My Chemical Games

Он с трудом различал дорогу в кромешной тьме, а когда что-то крупное, мягкое прокатилось у него под ногами, Джерарда едва не вырвало от отвращения, хотя скорее всего, это была лишь игра воображения — или труп здоровенной птицы, если кто-то из трибутов ухитрился воспользоваться оружием. Может быть, даже сама Первая. Кто-то схватил его за руку — Уэй вскрикнул, но ободряющий голос Рэя — «это я, все в порядке» — успокоил его натянутые нервы. — Где Фрэнк, Боб?.. — с трудом спросил Джи — сердце клокотало в груди, и лёгкие жгло от быстрого бега. Рэй махнул рукой, и Джерарду удалось разглядеть впереди два силуэта, двигавшихся друг за другом: высокий, а следом за ним — чуть пониже. Паника мигом отступила — надолго ли? И где Первая? Её крики слышны были всё так же явственно, и стервятники галдели, заглушая всё кругом — что нужно здесь падальщикам?.. Джерард решил для себя, что птиц подослали распорядители, чтобы заставить наконец разделиться его и его друзей (хотя был ли в том смысл сейчас, когда до конца оставалось всего ничего?), но девчонка-профи так удачно подвернулась поблизости, что приняла весь удар на себя. Кажется, оторвались. Джи не заметил, но ноги сами несли его с парнями туда, где остались музыкальные инструменты. Кажется, это место стало для них чем-то вроде островка, где можно почувствовать себя в безопасности — как в детской игре, когда, удирая от погони, добегаешь до самого большого дерева, и уже никто не может тебя осалить — ты в домике. Гитары с барабанами стали таким домиком для Джи и его друзей, и хотя Боб, в потёмках больно ударившись ногой о какой-то из инструментов, крепко выругался, даже он был рад оказаться здесь снова. Глаза уже более или менее привыкли к темноте — парни приноровились ориентироваться на Арене едва ли не на ощупь, и когда они поняли, куда помимо воли принесли их ноги, с облегчением опустились на остывшую за ночь землю. Погони не было, стервятников — тоже, и никто не решился говорить об этом. Тяжело дыша, они переводили дух и ощупывали друг друга: все живы, все отделались лишь испугом, а Рэй и вездесущий Фрэнки успели прихватить с собой кое-каких припасов. Пригодится, пока они будут ждать Четвёртого — и Первую, если она выживет. Джи задумался: что, если они разделаются с обоими профи? Что тогда? Вернуться к Рогу Изобилия? Там есть вода и еда, но запасы их далеко не безграничны: день, другой, пусть даже третий — и есть на Арене снова будет нечего, останется лишь ловить ящериц и прочёсывать пустыню в поисках кактусов — так себе перспектива. Отчего-то Уэй решил, что, отказавшись убивать друг друга, они с парнями начнут обживать Арену, словно та станет их вечным приютом, и, как бы паршиво это ни звучало, такой исход мог бы устроить его, останься они живы. Вот только Капитолий не позволит им такой роскоши — интересно, как они заставят их разделяться друг с другом? Думать о том, что Рэй, Фрэнки и Боб просто покончат с собой, чтобы покончить со всем этим, было невыносимо: страшный каламбур больно впивался в переносицу и не давал спокойно жить не меньше, чем распорядители Игр. Так они и сидели, словно телепатически ловя мысли друг друга, то ли мрачные, то ли полные надежд, но уж точно — сомнений, — пока в ночи не прозвучал громовой раскат. Минус один — стервятники выклевали девушке из Первого печень или другой жизненно важный орган, Джерард не хотел знать, но это означало, что на Арене у них остался единственный соперник. — Выбыла из игры, — со вздохом изрёк Фрэнк, и Джи показалось, в его голосе звучало сочувствие. Кажется, даже профи не заслужили того, чтобы Капитолий отнимал у них будущее. — For every time that they want to count you out, Use your voice every single time you open up your mouth! — тихо, себе под нос, пропел Джерард и встрепенулся: — Мы должны сыграть, парни! Прямо сейчас! Ради Первой и ради всех остальных погибших и… и тех, кто ещё погибнет! — Он торопился, боясь забыть слова, пришедшие ему на ум, в спешке подключал микрофон к источнику питания и напевал, чтобы ребята