***
Как только перед носом Максима захлопнулась дверь, он удивленно посмотрел на нее, постоял секунд тридцать и, развернувшись, ушел к себе в комнату. Там Глонский рухнул на кровать и, взяв пульт, включил телевизор. Немного подумав, он мстительно прибавил звук, выбрав какой-то музыкальный канал. Потом вздохнул и уставился в потолок. Его возбуждение было все еще заметно, но мужчина не сделал ни одного лишнего движения, чтобы разобраться с этой «проблемой». Пролежав четыре нудные песни, он перевернулся на живот и потянулся за сотовым телефоном, лежащим на прикроватной тумбе. Мужчина посмотрел на него, как на ненавистного врага, и отбросил в сторону. Тот, проехавшись по покрывалу, соскользнул на пол. Макс снова лег на спину. Он перевел глаза на экран телевизора, где Мадонна пела про эротику, и его брови сошлись на переносице.* Рывком поднявшись с кровати, Максим прошел в ванную комнату, от души хлопнув при этом дверью. * Имеется в виду песня Erotica. Слова и перевод можно найти тут: http://www.amalgama-lab.com/songs/m/madonna/erotica.html***
Утро показалось Максиму абсолютно не добрым. Яркие солнечные лучи, проникающие в комнату сквозь тяжелые шторы, лишь добавили раздражения. Мужчина встал, привел себя в порядок, мельком глянув в ванной на испачканное полотенце, валяющееся прямо на полу. Он проигнорировал было этот кусок махровой ткани, но потом – уже выйдя из ванной комнаты – вернулся и швырнул в корзину для грязного белья. Когда Макс спустился на первый этаж, в доме не было слышно ни звука. Он наскоро позавтракал, время от времени поглядывая на лестницу. Потом подошел к столу, где вчера оставил рабочие документы и уже через пять минут полностью углубился в распечатки деловой переписки и бизнес-план. Злость благотворно отразилась на работоспособности Глонского и скорости, с которой он закончил разбор завала, образовавшегося у него во время вынужденного простоя. Максим бросил взгляд на часы – был полдень. Мужчина поймал себя на мысли, что за это время он так и не услышал посторонних звуков, которые могли бы отвлечь его. Словно он находился в доме один. Складывая документы, Макс нахмурился. Он перепроверил бумаги и решительно взял сотовый телефон. - Да, - раздался в динамике сонный голос. Максим еще раз взглянул на наручные часы. - Глонский, - произнес он так, словно его могли не узнать. Повисло неуютное молчание, а после Максу ответили: - Надо же. Чем обязан, Максим Геннадьевич? - Олег, ты не сдал мне отчет, - Максим постучал колпачком от ручки по столу. - Он мне нужен. Почему я вынужден… Минаев прервал его: - Если бы ты на секундочку оторвался от своей не в меру бурной личной жизни и раскрыл глаза, - произнес он раздраженным голосом, - то смог бы заметить, что отчет лежит в зеленой папке на твоем рабочем столе. - Я не видел, - спокойно ответил Максим. В динамике раздалось глухое покашливание. - Конечно, ты не видел, - с хрипотцой сказал Олег. - Завези мне папку. Чем скорее, тем лучше. - Я не в офисе. - И почему же в рабочее время ты шляешься черт знает где? В трубке фыркнули: - Замечательно. Директор звонит своему подчиненному, чтобы устроить ему выволочку? Какого хрена, Максим? - Мне действительно нужны эти документы. Где бы ты ни был, вернись в офис, а потом завези их мне. Сейчас. Глонский сбросил соединение. Он успел пообедать, покурить на террасе, обговорить несколько деловых встреч и отдать распоряжения своей секретарше, когда его, наконец, отвлекла трель дверного звонка. Макс открыл дверь и сделал приглашающий жест насупившемуся на пороге Олегу. Тот молча прошел и протянул Максиму папку. - Желаете