Игры Богов

Примечания и пояснения: Рагнарёк (Рагнарок) в германо-скандинавской мифологии — гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и подземными чудовищами. Оказавшись в центре внимания, Рома почувствовал себя неуютно. — Мой советник и ближайший помощник, бог мудрости и тайных знаний Гамаюн, — Джива кивнула на приблизившегося к трону Савицкого, представляя его высокому гостю. — Мда-а… — глубокий задумчивый взгляд неторопливо скользнул по яркому оперению. — Узнаю брата Зяму… Ты верна себе. По-прежнему предпочитаешь птичек рыбкам. Великая Мать многозначительно хмыкнула, а уловивший ехидный намёк Рома, стараясь не тушеваться и держаться с достоинством, вложил в протянутую мозолистую ладонь проект договора — тяжёлый свиток из бересты (идиотизм!) с огромной вислой печатью из красного сургуча (идиотизм в квадрате!). Один, сука мрачная, не выказал ни малейшей неловкости. Он держался так, словно мужик в костюме из переливающихся, как у мадагаскарского попугая, перьев, сующий ему кусок коры, — банальнейшее и зауряднейшее зрелище, но Рома отчего-то всей шкурой ощущал, как глумится и потешается в глубине души верховный бог Асгарда. Прав всё-таки Пашка, напрасно они затеяли весь этот маскарад. Не то чтобы его волновало мнение какого-то северного дикаря — вот ещё! — но всё равно — не комильфо! Гамаюн повернулся к Яриле в поисках поддержки, но к своему глубокому разочарованию обломился в ожиданиях. Друг смотрел совсем в другую сторону. Лицо у Паши было предельно сосредоточенно, а буравящий горящий взгляд внимательно следил за кем-то в толпе асгартцев. Савицкому было отлично знакомо и это выражение лица, и этот взгляд — азарт охотника, выслеживающего добычу. Опять на кого-то запал, кот мартовский. Ничего нового: кто о чём, а сладкоежка о любимых конфетах. Неисправим. Рома повернул голову в другую сторону, высматривая Мару, но подруга сердца неожиданно тоже оказалась занята. Высокий жлоб из варягов, тот, что таскался с огромным молотком, похоже, решил попытать удачи в территориальных водах советника Пресветлой. Он с нескрываемым удовольствием рассматривал Морану с ног до головы: задержал взгляд на высокой груди и розовых нежных губах, а затем игриво подмигнул богине, сладострастно облизнулся и растянул губы в похабной кривой ухмылке. Пиздец! Они что, долбоёбы сказочные, совсем там в своём королевстве страх потеряли?! Или думают, если сумели соседям хвосты накрутить, то и здесь можно не церемониться? Да Рома сейчас этому ублюдку такое устроит, что их паршивый Рагнарёк детской страшилкой покажется! Хамло трамвайное! От немедленного порыва подобрать кирпич под цвет лица нахала Савицкого удерживали только чувство долга и служебная дисциплина. Он не мог устроить расправу немедленно, ведь Владычица его пока не отпустила. Но Мара и сама прекрасно справилась с заезжим ценителем прекрасного. Вопросительно изогнув тёмную, выщипанную по всем канонам мейк-апа бровь, богиня послала оборзевшему молодцу чарующий взгляд, от силы которого у верзилы сковало горло, защипало в обеих ноздрях разом, а знаменитая кувалда густо покрылась зеленоватой патиной. Здоровяк громко хекнул, шумно сглотнул слюну и счёл за благо потупить свои бесстыжие зенки. То-то же! Понравилась мухе мухобойка… Подруге всегда есть чем крыть. Удовлетворившись увиденным, Рома вернулся к своим обязанностям. Скорее бы уже закончился этот паршивый приём. Снять глупые тряпки и забыть, как страшный сон. Перед троном меж тем продолжало раскручиваться главное представление. Пробежав глазами строки документа, Один покачал головой и, притворно горько вздохнув, поставил длинную размашистую подпись в положенном месте. — Умеешь ты руки выкручивать, Ирина Сергеевна, — с наигранным укором посетовал северный бог. — Бессовестно пользуешься моим безвыходным положением. Чую, выйдет мне этот военный альянс боком. И почему я всегда ведусь на твои уговоры? Ох, наивная моя душа… — Сейчас прямо разревусь от умиления, — ядом в голосе правительницы можно было отравить небольшую деревеньку. — Простодушный Один. Бескорыстный, благородный бессребреник! Да по этому «честному» договору я обязуюсь ежегодно столько продовольствия вам поставлять, сколько вы в своей тундре и за десять лет не вырастите. Альтруист, тоже мне, выискался! Ты ещё скажи… Бабах!.. Тыдыщ! Бах! Бах! Бах!.. Оу! Слева заходи! Слева!.. Бах! Бах! Тыщ-тыщ!.. Бабах! Да твою бога в душу мать!!! — Зиминух, — глумливо-довольная физиономия Одина украсилась насмешливым прищуром. — А что это у тебя там, за креслом за стрельбы? Спецназ прячешь? — Нет, — устало обречённо вздохнула Джива. — Это нечто куда более смертоносное. Меня, во всяком случае, оно точно когда-нибудь в гроб вгонит. Великая Мать выпрямила спину и позвала полным холодной ярости голосом: — Ле-еель! Выстрелы за троном прекратились и, наконец-то воцарилась долгожданная тишина. — Ле-еель! — голос Владычицы опустился до критической минусовой отметки, в палате заметно