лет. И я начал снимать. Постоянно. Мне это нравилось. Но через несколько лет камера сломалась. Она просто перестала работать, я думаю из-за того, что я слишком много ею пользовался. Ну, или же это просто была дерьмовая модель. Сейчас мы не можем позволить себе новую камеру, поэтому я больше не фотографирую. Иногда я скучаю по всему этому. Есть что-то такое в фотографиях… они захватывают момент времени и… - я замер, глядя на наш совместный снимок с выпускного вечера. – Они улавливают вещи, которые не может подметить глаз… Я заметил его ладонь на своей пояснице только тогда, когда он наклонился немного вперед. Рассматривая фотографии, я так следил за каждым своим движением, так старался выглядеть красивым и не оплошать, что совсем не обратил внимания на то, что он обнял меня. Я смотрел на Джерарда еще секунду или две, а потом почувствовал, как волна тепла медленно плывет по шее вверх, прямо к лицу. Резко опустив глаза, я вернулся к коробке, продолжая в ней копаться. Мне действительно нужно быть более организованным. Наконец я наткнулся на нужную фотографию и вытащил её наружу. Я разглядывал снимок и всё ещё не верил, что моего папы не было в живых. Да, прошло уже девять лет, но иногда мне становилось невыносимо грустно, когда я вспоминал о нём. Я хотел знать, каково это – снова иметь отца. Я начал думать о том, какой была бы моя жизнь сейчас, если бы он был жив. Я внимательно изучал фотографию, а чувство тоски сжимало мое сердце с каждым вздохом. Я находился во дворе, играясь на лужайке. Видимо, это было лето, потому что я был одет в синие шорты и голубую майку, с нарисованным на ней баскетбольным мячом. Я никогда не любил баскетбол. Мои волосы были коротко острижены, а губы растягивались в огромной улыбке, поскольку мой папа сидел рядом на земле в паре легких джинсов и зеленой футболке. Он был довольно тощим с такими же короткими каштановыми волосами, как у меня, и с такой же глупой счастливой улыбкой на лице. Мы расположились на газоне и смотрели в камеру, пока в эту самую секунду моя мама делала снимок. Я был больше похож на маму. Практически все черты лица я унаследовал от неё, но эта ненормальных размеров улыбка мне точно досталась от папы. Его лицо было овальной формы с широким подбородком, моё же лицо можно назвать округлым. Я отдал фотографию Джерарду, чтобы он мог лучше ее разглядеть. Я наблюдал за тем, как он посмотрел вниз, улыбнулся и спустя несколько секунд произнес: - Вы такие милые. У вас, парни, одинаковые улыбки, - он вернул мне фотографию. - Иногда я скучаю по нему, - признался я. Джерард обнял меня за талию и притянул к себе, нежно и одновременно крепко. Мы оба смотрели на снимок. - Что с ним случилось? Если не хочешь, можешь не рассказывать. - О, нет, всё нормально. Он погиб в автокатастрофе. Его сбил грузовик, за рулем которого сидел пьяный водитель. Как вообще водитель грузовика может напиться? Как это, блять, возможно? То есть, мы часто слышим о ситуациях, когда кто-нибудь напивается вдребезги на вечеринке, садится за руль и в таком состоянии едет домой. Но что за ёбаные проблемы были у этого ублюдка? Что заставило его выпить прямо на рабочем месте? Он что, решил покончить жизнь самоубийством и нечаянно прихватил с собой на тот свет моего папу? Меня успокаивает лишь то, что отец скончался сразу. У него было много черепно-мозговых травм и перелом шеи из-за заклинившего ремня безопасности. - Ох, мне так жаль. По крайней мере, он не мучился, верно? - Да, верно. - Ладно, - он нежно улыбнулся. – У тебя тут есть действительно очень классные фотографии. Ты обязательно должен пойти на специальные курсы и стать фотографом! - Спасибо. Я иногда тоже так думаю. Это занятие делает меня счастливым. Фотография убивает суетливость и дарит гармонию и спокойствие, понимаешь? С помощью фотоаппарата ты можешь сделать вещи ещё более красивыми. - Ты такой романтик, Фи. - Хах, нет. Я просто люблю нажимать на кнопку, вот и всё, - усмехнулся я. - У тебя на самом деле получаются хорошие фотографии. Мне нравятся ракурсы, под которыми ты их снимаешь, и что не все кадры сделаны строго по центру. Они