что-то еще, Максим Геннадьевич? Глонский хмуро глянул на бывшего любовника и взял у него документы. - Желаю, чтобы ты не паясничал и посидел, пока я просмотрю это. - Ты всегда можешь мне позвонить, если у тебя возникнут какие-нибудь вопросы. Максим не обратил внимания на сарказм в голосе Олега. Он просто развернулся и ушел в гостиную, не оставляя Минаеву иной возможности, кроме как последовать за ним. Кельт вальяжной походкой, потирая слегка покрасневший нос, прошел к Глонскому и царственно опустился в кресло напротив. Там он нахохлился, будто ему было холодно, и сцепил пальцы рук. Через несколько минут сосредоточенного разглядывания Макса Олег расплылся в поистине сахарной улыбке. - Макси-им, - протянул он, - неужели в любовном гнездышке произошел разлад? - Нет, - ответил Максим, не поднимая головы от бумаг. - Нет? А мне кажется, что да. Сахарный оказался не таким… сахарным? Глонский тяжело вздохнул: - Заткнись. - Вот еще, - Олег расцепил руки и хлопнул по подлокотнику. - Максим, мне тебя жаль: ты выбрал не подходящий для своих притязаний объект. - А подходящий – ты? – вежливым тоном осведомился Макс. - Ну разумеется, - Кельт был серьезен как никогда. - Мне известно, что ты любишь, - он помолчал. - Как ты любишь, - на этой фразе Глонский поднял голову и посмотрел на Олега. - Я могу свалить или появиться по твоему требованию. Понимаешь? Минаев склонил голову к плечу. Максим внимательно изучив его лицо, снова вернулся к документам. - Понимаю, – отстраненным тоном сказал он после недолгого молчания. - Ты только что сказал, что ничем не отличаешься от шлюхи. - Дорогой, это твой мальчик – шлюха! - разозлился Олег и встал. - Не оскорбляй его, - предупредил Макс. - Не оскорбляй меня! – Минаев натужно закашлялся. Он прошелся в сторону кухни и налил себе стакан воды, тут же выпив его залпом. Когда он был в состоянии слушать, Максим примирительно произнес: - Извини. День выдался не самый лучший. - Я здесь ни причем, - с обидой сказал Олег. - Естественно, - согласился Макс. Кельт еще раз прокашлялся. Глонский посмотрел, как его бывший любовник потирает взмокшие виски, и спросил: - Ты заболел? - Не твое дело, - огрызнулся Олег, и его голос после кашля прозвучал с неприятными скрипучими нотками. - Деловые отношения? – мужчина махнул рукой и направился в сторону прихожей. - Отлично. Всего доброго, Максим Геннадьевич. - Я еще не закончил просматривать документы! - Ты умеешь пользоваться мобильным, - раздалось в ответ, а потом Максим услышал щелчок закрывшейся двери.***
Женя проснулся в два часа дня. Он посмотрел на солнечный свет, и ему захотелось задернуть шторы. Юноша подумал, что теперь ни за что не выйдет отсюда. Даже с кровати вставать не будет. Никогда. - Я поцеловал Максима. Он коснулся своих губ пальцами и закрыл глаза. Если бы все было не так и если бы случившееся возможно было изменить!.. Сейчас, когда Женька отдохнул и немного пришел в себя, он внезапно осознал: Максим вчера признался ему в своей симпатии. Пообещал ждать и не торопить. Так же, как и прежде, стоять в стороне, чтобы не испугать. А Женя поцеловал его. И не просто мазнул губами – это было бы ничего, вполне приемлемо, - а впился, вцепился в него до крови. - М-н-н, - простонал юноша и прижал ладони к глазам. Левая тут же отозвалась нехорошей тянущей болью, но Женька был рад этому: боль отрезвляла и позволяла ощутить всю серьезность ситуации. Теперь все события виделись юноше иначе. Кроме поцелуя, кроме того, что он узнал про себя, признание Максима сбивало с толку. Женя привык расценивать Глонского, как человека прямого и честного, на кого можно