потянуло холодом, а кое-где даже блеснул иней на стенах. Один прищурился ещё сильнее, поданные славянской богини зябко и боязливо поёжились, втягивая головы в плечи, а стоящие в отдалении скандинавы заметно оживились, заинтересованно поворачивая головы и вслушиваясь в происходящее. За троном же раздалось какое-то шебуршание, и через несколько томительных секунд прозвучало лениво-тягучее: — А-а-а? — Лель!!! — во всю глубину лёгких рявкнула выведенная из себя правительница. — Сейчас же выйди сюда! Прошла ещё одна долгая минута, прежде чем из-за спинки престола раздалось ворчливое: «Ща…», — и на глаза Одину вылезло нечто: взъерошенное, в помятой, задравшейся на боку шёлковой рубахе, в цветочном веночке набекрень и с недовольной миной на юной мордахе. В руке нечто сжимало последнюю модель навороченного смартфона, а из кармана облегающих атласных штанов торчала деревянная отполированная свирель, смешно оттопыривая блестящую ткань. Под прожигающим взглядом Великой Матери новоявленное чудо-юдо выразительно засопело, отложило смартфон, одёрнуло рубаху, поправило венок, отцентрировав самую большую ромашку точно посредине лба, и отозвалось с неудовольствием и явной обидой в голосе: — Ну? — Познакомься, Стас, — Ирина продолжала сверлить хмурое недоразумение многообещающим взглядом. — Моя личная хроническая головная боль и неиссякаемый источник проблем, бог Лель собственной персоной. Воплощение юности и любви, а так же — исчадие ада, фееричный охламон и заноза в заднице. Я, положа руку на сердце, уже отчаялась его исправить. Слушай, а может тебе это отдать, а? На перевоспитание. Молодой бог недоумённо поднял брови и перевёл взгляд с начальницы на стоящего перед троном варяга. Чего-чего?! Кому его отдать? Вот этому хмырю с кровожадной издевательской рожей? Да вы охуели, родные! Вам что, бог Лель — мешок картошки, что ли? Отдать?! На перевоспитание? Этому?! Этот воспитает… Так воспитает — мама не горюй!.. Сухомлинский! Макаренко, блядь, Асгард ему в глотку! Ну и ублюдок! Эмоции, ясно проступившие на смазливом личике, внезапно и неожиданно для самого хозяина, нашли горячий отклик в ожесточённой душе северного вождя. Гневно сведённые брови, раздувшиеся тонкие ноздри и откровенная ярость, плеснувшая из шоколадных глаз, огненным кнутом хлестнули по нервам, вызвали рваный, резкий скачок адреналина, и видавший виды зрелый мужчина на несколько секунд почти лишился самообладания. Ух ты, щенок бешеный! Такому дай волю — вцепится в горло и не разожмёт челюсти, пока трепыхающаяся жертва не затихнет. Отчаянный стервец! Разбаловала его Ирка, да оно и понятно… Свой ребёнок за тридевять земель, постигает науки на Туманном Альбионе, а материнский инстинкт — штука такая… Вот и нашла себе отдушину. Любые выходки милашке спускает. А он и рад стараться. Оборзел… Такого бы… Схватить в охапку, сжать, чтобы рёбра хрустнули, впитать всей кожей разливающуюся злую горечь, слизать, распробовать исступление на вкус! Завалить на спину, заломить руки и… Та-а-ак! Стоп! Стас глубоко вдохнул и повёл плечами, избавляясь от наваждения, успокаивая вскипевшую кровь и прогоняя разлившуюся по телу жаркую истому. Что, Стасик, опять на авантюры потянуло? Давно ли дурь из твоей головы выветрилась? Давно ли отступила чёрная меланхолия? Был у тебя уже мальчик… Забыл?! — Знаешь, Зимушка, я, пожалуй, откажусь от столь щедрого подарка, — загоревшиеся на мгновение глаза снова выражали привычную иронию, а голос звучал спокойно и ровно. — Твоему подопечному не воспитатель нужен, а дрессировщик. И строгий ошейник с цепью… А оно мне надо? Мне своего зоопарка хватает. Стас нарочно не выбирал выражений и намеренно лениво цедил слова. Хотелось растянуть удовольствие, подразнивая щенка. Его забавляла реакция мальчишки — рваный вдох, клокочущая в горле ярость, искажающий совершенные черты гнев. Лель меньше всего сейчас был похож на бога любви. Скорее — на юного Перуна-Громовника, неистового в своём буйстве и такого же великолепного. Отсветы молний и решимость поквитаться с обидчиком, сжатые кулаки и приподнятая губа, украшенная крупной родинкой, обнажающая оскаленные белоснежные зубы. Упрямо задранный гладкий подбородок. С ямочкой… Я-я-ямочкой… Ух! Зверёныш! Опасный, пылкий, ярый! Превосходный! Мальчишка пах… Божественно… Стас стоял достаточно близко и смог уловить исходящий от юноши горьковато-свежий запах ранней весны. Духмяный запах пробивающихся липких почек, мокрой, освобождённой от снега земли и первых, едва распустившихся крокусов. Аромат вихрился невесомой пыльцой, щекоча слизистую, оседая горечью на языке, опьяняя, кружа голову… У-у-у, твоё Небесное Сиятельство! Как у тебя всё запущено! Ты за рожей-то следи, Всеотец. Сейчас ты не просто Стасик, ты тут за всю державу мазу держишь, крутого бога из себя корчишь. Так и веди себя по-божески… А пацан-то занятный и не дурак, по глазам видно. Но всё равно, Карпов, держи-ка себя в руках. Медленнее надо, медленнее. Осторожнее.