Романс

Подошва тихо шаркает, когда Чунхон притормаживает ногой, останавливаясь внизу рампы. Ноги гудят, переворачиваться в воздухе при вылете с края у него получается все лучше и лучше, и Чунхон думает, что можно и отдохнуть. Подумав, он оседает на рампу, а потом и вовсе растягивается на ней, наплевав на все. Катается он все равно в одиночестве, и его полудохлая тушка вряд ли кому-то помешает. Чунхон вздыхает, закрывает глаза и понимает, что бутылка с водой осталась в сумке, лежащей на скамейке, а до неё ещё надо дойти. «Сейчас, ещё немного полежу и встану» – обещает сам себе он, облизывая пересохшие губы, закрывает глаза, и уже почти собирается было подняться, как вдруг в руку ему вкладывают пластиковый бок той самой бутылки. От неожиданности Чунхон моментально открывает глаза и… – Привет, – улыбается ему Чоноп, салютуя полупустым картонным стаканчиком с какао, от которого исходит видимый даже в жарком летнем воздухе пар. – Ты! – Чунхон подскакивает на месте, не собираясь размениваться на ненужные приветствия. – Чунхона, ты, кажется, ещё вырос, – Чоноп осматривает его с головы до ног и улыбается. – Вот ты не приходил так долго, – бормочет Чунхон обиженно, – и пропустил всё! Он понимает, что выглядит сейчас обиженным ребенком, но Чоноп – его самый-самый лучший друг, который взял и внезапно исчез, когда Чунхон отлеживался в больнице, оставив его скучать среди больничных стен в одиночестве. – Прости, я не мог к тебе прийти, – Чоноп примиряюще поднимает руки вверх, а потом и вовсе тянется вперед и обнимает Чунхона – неловко, немного неуверенно… так, как может только он. Внутри разливается теплое чувство, которое Чунхон описать не может, и поэтому он только бормочет что-то ещё и обнимает Чонопа в ответ. – Зато ты теперь дышишь другим воздухом, – говорит тот совсем рядом с ухом Чунхона, – Расскажешь, как он там? Чунхон тихо смеется. – Я дышу другим воздухом, а ты пьешь горячее какао даже в жару. – Оно вкусное, – с легким удивлением говорит Чоноп. – И горячее. Зато им вкуснее запивать таблетки. В больнице я их только так и соглашался принимать, а ты, кстати… – Таблетки, значит, – задумчиво говорит Чоноп, усаживаясь рядом с Чунхоном и отпивая какао из своего стаканчика. – Кстати, мне их и сейчас пить надо, – Чунхон широко улыбается, – только вот они настолько невкусные, что я не выдержал и уже несколько дней только притворяюсь, что их проглатываю… – Подожди, а ты разве не хотел воды? – перебивает его Чоноп, протягивает бутылку, но та выскальзывает из его пальцев – Чоноп смотрит на неё так удивленно, словно на гладком пластике только что отросла шерсть – и летит прямо на рампу. Чунхон сам не понимает, как именно он умудряется подхватить бутылку перед самым её приземлением. Он облегченно выдыхает, отвинчивая крышечку, и переводит взгляд на Чонопа: – Видел, видел? И улыбка на его лице тает, когда он понимает, что Чонопа рядом уже нет. Впрочем, Чоноп такие вот внезапные исчезновения очень любит. А вот таблетки, которые пьет Чунхон – нет, и никогда не появляется, стоит только ему начать опять их проглатывать, а не выплевывать незаметно, пока никто не видят. Чунхон закидывает руки за голову и снова улыбается, но теперь уже небу. Таблетки он больше пить не будет, потому что без Чонопа очень и очень плохо. А значит, он скоро вернется, и лето, ужасно скучное и одинокое, станет их общим, волшебным и бесконечным. – Скорее бы ты опять вернулся, – говорит Чунхон в пустоту, зная, что Чоноп все равно услышит, – я очень соскучился.