положиться, и от кого не нужно прятаться. Потому что он не жалел. В принципе, это не изменилось, но всего лишь одна фраза: «Ты нравишься мне», - перевернула все с ног на голову. Вчера он был слишком поглощен мыслями о своем падении, боязнью потерять работу и стыдом, не понимая, что отношение Максима к нему в корне изменилось. Женька не представлял, как он мог пропустить момент, когда его работодатель, которого он опасался разозлить и одобрение которого старался заслужить, стал интересоваться им не как рабочей единицей. Теперь юноше надо было подумать и принять какое-то решение. Именно отсутствие интереса к своей персоне раньше успокаивало Женю. Он не воспринимал Глонского как угрозу. Странно, но этот мужчина помогал ему сконцентрироваться, не скатиться в панику. Он обнимал Женьку, когда тот плакал, и юноша не чувствовал ничего кроме тепла, ненавязчивой поддержки и робкой уверенности в том, что все будет хорошо. Это не воспринималось, как нечто, несущее сексуальный подтекст. Признание Максима заставляло задуматься. Оно не вызывало в Жене отторжения или страха, не выглядело отталкивающим или неприятным. И именно это смущало Женьку больше всего. Юноша так дергался последние дни из-за травли Ильдара и Андрея, а потом из-за чувства собственного ничтожества, что было немудрено не заметить то, что его отношение к Глонскому тоже претерпело изменение. Женя просто не знал, что теперь делать. Проклятый поцелуй – свидетельство его распущенности – мог быть воспринят Максимом как надежда на то, что и он тоже… то же испытывал… он… Женька сел. Это было просто смешно: какая надежда? Макс должен был быть в ярости. Он и из-за меньшего с легкостью выходил из себя, а тут юноша повел себя крайне неподобающим образом: раздразнил, спровоцировал желание и захлопнул дверь, словно это Глонский позволил себе лишнее. «И что теперь? Что?» - растерянно думал Женя. Как показаться на глаза Максиму? Что сказать? Как вообще реагировать, как себя вести в его присутствии? И самый главный вопрос: как поступить с признанием Макса? Женька снова лег и завернулся в одеяло по самый нос. Он знал, что через несколько минут ему станет жарко, но… если бы он только мог и вправду никогда не покидать эту постель! Юноша уже проспал завтрак, пропустил обед. Но он подозревал, что к ужину ему все-таки придется выбраться из своего укрытия. До этого времени нужно было что-то придумать: хотя бы линию поведения, при которой он не будет выглядеть последним идиотом. Однако его голова отказывалась соображать. Женя чувствовал себя жалким, потрепанным и – да – грязным и недостойным. Сейчас он смог бы найти уйму доводов, чтобы отказаться от чувств Глонского. И это было бы правильно и проще всего. Это стало бы тем наказанием, которого он так желал, выйдя из смотрового кабинета в больнице. Но какая-то маленькая частичка, где-то в глубине его существа, противилась подобному решению. «Червоточина». У Женьки не было нормальных отношений: свиданий, ухаживаний, чего-то совершенно невинного, что может дать настоящая дружба и привязанность. Что, если это единственный его шанс? Он может – может же, правда? – быть счастливым, как все остальные? Дело даже не в том, что юноша не мог себе этого позволить. Но имел ли он право приближаться к другому человеку и пачкать его своими прикосновениями, своим дыханием, своими чувствами? Юноша не знал. Максим мог принять за него решение, но после вчерашнего – Женя был уверен в этом – Глонский так никогда не поступит. Значит, он возвращался к тому, с чего начал: что теперь? Жарко все-таки стало. Женька стиснул одеяло здоровой рукой. Он не