выглядят как произведения искусства, ты как будто сам, своими руками выстраиваешь картину, придаёшь ей смысл. Это точно не просто фотографии, это нечто большее. - Мне было двенадцать или около того. Уж поверь мне, меньше всего я тогда задумывался о ракурсах, искусстве и прочей ерунде. - Ну, значит, у тебя врожденный талант. Спасибо, что показал мне коробку памяти. - Не за что. - Какие еще секреты ты от меня скрываешь? - Никаких, клянусь! Хотя нет, подожди. Я хотел рассказать тебе об одном сне… - О, да? И что же тебе приснилось? Мы занимались диким сексом на нашем холме, Фрэнки? - Черт, нет, мы не занимались сексом. Господи, Джерард, - я закатил глаза и покачал головой. – Это страшный сон, кошмар. Мы с тобой куда-то едем, но потом ты вдруг исчезаешь, а я остаюсь в машине один. Я должен сесть за руль, чтобы продолжить ехать, но я не могу. Все заканчивается тем, что я падаю в воду… - Какую воду? - Не знаю. Но вокруг всегда есть вода. Это похоже на океан или что-то такое. - Оу, эм… тебе не кажется странным, что твоя любимая песня Wave Of Mutilation*, и в своём сне ты как раз падаешь на машине прямо в океан? Я имею в виду, в этом есть небольшое… окей, есть очевидные параллели. Поклянись, что не причиняешь себе боль? - Нет, ничем таким я не занимаюсь. И я не думаю, что тут есть какое-то сходство. Потому что во сне я умираю, а он в песне – нет. Как только машина попадает в воду, я просто… умираю. - Ты умираешь? - Да, я тону. - Что за херня? А где я? - Не знаю. Ты исчезаешь до того, как управление выходит из-под контроля. - И я не спасаю тебя? - Нет. - Видишь? Поэтому я и боюсь за тебя. У тебя есть страх перед водой? Потому что это странно… тебе часто это снится? У меня… иногда у меня тоже бывают плохие сны. - Ну, я никогда не занимался плаванием профессионально, но я и не боюсь воды. Просто обычно перед тем, как уснуть, я много думаю… о разном, а потом я просыпаюсь и сразу же вспоминаю свой кошмар во всех подробностях. Он закусил губу и склонил голову к плечу. - Я понятия не имею, что всё это означает. Может быть, тебе это снится, потому что… ну, ты скоро останешься один, и ты… эм, вроде как не можешь поехать… со мной. Я энергично закивал. - Да, я думал о том же самом. Моё подсознание как будто говорит мне, что я должен взять в руки управление своей жизнью? Или что-то такое, я не знаю. Я даже не знаю, для чего рассказал тебе об этом. - Эй, нет, всё нормально. Мне нравится, что мы делимся подобным друг с другом. У меня тоже есть странный сон. Он снился только один раз, но я всё равно хочу рассказать тебе о нём. Так вот. Мы с тобой идём по какому-то переулку, потом резко становится темно, улицу накрывает сумерками, и вдруг на твоё лицо падает огромная и непроглядная тень, я перестаю видеть тебя, но тут ты начинаешь кричать, потому что тоже не видишь меня. Дальше всё очень размыто. На улице снова день, и мы убегаем от копов, думаю, они хотели нас разлучить, но мы ни черта не можем от них оторваться. Мы оказываемся на каком-то крутом обрыве, я кричу тебе, чтобы ты следовал за мной, но ты вдруг прыгаешь с обрыва… и ты не падаешь вниз, ты паришь в воздухе какое-то время, а затем… исчезаешь. Если хочешь знать, я думаю, что в этом сне мы с тобой Бэтмен и Робин. - О, ну… это немного странно, что мы оба исчезаем во снах друг друга. - Да, но в моём случае сон заканчивается более позитивно. Ты не умираешь, ты летишь, я в этом уверен. Когда я понёс коробку памяти обратно в шкаф, то увидел себя в зеркале и не смог отвести глаз. Я выглядел ужасно. Я сел на пол, моментально пронизанный отвращением, и натянул на голову капюшон, чтобы спрятать себя от Джерарда. Меня накрыло непреодолимым желанием погрузиться в свой мир и полностью сосредоточиться на зеркале, но я действительно не хотел, чтобы Джерард об этом знал. Он оставался сидеть под таким углом, что ему не было видно ни моего отражения, ни моего лица. Мой подбородок был слишком округлым, а линия челюсти заметно выбивалась из общих черт лица. У Джерарда было идеальное лицо. Оно имело мужественные формы, и он не выглядел уродливо, когда улыбался. Каждая