могли понять, чего он хочет. Они не задавали лишних вопросов: мгновение спустя Боб уже сидел за ударной установкой, Фрэнк с горящими глазами схватился за гитару, Рэй вывел несколько рифов, — то, что нужно! — и Джи запел. Он пел о том, что переполняло его сейчас, о том, что беспокоило ребят всё это время. Они не знали, что ждёт их завтра и наступит ли это «завтра» вообще, но есть вещи, которые нужно успеть сказать. Сейчас весь Панем смотрит на них, так когда же ещё сделать это? Sing it up, Boy you've got to see what tomorrow brings. Sing it up, Girl you've got to be what tomorrow needs. Распорядители не посмеют перекрыть их слова внешним шумом, и каждый услышит то, что споёт эта кучка неудачников, чудом оказавшихся в самом финале. Нужно просто петь. Несмотря на все перенесённые потери, парни продолжали жить — и никакие профи и чудовища не смогут так просто уничтожить. Они продолжали думать то же, что и до начала Игр, но теперь пришло осознание правильности глупых на первый взгляд мятежных идей. Они должны были петь ради тех, кого потеряли. Рэй вдохновенно выводил всё более сложные рифы, гитара надрывалась; он играл, помня о своей маленькой землячке, не заслужившей смерти на потеху публике. Фрэнк тоже ушёл в себя. Джи был уверен, что эта музыка — от самого сердца, Айеро есть, что сказать и о чём вспомнить. Ему бы жить и жить — энергии у паренька хоть отбавляй, он был готов взяться за всё и сразу, страстно отдаваясь любому делу, но жребий распорядился иначе, отправив его на арену кровавой бойни. Боб, внешне всегда спокойный и собранный, неслышно бормотал что-то, ударяя по барабанам. Он помнил свою безрадостную жизнь в Дистрикте-7, помнил и о землячке, которую ему пришлось добить собственными руками, чтобы прекратить мучения. Об этом нельзя было молчать — и ребята пели. Every time you that you lose it Sing it for the world. С каждой новой песней Джерарду казалось, что они становятся ближе друг другу, а слова — это то же, что чувствуют и остальные. Как бы иначе они могли сыграть это так слажено, не репетировав ни разу и почти не сговариваясь? Уэй вывернул душу на изнанку, и друзья поняли его. Это было похоже на массовое помешательство: подобно безумцам, они играли и пели, наплевав на смертельную опасность, давно нависшую над ними. Были вещи поважнее, чем спасти свою шкуру сейчас. Порой Джи думал, что он и правда сходит с ума. Может, это просто кошмар, и он скоро придёт в себя, лёжа дома на раскладушке, а рядом с собой увидит Майкоса, смачивающего тряпку в холодной воде, чтобы положить ему на лоб? Но даже если он всё-таки свихнулся, это стоило того. Впервые он чувствовал себя по-настоящему значимым, и это стоило потери рассудка. Sing it from the heart, Sing it till you're nuts!.. И пусть столица ненавидит их всех. Уэй верил, что истина на их с парнями стороне, и вряд ли распорядители Игр смогут у них что-то отнять. Со своими жизнями они уже распрощались, а трогать родных мятежников миротворцы не посмеют — это сделает из них мучеников в глазах народа. Сильнее всего истина нужна именно тем, кто яростно её отрицает, и Джерард, Фрэнк, Рэй и Боб были готовы донести эту истину вопреки всему — даже ненависти и недоверию. И даже те, кто не видел и не слышал, узнают о ней — благо, столица сама транслирует это выступление в каждый дом Панема. Sing it out for the words That'll hate your guts Sing it for the deaf Sing it for the blind Sing about everyone that you left behind Sing it for the world Sing it for the world! Джерард пел, потому что ему было, о чём сказать. Потому, что капитолийский тотализатор непрерывно принимал кровавые ставки, потому, что каждый вечер, ужиная гусём, запеченным в яблоках, сливки столичного общества решали, кому жить, а кому умереть. Потому, что в каждом дистрикте Панема простые, добрые люди, узнав о смерти кого-то из трибутов, думали: «Слава Богу, это не мой мальчик». Потому, что Майки Уэй был сейчас совершенно один. Да, Джи пел для Майкоса, и эта песня была другой. Он не надрывал голосовые связки, как в прошлый