будет вставать, что бы ни случилось. И если он зажарится в этом душном коконе, то так ему и надо! …Однако встать все же пришлось, когда мочевой пузырь настойчиво напомнил о себе и вытерпеть это не было сил. Юноша открыл дверь ванной. Он застыл на ее пороге, осмотрел комнату и вздохнул. Близилось время ужина, а ответов на свои вопросы он так и не нашел. Голова от напряжения стала ныть, и Женя мысленно махнул рукой. Покидать комнату по-прежнему не хотелось, поэтому Женька просто сел, прислушиваясь к звукам дома. Ему слышались то голоса, то хлопок входной двери – юноша бы не поручился, что его воображение не создало эти звуки на пустом месте. Возможно, Жене необходимо было что-то услышать. Возможно, он ждал этого. Но он точно не выдумал шаги в коридоре, принадлежность коих узнал сразу. Юноша замер, когда идущий остановился перед его дверью. Тишина была такой глубокой и… пугающей? – что он невольно вжал голову в плечи, словно Глонский, без сомнения, стоящий по ту сторону двери, мог видеть его. И осуждать. «Что, если он не уйдет? – с легкой паникой думал Женя. – Что, если он сейчас постучит или дернет за дверную ручку? Господи, пожалуйста! Я не готов». Пусть он трижды был трусом, но, образно выражаясь, видеть плавник акулы или темную морскую гладь, скрывающую ее – было не одно и то же. По крайней мере, пока он не разберется с собой и своими желаниями. Сколько на это уйдет времени? И каков будет результат размышлений?.. «Уходи. Уходи… Уходи-уходи-уходи!» И шаги зазвучали снова, удаляясь. Женька перевел дыхание и разжал руку, отпуская край кровати, в который он успел вцепиться. Передышка длилась недолго, и юноша снова услышал шаги, которые, как и в прошлый раз, замерли около его комнаты. Он тяжело сглотнул. И вздрогнул, когда раздалась трель сотового телефона Максима. Которая тут же прервалась. «Сбросил?» Тишина заполнила уши, и это было хуже всего - чувствовать себя пойманным, загнавшим самого себя в угол. Судя по всему, Глонский в совершенстве владел навыками ментальной пытки: он снова отошел, и на этот раз чуть слышно скрипнула банкетка. Она находилась совсем недалеко от Жениной двери. Почти напротив. И снова звонок. И снова мелодия оборвалась в самом начале. Женька не засекал время, сколько они – он и Максим – провели, сидя по разные стороны стены. Смотрел ли мужчина на его дверь? Все еще злился? Хотел прибить или… что-то еще? Только спустя несколько сброшенных звонков и приглушенный возглас – «Я занят, мать вашу! Сколько можно?!» - до юноши дошло: Максим не решается сделать что-либо. Постучать или позвать. Он должен был подозревать, что столь громкое пребывание в коридоре не могло остаться незамеченным, и все равно ничего не предпринимал. Почему-то от этого стало легче. В конце концов, неловкость и неуверенность испытывал не он один. Это если не брать в расчет чувство Женькиной вины и то гадливое ощущение, которое не покидало его с момента возвращения от Андрея. Юноша встал. Стараясь не шуметь, подошел к двери и коснулся ее ручки. Прятаться – изначально было не лучшим выходом из положения. Не Максим мучил его своим присутствием, а Женя истязал себя, затягивая встречу с мужчиной. Прикрыв на секунду глаза - сейчас или никогда! – Женька нажал на ручку, открывая дверь.***