маленькая деталь в нём была на нужном месте. Когда улыбался я, кожа возле губ и глаз собиралась в отвратительные складки, и я становился похож на куклу чревовещателя. Несмотря на то, что я ни разу не обернулся за это время, образ Джерарда крепко засел в моей голове, и я никак не мог от него избавиться. Я действительно не знал, почему так много времени тратил на зеркало. Дело было не в том, что мне нравилось смотреть на себя, ведь слова «удовольствие» и «счастье» - это последние слова, которыми можно было описать моё состояние в подобные моменты. Это причиняло огромную боль, уничтожало меня, но я должен был быть в курсе того, как выгляжу. Каждый раз, когда мы с Джерардом ехали в машине, я откидывал верхнюю панель с маленьким зеркальцем и пялился в него неприлично долго, пытаясь красиво уложить волосы или подобрать наиболее удачное выражение лица. Но даже тут я не имел особых успехов, потому что спустя несколько минут Джерард с раздражением откидывал зеркало обратно, хотя на тот случай у меня были солнцезащитные очки, благодаря которым я всегда мог скрыть некоторые недостатки и не думать об этом. И вот сейчас я сидел на полу своей спальни перед зеркалом и задавался вопросом, сколько времени у меня есть в запасе, пока он не заметит, что я делаю. Я предполагал, что не так уж и много. Обычно он слишком быстро замечал скачки моего настроения. Я продолжал рисовать в воображении Джерарда. Он был таким симпатичным с его длинными закручивающимися ресницами, с идеальными чертами лица, не имеющими ни капли схожести со мной. Мои глаза были ассиметричными. Мне не нравилось то, как левое веко, казалось, свисало немного ниже, чем правое. Это выглядело уродливо. Левая бровь, более выгнутая к центру формы, также не вызывала приятных чувств. И стоит ли говорить, как я ненавидел шрам, оставшийся на лбу после ветрянки, которой я переболел в пять лет. Я не знал, считалось ли это нормальным для мужчины – желание стать симпатичным, но меня это, блять, не волновало. Я хотел быть привлекательным. Или красивым. Я хотел источать красоту, свободу и уверенность. Запустив пальцы в чёлку, я попытался уложить её в максимально выигрышном варианте, но разве это возможно? Чёрт, нет. Волосы достаточно успели отрасти, и теперь я мог прикрыть ими большую часть лица, если бы мне это было нужно. Когда я вытащил пальцы, чёлка свободно упала на глаза, доходя почти до самого носа. - Фрэнки, иди сюда. Качнув головой, я стряхнул волосы с лица, чтобы разглядеть и возненавидеть себя ещё больше, и наклонился к зеркалу, уставившись на свои губы. Они были ужасно кривыми и несимметричными. Середина верхней губы располагалась не ровно под носом, как у обычных людей, а была немного смещена влево. Почему мне, блять, так не повезло с грёбаным лицом? - Давай, Фрэнки, иди сюда. Оставь зеркало в покое и вернись ко мне. Такая отвратительная внешность являлась одной из причин, почему я оставался изолированным от мира. Как кто-то может захотеть смотреть на меня? Разглядывая своё отражение сейчас и сравнивая себя с тем, каким я был в детские годы, я мог сделать вывод, что со временем я превратился в урода. А теперь посмотрите, что мы имеем. Я сижу на полу и плачу, потому что хочу быть красивым, но знаю, что этого никогда не случится. Я чёртов слабак. Не удивительно, что никто не горит желанием разговаривать со мной. Может быть, если бы я был более уверенным, то прямо сейчас я бы лежал на кровати вместе с Джерардом и рассказывал о своих чувствах к нему. Может быть, если бы я не был таким страшным, то я бы наконец избавился от невероятного груза, давящего на плечи и смог бы дышать полной грудью. Но нет, всё по-прежнему. Возможно, дело в беспощадно текущих по моим щекам слезах, которые сдавливают горло и выкачивают из лёгких весь воздух, заставляя меня дышать открытым ртом. Как ему вообще не противно находиться со мной в одной комнате? - спросил я у своего любимого зеркала, волшебным образом снимающего пелену с моих глаз. Как он может жить в одном городе со мной? Вдруг я почувствовал пару ног, остановившихся по обе стороны от моего тела. В следующую секунду