раз: теперь Джерард чувствовал лишь бесконечную усталость, и она срывалась с его губ с каждым чётко выверенным словом и летела прямо в цель. Его голос выдавал всю ту боль, злость, отчаяние — его личное и каждого из тех, о ком он пел, и для этого нет смысла кричать во всю глотку. Это было куда сильнее. И пусть только Капитолий, живя своей бестолковой жизнью, вкушая блага технического прогресса, занимаясь бесполезными делами, которые они гордо именуют работой, попробует заткнуть ему рот. Таких, как он, готовых говорить от сердца, начистоту, в других дистриктах десятки, сотни — и если сейчас Джи и его команда докажут им, что молчать нельзя, однажды кто-то перевернёт эту машину, продающую твою личность до тех пор, пока окровавленный труп не останется гнить посреди Арены. Cleaned up corporation progress Dying in the process Children that can talk about it Living on the webways People moving sideways Sell it till your last days Buy yourself the motivation! Всё это время, десятки лет, трибуты были для них ничем — пушечным мясом, яркими фантиками от конфет — костюмами, которые шьют безумные стилисты, и улыбками, которые пытаются налепить на лицо шуты вроде Алекса Лиддела. Картинкой, зрелищем, которое выглядит куда реалистичнее, чем в фильмах, где вместо настоящей крови — суррогат из красителя и кукурузного крахмала. Тут же всё по-настоящему — ну и что, что в конце ты действительно умер, зато женщина с ресницами, похожими на паучьи лапки, получила сегодня свою дозу неподдельных эмоций. Это было, возможно, целью всей её бессмысленной жизни, так что радуйся, трибут: твоя смерть помогла кому-то стать ближе к мечте. Джерард мельком взглянул на Рэя — кажется, тот был не здесь и не в себе, и из него лилось столько энергии, что можно было решить, это он заряжает свою гитару. Джи подумал о том, что на Арене Торо нашёл себя, увидел жизнь, какой она могла бы быть, если бы не Игры — он горел прямо здесь и сейчас. Сам Джерард горел от избытка чувств. Оттого, как устроен Капитолий: вынь свою душу — и получишь кусок колбасы на обед, распотроши перед всеми старые раны — и кто-то сделает ставку. Но Джерард не был тем, кого они на самом деле хотели видеть: даже если сейчас толпы снобов визжат от восторга, это лишь потому, что у них нет мозгов. Уэй поёт для тех, у кого ещё есть шанс спастись. Generation nothing Nothing but a dead scene Product of a white dream I am not the singer that you wanted But a dancer I refuse to answer Talk about the past, sir Wrote it for the ones who want to get away! Keep running! Джи тяжело дышал. Рядом Фрэнк перебирал аккорды, играл боем, срастался со своей гитарой и выглядел таким отстранённым, словно ушёл глубоко внутрь собственного сознания, выбирая в голове по кусочкам нити прошлого, которые можно вплести сейчас в их музыку. Джерарда пробрало. В этот миг казалось, что нет ничего важнее этой песни, но вскоре слова как будто кончились: ещё несколько раз Уэй повторил: «Пой для этого мира, пой для этого мира…» Как будто это могло помочь найти недостающие фразы. Но больше сказать было нельзя — наверное, в этот раз тот запас истины, что нужно было выплеснуть в лицо зрителю, был исчерпан, и Джи смолк; ребята, ориентируясь на него, также закончили играть. Ещё некоторое время они молчали — было высказано так много, что пустой бытовой трёп только спугнул бы очарование момента. Покачиваясь, как пьяный, Джи сделал несколько шагов вперёд и блаженно посмотрел куда-то в небо; в этот раз опьянение не было от мучительный попытки забыться под крышей тренировочного центра, это была та лёгкая эйфория, которую могут чувствовать, наверное, только революционеры, влюблённые и творцы. Наверное, Джерард Уэй сейчас был и тем, и другим, и третьим. Новое чувство кружило голову, и каждый кусочек реальности, будь то булыжник под ногами, силуэты кактусов на горизонте или причудливое движение облака по ночному небу, наполнился смыслом. Может, прошло целых полчаса (возможно, за это время скучающие капитолийские ведущие успели отпустить больше десятка