Максим действительно сидел на банкетке напротив его двери. Он оперся о стену спиной, сложил на груди руки и молчал. Женя окинул его взглядом, пытаясь понять: злится или нет? Потом вздохнул, опустил глаза и подошел к Глонскому, чтобы сесть на краешек банкетки. Прошло несколько минут, прежде чем Женька решился нарушить молчание. - Я должен извиниться, - неуверенно произнес он, - за то, что сделал вчера, - Женя подергал край бинта на руке. - Простите, я не хотел вас оскорбить. - Тебя, - поправил Глонский. - Что? – юноша развернулся в его сторону. Тот повторил: - Тебя. Мы на ты, или за ночь память отшибло? - Не отшибло, - Женя уставился в пол. Максим кивнул. И промолчал. Женька сделал долгий выдох и заговорил: - Последние дни, да и не только последние, были для меня очень тяжелыми. Мне хотелось бы сказать, что я пришел в себя и собрался с мыслями, - Женя перевел взгляд на руки, - но это не так. Моя реакция была неоправданной. Я не знаю, почему сделал это. Поцелуй… - Женька сжал губы и через силу продолжил, - он не был ответом на твое признание. Мне бы очень хотелось пообещать что-то конкретное, а я просто не знаю как теперь себя вести и что думать, - юноша поерзал, пытаясь удобнее устроиться, и, понизив голос почти до шепота, закончил: - Было бы несправедливо не сказать тебе это. Он осторожно покосился на Максима. Мужчина сидел, откинув голову назад, прислоняясь ею к стене. - Я не идиот, - произнес он и посмотрел Женьке в глаза. Глонский поднялся, одернул пиджак, потом подошел к юноше и встал напротив него. - Ты сегодня должен был поехать на процедуры в больницу, - проговорил Максим. Женя даже вздрогнул от резкой перемены темы. - А? - Бэ. Я за твоим здоровьем следить должен? – Глонский бросил взгляд на наручные часы. – Собирайся, еще не так поздно. Мы успеем. Он направился к лестнице, оставив Женю пораженно смотреть ему вслед. Однако перед самыми ступеньками Макс все же обернулся. - Мне не нужен был ответ так сразу, - хмуро сказал он, - я хотел убедиться, что с тобой все хорошо. Максим окинул юношу взглядом, задержавшись на его перебинтованной руке, и стал спускаться по лестнице. Женька медленно поднялся. Он подошел к двери в свою комнату и вдруг улыбнулся, бросив взгляд в направлении, в котором только что скрылся Глонский. Юноша подумал, что, конечно же, пойдет за ним. Даже если он не представляет, что делать дальше, он все равно пойдет за ним.***
Сергей опустился рядом с Максимом на лавку. Глонский молча смотрел на жирных голубей, толкущихся под его ногами. Белянский вздохнул: - Ты похож на обиженного ребенка. - Тебе виднее. Сергей качнул головой: - Послушай, я не хочу больше с тобой ругаться – ты мой друг. Мы дружим с пятого класса! - С четвертого. - Правда? – Сергей удивленно хмыкнул. – А мне казалось, что с пятого… - Что ты хотел? – спросил Глонский, поворачиваясь к нему. Белянский укоризненно посмотрел на Максима: - Я хотел посидеть где-нибудь, как раньше, поговорить. - Мы уже сидим, - заметил Макс, - и, если меня не подводят уши, разговариваем. - Да, - задумчиво произнес Сергей. – Ладно, - мужчина оперся ладонями о лавку. - Максим, я хочу сказать насчет Жени. Ты знаешь, что он мне очень нравится и я переживаю за него, но я не могу не понимать, что ваши отношения гораздо лучше, чем мои с ним, - он опустил голову. - Как бы я ни пытался, он все равно смотрит только на тебя, - заметив краем глаза взгляд Максима, мужчина пояснил: - Я не говорю о любви или каких-то особенных чувствах. Просто ты для него ориентир. Знаешь, я завидую, - он усмехнулся. - Не знаю, что сделал не так: всегда старался быть тактичным и понимающим, хотел дать ему опору и веру в будущее. Готов был помочь в чем угодно, - Сергей запнулся, - но он выбрал тебя. Ты ругал его, гонял с поручениями, придирался, а он все равно выбрал тебя. И я думаю, что дело тут не только в общении, - Белянский сжал пальцами край лавки. - Возможно, он сам еще не понимает, что ты нравишься ему. Я