Джерард сел позади меня, легко просунул руки в передний карман моей толстовки и уткнулся острым подбородком в правое плечо. - Не прикасайся ко мне. Словно не слыша моих слов, он только крепче обнял меня, сжав ладони. У меня не оставалось выбора, кроме как встретиться с ним взглядом в зеркале ровно в тот момент, когда он, выдавив из себя лёгкую улыбку, закрыл глаза и поцеловал то место, где мгновение назад лежал его подбородок. Я ощутил, как защитный барьер в виде капюшона медленно сполз назад, освобождая мои взъерошенные волосы и ещё сильнее выставляя меня напоказ перед ним. Устало прикрыв веки, я попытался мысленно огородиться от Джерарда. Я испытывал стыд из-за того, что он в очередной раз старался разрядить обстановку. Он поцеловал меня в затылок, но я не хотел сейчас даже этого. Мне было невыносимо жарко и душно от пролитых слез и теплой толстовки, надетой посредине лета в доме, в котором семья не могла позволить себе кондиционер. Что ж, возможно, это не самое умное решение, но мне нравилось, что одежда давала чувство защищенности. Я взглянул на Джерарда – его глаза до сих пор были закрыты, и, о господи, нет… он сидел так близко и так крепко обхватывал меня ногами, что я без труда ощущал выпуклость в районе паха, которым он прижимался сзади, о нет… Мы занимались сексом, и сейчас я просто не могу поверить, как я с такой легкостью разделся перед ним тогда, не говоря уже о том, что без колебаний позволил ему трахнуть меня. Видя себя теперь как на ладони, я задавался вопросом, как, блять, Джерард находился со мной в одной постели и даже не закрывал глаза, чтобы избавиться от моего мерзкого лица. Наверно, ему далось это с трудом. Я думал, что всё было в порядке. Мне казалось, что в его объятиях я должен чувствовать себя в безопасности, что такие моменты только сближают нас. Но я не мог. Сейчас он унижал меня своим присутствием. Недовольно захныкав, я попытался отстраниться от него, но потерпел неудачу. Я посмотрел в зеркало и снова испытал отвращение. Из-за того, что я плакал, мой подбородок противно дрожал, а кожа на шее казалась ещё более дряхлой и отвисшей, чем обычно. - Что случилось, куколка? – спросил Джерард, заглядывая в мои глаза напрямую, а не через отражение. - Я не куколка, - огрызнулся я, - хватит, блять, меня так называть. - Ты куколка, - прошептал он. - Нет! Я вцепился в его руки, чтобы оторвать их от себя, но он только крепче сжал пальцы на моем животе. - Я бы хотел, чтобы ты перестал постоянно на себя пялиться. Тебе нужно избавиться от этого зеркала, я не шучу. - Я должен знать, что я из себя представляю. - Но ты видишь себя в искаженной форме. Мы уже столько раз говорили об этом. - Нет. Нет, я просто урод… - Чувак, у меня встаёт, когда я всего лишь смотрю на тебя. Я нахмурился и снова заёрзал, желая высвободиться. - Ты не помогаешь. Тупой придурок, оставь меня в покое! - Ну, извини, я не психолог. Серьезно, Фрэнки, тебе правда нужна моя помощь, чтобы понять, насколько ты красив? Взгляни на себя. Не на физическую оболочку, нет. Загляни внутрь, найди себя. - Ты уже говорил мне это… давно. Но твои слова ничего не значат, потому что я по-прежнему такой же отвратительный кусок дерьма. И я жалуюсь сейчас не для того, чтобы напроситься на комплименты. Я не могу найти себя. Как это вообще возможно? Нельзя заглянуть внутрь себя через ебаное зеркало. Это только отражение, картинка. А реальность – это то, что вижу я сам. И вижу я… лишь недостатки. Он покачал головой. - А вот моё мнение: ты прекрасен. - Хорошо, Джерард, но тебе лучше заткнуться, - прорычал я, пытаясь отодвинуться от него. - Я хочу показать тебе, как ты красив… - Да? И как ты собираешься это сделать? - Я попробую… - тихо пробормотал он, опуская взгляд. - Перестань меня лапать. - Да в чём, чёрт возьми, твоя проблема? Почему ты постоянно меня отталкиваешь? - Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Ты слишком близко и… и ты можешь увидеть всё. И не говори мне, что я не прав, потому что я уверен в том, что я вижу. - Я думаю, у тебя дисморфофобия**. Ты знаешь, что на самом деле вижу я? - Ты видишь то, что вижу я