остроумных комментариев), когда Джерарда вернули к реальности приглушённые голоса за спиной. Ребята решили устроиться на ночлег, но не стали тревожить друга. — Эй, — взбудораженно шептал Фрэнк, — а как же Четвёртый? Мы просто ляжем спать и позволим ему перебить нас во сне? Рэй, всегда такой рассудительный, в этот раз оказался даже чересчур спокойным, но никого это не ошарашило — все по-прежнему находились под странным гипнотическим воздействием песни. — Если хочешь — можешь охранять нас, — зевнул он, расстилая на земле недавно добытый спальный мешок, — дай знать, если он попытается убить нас. В тот момент это показалось Джерарду разумным: кому придёт в голову соваться к четверым парням сразу, да ещё и ночью? Тучи затянули всё небо, и темнота теперь стояла кромешная, тут сложно разглядеть даже Боба, устроившегося на ночлег в паре метров! Тем более, они же только что так пели… Он казался себе непобедимым, и даже мысли о том, что придётся как-то перехитрить и Капитолий, рассеялись как дым. Не было ничего невозможного — так почему бы не выбрать спокойный сон? Парни устроились на земле, а Фрэнки занял место на валуне рядом, напряжённо вглядываясь вдаль, точно мог что-то разглядеть. Он и правда готовился сражаться: новоприобретённая бита лежала рядом, и Джи знал, что Айеро то и дело проводит пальцами по её рукояти, как бы убеждаясь, что та — реальна. Засыпать рядом с ним было не страшно, и Уэй с облегчением нырнул в мир сновидений. Даже если это была последняя ночь в его жизни (либо победит Четвёртый, либо кому-то из их собственной четвёрки придётся перебить остальных), он просто намеревался хорошо выспаться.

***

Небо понемногу становилось светлее, и в предрассветных сумерках хорошо виднелось тёмное пятно — Фрэнки, не сумевший справиться со сном и задремавший назедолго до того, как рядом со стоянкой ребят появился чужак. Айеро почти беззаботно улыбался во сне и что-то бормотал, опустив голову на колени; пальцы всё так же лежали на рукояти биты, но были готовы вот-вот безвольно соскользнуть вниз. Сон паренька потревожил неосторожный звон ножа, задевшего пустую флягу на поясе у Четвёртого. Фрэнк встрепенулся, мгновенно сжал пальцы на рукояти оружия и завертел головой, не зная, откуда ожидать нападения. Противник был ещё на расстоянии нескольких шагов, и это позволило Айеро подняться на ноги и приготовить биту к бою. Он казался самому себе маленьким и слабым на фоне широкоплечего Четвёртогою, но то, что рядом находились безоружные друзья, придавало ему сил. Со всей ненавистью, что он мог питать к тому, кто угрожает его друзьям, Фрэнк обрушил удар биты на его плечо. Шипы разодрали кожу, и Четвёртый взревел, но не отступил и бросился прямо на своего невысокого и куда более слабого соперника. В ближнем бою громоздкое оружие было вовсе не эффективно, и Айеро просто брыкался изо всех сил, пытаясь защитить себя от той руки, в которой был зажат нож, и добраться до раны на плече, чтобы причинить нападавшему боль снова. Крики и возня разбудили парней, но никто из них не успел вступить в схватку прежде, чем голова Фрэнки ударилась о камень, на котором он так сладко дремал совсем недавно. Боб и Рэй почти одновременно набросились на Четвёртого и, быть может, спасли Айеро от смерти, но поплатились за это. Брайар защитил его от удара ножом, но буквально в следующий миг, не успев даже пустить в ход тяжёлый топор, почувствовал обжигающий холод лезвия у себя под рёбрами. — Чёрт бы тебя… — прошипел Рэй. Он хотел было выхватить из-за пояса один из своих ножей, но те, хотя и заточенные очень остро, были не предназначены для битвы в ближнем бою — а разорвать расстояние, чтобы метнуть хотя бы один из них, времени не было. И он ухватился за тяжёлый топор Боба в надежде, что это поможет ему продержаться немного. В воздухе недалеко от Четвёртого просвистела крохотная серебристая оса, но не попала в цель — противник, кажется, не заметил, зато Рэй с облегчением увидел Джи, пытавшегося сделать выстрел. Их было двое против одного, они могли одержать победу. К