мог бы пытаться заслужить внимание Жени, бороться за него, но я не хочу оказаться рядом в тот момент, когда он осознает свою симпатию к тебе. Поэтому я не буду больше что-либо предпринимать, - Сергей развернулся к Глонскому. - Я хочу сохранить нашу с тобой дружбу и Женино спокойствие. Буду только рад – действительно рад – если ты сможешь достучаться до него и добиться взаимности. Женя заслуживает быть счастливым. - Да, заслуживает, - произнес Макс и уточнил, - если ты и правда так думаешь. - Именно так, – Сергей протянул Максиму руку. – Мир? Глонский посмотрел на протянутую ладонь: - Ты еще мизинцы предложи соединить, - сказал он, но руку пожал. Белянский широко улыбнулся: - Если бы это было так же действенно, как в детстве, предложил бы. Макс хмыкнул. - Может, пойдем куда-нибудь? – предложил Сергей. - Не хочу. Сто лет из офиса не выбирался, - Глонский окинул взглядом парк, серебристую гладь небольшого канала за резным ограждением. - Хорошо, - легко согласился Белянский. Некоторое время они сидели молча. Максим достал сигаретную пачку и закурил. Сергей посмотрел на белесый дымок, исходящий от его сигареты, и спросил: - Слышно что-нибудь про Ильдара? - Его ищут. Мужчина кивнул, пожевал нижнюю губу. - Я так понимаю, что Жене предстоит разговор со следователем? – Макс кивнул, глубоко затягиваясь. – Интересно, дело ведет тот же человек, что приходил в больницу, или кто-то еще? - При желании это можно выяснить. - Да, - Сергей разровнял носком ботинка гравий. – Женя будет давать показания? - осторожно поинтересовался он. - Не знаю. Я спрашивал, но он еще не определился. Хотя я думаю, что ответ будет отрицательным, - Глонский сделал несколько затяжек и бросил сигарету в мусорную корзину за лавкой. – И если поразмыслить, то я тоже против того, чтобы он давал показания. Белянский вопросительно посмотрел на него. Максим пожал плечами: - Евгению ни к чему еще раз проходить через… через то, что ему пришлось испытать. Они же все подробности из него вытянут. Он не готов и, мне кажется, никогда не будет готов к этому. - Он очень скрытный молодой человек. - Да, черт бы его побрал. Сергей приподнял бровь. Макс достал из пачки еще одну сигарету. - Я мог бы помочь, вмешаться. Он предпочел сражаться со своими демонами самостоятельно. - Ты себя-то помнишь при первой встрече с ним? – возразил Белянский. - Помню. Но я говорю не о первой встрече. Твоя пламенная речь о его доверии ко мне… - Есть вещи, которые не скажешь так просто. - И к чему привело его молчание? – Максим выдохнул струйку дыма. - Ты не думал, что он боялся твоей реакции? - Что я его уволю? О, он этого боится постоянно. - Нет, я не про это. Возможно, ему было важно твое незнание. Он хотел быть кем-то иным, не таким, как раньше, начать свою жизнь с чистого листа. Ты знал его теперешнего, и он тебя именно такой привлек. Если бы Женя сказал, что он работал… - мужчина замолчал, словно ему было трудно и больно продолжить, но спустя несколько секунд справился с собой, - что его работа была далека от идеальной и легальной, как бы ты к нему отнесся? Не вдаваясь во все подробности, - Белянский вздохнул. – На таких людях стоит клеймо, Максим. Сергей провел рукой по бедру, расправляя складку на брючине. Глонский стряхнул пепел. - В твоих словах есть логика. - Конечно, есть! – невесело усмехнулся Сергей. Они снова замолчали. Максим вдумчиво докурил и решительно поднялся с лавки. - Как ты смотришь на то, чтобы поехать и перекусить где-нибудь? – он пригладил свои волосы ладонями и тут же взъерошил их. – Я зверски проголодался. Не дожидаясь ответа, Глонский пошел по дорожке к выходу из парка, где он оставил свою машину.***