и что видят окружающие. Только ты, в отличие от остальных, врёшь мне. - Ты такой красивый, и у тебя огромный потенциал. Просто тебе нужен кто-то, кто будет в тебя верить… я хочу, чтобы ты понял это. - Нет, ты несёшь ёбаную чушь. Ты не можешь понять, что я ненавижу себя. Я ненавижу свои непослушные волосы, я ненавижу свои кривые зубы, я ненавижу свои глаза – они слишком большие и выпуклые. Так что не говори мне, что я чего-то не понимаю. Ты ни черта не знаешь. Ты можешь врать мне сколько угодно, но это не изменит моего мнения – я урод, и все ненавидят меня за это. Даже моя мама. - Фрэнки, нет… боже, блять… ты не урод. Ты просто не понимаешь… сказать тебе кое-что? Каждый день я встречал тебя в школе за ланчем. И я не мог перестать пялиться на тебя. Мне не верилось, что ты учишься в моей школе. Я никогда не думал, что однажды встречу настолько потрясающего человека, что у меня будет захватывать от него дух. Как ты не можешь понять… - Разве ты не чувствуешь эти складки жира? Они свисают над поясом штанов! - Меня это не волнует. Правда… меня это не волнует. - Но почему? - Потому что мы лучшие друзья, а это значит, что наша любовь не имеет условий. Его слова словно массивный плащ накрыли меня с головой, погружая в тяжёлую вязкую тишину. Сердце пропустило несколько ударов, или же наоборот, забилось как сумасшедшее, я не мог сказать точно; пульс стучал где-то в висках, трепеща как крылья колибри. Он всегда говорил подобные вещи – давал мне надежду и в то же время заставлял злиться, ведь для него наши отношения были лишь платоническими, я это знал. - Но… - неуверенно начал я, не понимая, что меня так смутило. – Не говори мне, что ты не испытываешь отвращения, чувствуя и видя, какой я толстый. - Ты же не думаешь, что я настолько жалок, чтобы оценивать людей по их внешнему виду? - То есть ты хочешь сказать, что это я жалок, если для меня эти вещи имеют значение? - Нет, я хочу сказать, что люблю тебя за все твои достоинства и все твои недостатки. - Иди к чёрту. - Ну, прости, что я не могу перестать считать тебя красивым. - Ты несёшь бред, - со злостью прошипел я, смотря на свои глаза в зеркале, которые с насмешкой глядели на меня в ответ. Он, наверно, псих. Или же слепой. Во мне не было ничего, что он мог бы найти привлекательным. – Я толстый неудачник, и я не заслуживаю того, чтобы меня любили. - Малыш, я тоже не особо худой, если ты не заметил. Или же ты считаешь, что человек, у которого есть избыточный вес, не достоин того, чтобы его любили? - Нет. - Тогда о чём ты говоришь? Я ведь больше тебя. На самом деле у меня просто широкая кость. А так, я крупный… везде, - прошептал он. Я не сомневался, что Джерард снова пытался рассмешить меня. – Знаешь, что мне кажется самым красивым? – пробормотал он, прижимаясь щекой к моей лопатке. Мне было трудно поверить, как удобно он всегда чувствовал себя рядом со мной. Он просто утягивал в свои долбанные объятия и обрушивал на мою голову поток утешительных речей, в то время как я бесился и проклинал окружающий мир. Я до сих пор пытался выяснить, как мне удалось однажды встретить его и по каким причинам я смог чем-то его привлечь, и я ни на секунду не допускал той мысли, что он действительно чувствовал ко мне нечто особенное. Меня раздражало, что он не мог просто сказать: «Хорошо, Фрэнк, ты прав. Я лгал тебе всё это время. Да, ты на самом деле тот ещё урод, но я буду продолжать угождать тебе, потому что я такой же мудак, как и все остальные. Я тебе не друг, мне просто удобно, что ты ошиваешься где-нибудь поблизости». И тогда бы вещи встали на свои места. - То, что ты не понимаешь этого. - Чего не понимаю? - Ну, либо ты намеренно игнорируешь то, что я стараюсь показать тебе, либо ты действительно этого не замечаешь, потому что слишком милый и невинный. - Что я игнорирую? О чём ты? – быстро выдал я, не обращая внимания на взбесившееся сердце, которое против воли выталкивало слова из моего рта, и участившийся пульс, взлетевший до предела, пока я ждал ответа. - Не говори мне, что ты не чувствуешь этого. Я думал, это слишком очевидно, но, видимо, ты на самом деле ничего