тому же, пушки ещё не стреляли: Фрэнки и Боб пока живы. И он как следует замахнулся боевым топориком, принимая бой. Джерард выругался, не сумев даже ранить Четвёртого, но тот пока забыл о его существовании, и Уэй поспешил скрыться за самым большим барабаном, чтобы остаться незамеченным и перезарядить пистолет. Это давало им преимущество — только бы Рэй продержался… Руки тряслись, словно в эпилептическом припадке или как если бы Джерард напился, и у него ничего не вышло. Ещё два патрона он перевёл напрасно и, перезарядив оружие снова, он просто ринулся на подмогу Рэю — дела у того были плохи. Прямо сейчас Четвёртому удалось повалить его наземь и выхватить топор, и Джи пришлось громко крикнуть, отвлекая его внимание. Нельзя было допустить, чтобы Рэй Торо погиб, и Джерард подставил себя. Он успел лишь подобрать с земли дубинку Фрэнка и ринуться на врага, но тягаться с ним было дурацкой затеей. Он вмиг выбил из рук Джи пистолет, лишая того возможности выстрелить в упор — хорошо, не захотел сам воспользоваться ею, — и перерубил топором биту, оставив в руках Уэя обрубок — довольно, впрочем, массивный, и шипы никуда не делись. С этим можно было иметь дело, но если честно, Джи не был героем. Он просто здорово умел убегать: жизнь в Шестом научила. Загнанный в угол, он лишь каким-то чудом уклонялся от атак соперника, а потом вдруг заметил, что Рэй пытается подняться на ноги. Нельзя позволить Четвёртому обернуться в его сторону. И Джерард продолжал борьбу, с внутренним ликованием отмечая каждые полметра, которые Рэю удавалось проползти на четвереньках, чтобы приблизиться к ним. Адреналин придавал Джерарду небывалой прыти, и он почти всегда успевал уклониться от колющих ударов штыком на рукояти топора и лишь единственный раз пропустил рубящий — лезвие содрало кожу на левом предплечье, в глазах помутнело, но мысли о приближении Рэя заглушали немыслимую боль. Наконец, Торо оказался на достаточно удобном расстоянии, чтобы метнуть один из своих ножей, и у Четвёртого вмиг подкосились ноги — он упал на колени, едва не повалив Джерарда за собой. Уэй тут же воспользовался моментом, обрушив тяжелый удар искорёженной дубинкой — прямо по голове, чтобы соперник не успел подняться. Раненая рука мгновенно заныла. Ещё один нож прилетел от Рэя с небольшим запозданием, угодив в бедро, но профи не был бы профи, если бы не попытался встать. Джи глазами искал в песке свой пистолет, но тот словно в воду канул. Едва ли его никчёмного удара хватит, чтобы оглушить такого серьёзного противника, но вот он Рэй — как раз вовремя, чтобы прийти на подмогу. Руки, лицо и даже кудряшки — всё в крови, рот перекошен от страха, но ещё один метательный нож летит прямо в шею профи (тот хрипит, отвратительно булькнув кровью), а другим, зажатым в кулаке между трясущихся пальцев, Рэй несколько мгновений спустя перерезает ему горло там, где должна быть сонная артерия. Джерарду показалось, кровь хлынула из шеи Четвёртого водопадом — алая, яркая, настоящая, — «Пой громче, парень», сдавленно прошептал Джи, — но пушка не звучала ещё целую вечность, пока несчастный бился в конвульсиях. И всё же они дали выстрел. Рэй беспомощно посмотрел на Джи: их осталось четверо. — Мне насрать, — со злостью выкрикнул Джи, — и не смей ничего с собой сделать, пока я проверяю, в порядке ли Боб и Фрэнк. Где аптечка? Он боялся, что Рэй захочет остановить его, но тот молча указал на рюкзак, валявшийся в отдалении. Понимал ли он, что убил человека? Джерард пока с трудом осознавал это, и что-то механическое в его голове велело позаботиться о своих друзьях. Несмотря на пульсирующую боль в плече. Несмотря на смертельную усталость. Несмотря ни на что. Фрэнки пришёл в себя, очнувшись от раскатистого пушечного боя, и вскоре он, Джерард и Рэй нависли над Бобом — тот был в сознании, и на лице его блуждала рассеянная улыбка. Кажется, Брайар не собирался умирать. Они, все четверо, находились в равных условиях. Все были ранены, измотанны, опустошены — но они были вместе против капитолийской машины смерти. Что дальше?..