- Посмотрите еще этот лист, - Андрей протянул Максиму исчерканный документ. – Так как Самеев уже не руководитель данного проекта, то я думаю, что здесь нужны кое-какие изменения. Если вы согласны с ними, я отдам секретарше перепечатать. Если нет: внесите то, что считаете нужным, и мы обсудим. - Хорошо, - ответил Глонский, принимая листок. Константинов бросил на него взгляд поверх документов. Ильдар долго орал в трубку. Впервые услышал у него такие истеричные нотки. Хотя его можно понять: я бы тоже бесился, если бы кто-то прибрал к рукам принадлежащую мне фирму, пока мне приходится заниматься спасением собственного зада. Претензии Дария смешны: какой смысл обоим идти ко дну? Если я тоже ударюсь в бега, что абсолютно неприемлемо, мы потеряем бизнес, связи, деньги. У меня есть возможность проследить за делами. Я не заставлял его светить свое лицо на пленке: за глупость принято расплачиваться. Вот и пусть расхлебывает то, что сам же и заварил. Должен быть мне благодарен за то, что я делаю. И за то, что не делаю, тоже. - Устало выглядите. Проблемы? Максим мотнул головой, не переставая шуршать бумагами: - Нет, - он указал на правку: - Вы почти полностью изменили условия договора. - Согласен, - Андрей переплел пальцы, облокотившись о столешницу. – И если вы посмотрите на все это в перспективе, то поймете, что я прав. Не хочу оговаривать Ильдара, но его методы слишком консервативны. - Мне нравится консерватизм. - Когда он уместен. Однако мы сможем достичь большего, если вы согласитесь с моими предложениями. Глонский внимательно посмотрел на Андрея: - Мне нужно будет обсудить детали с моим генеральным директором и главным механиком. - Конечно. Я бы огорчился, если бы вы сразу все подписали. Он улыбнулся. Максим не ответил, и Андрей протянул ему следующий документ. Глонский занялся его изучением. - Как себя чувствует ваш мальчик? Макс резко поднял голову. - Зачем вам? – не очень любезно поинтересовался он. Андрей улыбнулся: - Я просто поинтересовался. Испытываю нечто вроде ответственности за то, что спас его. Если вам неприятно, я… Глонский махнул рукой, останавливая мужчину: - Простите, не хотел вам грубить, - он растер ладонями лицо и посмотрел в глаза Андрея. – Женя чувствует себя хорошо. - Очень рад. Его рука выглядела ужасно, - на лице Константинова читалось искреннее сочувствие. - Он регулярно посещает больницу, и гематома начала спадать, - Макс скупо улыбнулся и потянулся за новой порцией документов: - Давайте лучше продолжим. - Как скажете, - любезно отозвался Андрей. Что бы он сделал, если бы я поведал, что просто «поимел» его мальчишку? Кто-то кому-то очень небезразличен. Подумать только… Как можно влюбиться в шлюху? Не представляю даже: трахаться с тем, через чью постель прошли эшелоны. Хотя, возможно, кого-то привлекает и такое. И изрезанное лицо играет не последнюю роль. Кстати, Ильдару надо сказать спасибо: шрамы легли превосходно. Единственное, что он умеет делать первоклассно, так это причинять боль. Мальчишка настолько прекрасен в своем горе, что я почти понимаю Глонского – устоять действительно трудно. Если бы мне не было так противно дотрагиваться до его тела, то я забрал бы его себе. Эта маленькая дрянь с первого взгляда словно прорастает под кожу. Смотришь на него, и хочется изувечить еще больше, выломать с корнем. Вспоминать, как он насаживал сам себя на резиновый член, практически невыносимо. Мне придется сдерживать себя, чтобы не повторить это снова. Не из-за мальчишки. Собственный интерес пугает меня больше, чем что-либо. Я уступил свою