не замечаешь. И вот он снова сделал это – оставил меня без каких-либо объяснений и заставил чувствовать себя последним идиотом, потому что я никогда не понимал, что он, блять, подразумевал под своими загадками. - Хватит повторять мне, что я чего-то не замечаю! Ты считаешь меня тупым, или что? Знаешь, что причиняет настоящую боль? То, что ты постоянно со мной флиртуешь, ты каждый день твердишь мне, что я хорошо выгляжу, но дело в том, что всё это – ёбаная ложь! Лучшие друзья должны быть честны друг с другом. Ты говоришь, что рад, что мы друзья; ты говоришь, что вернёшься за мной; ты говоришь, что наша дружба – это что-то особенное, но каждое твоё слово – это грёбаная ложь. Я замолчал на мгновение, чтобы перевести дыхание. - Ты всегда делаешь это. Ты дразнишь меня и даёшь мне надежду, а потом одним взмахом руки всё рушишь так, как будто для тебя это не имеет никакого значения. Да, Джерард, я отлично знаю каково это, когда кто-то значит для тебя больше, чем ты для него. Поэтому просто оставь меня, блять, в покое. Он глубоко вздохнул и еще крепче сжал меня в объятиях. - Мой дорогой, послушай… - Вытащи свои ёбаные руки из моего ёбаного кармана! Я не мог высвободиться самостоятельно, потому что его грёбаные ноги по-прежнему обхватывали моё тело, сковывая каждое движение. Я задыхался и бесился, пытаясь вырваться из-под его подчинения. - Выпусти меня нахуй! – истерично заорал я, больше не в силах сдерживать себя. Господи блять Иисусе, всё это дерьмо копилось на протяжении трёх месяцев и сейчас, наконец, полилось наружу. Убрав руки, Джерард поднялся на ноги и сделал неуклюжий шаг назад, после чего тоже не выдержал и начал кричать на меня. Видимо, его грёбаным нервишкам пришел конец. - Почему ты, блять, просто не можешь понять, что ты не монстр? Ты не отвратительный, Фрэнк! Я уже не знаю, как ещё донести до тебя это! Перестань нести про себя всё это дерьмо и вернись уже в реальность! - Вернуться в реальность? Что ж, удачного, блять, возвращения! – на одном дыхании выпалил я. Он покачал головой и посмотрел на меня, сморщившись от отвращения. - Фрэнки, да что, чёрт возьми, с тобой не так? Что я сделал? Ты не возьмёшь это зеркало в Нью-Йорк. У нас в квартире вообще не будет ни одного зеркала. Посмотри, каким одержимым ты становишься… оно разрушает тебя… - Иди нахуй. - Сам иди нахуй! Фрэнк, прекрати. Что случилось? В чём я виноват? Ну же, давай… - Свали из моего дома. Я больше не хочу с тобой разговаривать. - Но, Фрэнки, я не… Я впился в него убийственным взглядом, а потом медленно развернулся к двери и указал на неё пальцем. Мой голос звучал спокойно и твёрдо, а слова давались с лёгкостью. - Я сказал: пошёл нахуй из моего ёбаного дома, грязный лживый ублюдок. ___________________________ В следующей главе: Как правило, мама меняла постельное бельё раз в неделю, но на этот раз я усомнился в её истинных намерениях. Пыталась ли она нарочно избавить меня от любого напоминания о нём? Если да, то это хорошо. Я действительно начинал терять веру в нашу дружбу. Я даже не уверен, можно ли это назвать дружбой? Чем обычно занимаются лучшие друзья вместе? У меня никогда не было шанса это выяснить, так что откуда я мог знать? Я на самом деле много думал о том, что между нами произошло. Почему я так внезапно воспылал к нему чувствами? Что этому способствовало? Потому что единственное, что сделал он, это просто однажды заметил меня. Но неужели этого стало достаточно, чтобы покорить моё сердце? Это всё, в чём я нуждался? Ну что ж, блять, отлично. Я бы предпочел быть не таким слабовольным неудачником. Он ясно видел, что я был один, и, наверно, посчитал забавным воспользоваться мной в своих интересах. А я был слишком напуган и труслив, чтобы отказать ему. Ничего себе, как даже одни мысли о нём заставляли меня злиться. Какой бы нормальный человек завел с кем-то настолько откровенные отношения, зная, что скоро он уедет? Я не мог поверить, как близки мы стали друг другу за такой короткий период времени, когда я в отчаянном порыве отдавал ему всё, что имел. И почему? Да потому что я верил его каждому грёбаному лживому слову.