очередь. Теперь Максим Геннадиевич ставит на нем свою метку. Бьюсь об заклад, что «большая любовь» продлится недолго, и Глонского заденет меньше всего. Хотел бы я на это посмотреть. Андрей выждал полчаса, за которые он и Максим успели просмотреть еще один проект и выпить по чашке кофе. А потом с самым незаинтересованным выражением лица произнес: - Кстати, на днях мне звонил Ильдар. Глонский медленно оторвался от бумаг. - Что? – сдержанно поинтересовался он. - Естественно, я сообщил в полицию. Но они смогли определить только город, из которого был сделан звонок, - Андрей покачал головой и посмотрел в глаза Максима. – Мне жаль. - Что он хотел? – Макс так сжал зубы, что на его скулах заходили желваки. - Мне было сложно это определить, потому что Ильдар, как мне кажется, обвинил меня во всех смертных грехах, но суть была в том, что он очень недоволен, что я не позволил фирме остаться без руководителя. Добрался до мальчишки, вышел сухим из воды, да еще и получил лавры героя-спасителя. Максим зло усмехнулся: - И это единственное, что его тревожит, - он опустил глаза в распечатку, которую держал в руках, но было видно, что мужчина далек от понимания того, что там написано. - Ильдар очень практичный человек. Он редко упускает свою выгоду и сейчас должен быть просто взбешен, - Константинов принял задумчивый вид. – Хм… - Что? – Макс взглянул на него, сжимая в пальцах лист бумаги. - Я… - Андрей потер мочку уха. – Я только что подумал, что город, из которого звонил Ильдар – у него там есть некоторые связи. Хотя нет, - мужчина покачал головой и усмехнулся, - вряд ли он настолько глуп, чтобы воспользоваться этим. - Если вы что-то знаете… - Знаю? – Константинов с удивлением посмотрел на Максима. - Предполагаете, - поправился Глонский, - где может быть Самеев, то вам следует рассказать об этом в полиции. - Это не точные сведения. Могут ли они помочь? - Все, что угодно, только бы посадить этого ублюдка за решетку! – голос Максима буквально звенел от злости. Андрей вздохнул: - Хорошо. Я сообщу им… - Прямо сейчас, - с нажимом произнес Макс. Константинов оценивающе посмотрел на него и кивнул. - Пусть будет по-вашему, - он вытащил телефон и показал его Глонскому. – С вашего разрешения. Как удачно Максим разрешил мои сомнения: конечно, звонок в полицию не поможет поймать Ильдара, но вспугнет его. И если Дарий не окончательно превратился в идиота, он поймет, что на меня не следует кричать. Никто не смеет мне угрожать. …Андрей нажал на кнопку, сбрасывая звонок. - Теперь все в порядке? – он улыбнулся. Максим мрачно глянул на него: - Нет, - он переворошил лежащие возле него документы, вытаскивая самый нижний листок, и добавил, - но мне стало легче. Посмотрите, вот здесь, - он указал в отчеркнутые маркером строчки, - давайте поступим иначе. Я сейчас объясню… Константинов почти не слушал его. Он смотрел в мрачное и чуть осунувшееся лицо Макса и буквально сдерживал себя, чтобы не улыбнуться. Объяснение затягивалось, но Максим продолжал сухим, деловым тоном излагать свои соображения. Когда он закончил, Андрей коротко кивнул: - Отлично. Мы так и поступим. Затем мужчина передал Глонскому последнюю порцию бумаг: - На этом, думаю, нам следует остановиться. Только есть одна маленькая загвоздка… - он выразительно покосился на документы. - Какая? – с подозрением спросил Максим, принимая из рук Андрея стопку распечаток. - Английский язык. - О, - отозвался мужчина, просматривая текст. – Гхм… много. - Конечно, это не проблема, если у вас есть переводчик. Казалось, Макс колебался перед тем, как ответить, но в конце концов твердо произнес: - Есть.