Игры Богов

Требуется нехилая смелость, чтобы достойно встретить опасные неожиданности и поистине дьявольское хладнокровие, чтобы эти самые неожиданности преодолеть. Но всё это — незначительные мелочи по сравнению с крепостью духа, которая необходима, чтобы принять неизбежное. Глядя на спокойного, расслабленного Одина, с лёгкой сардонической улыбкой на губах, вряд ли кто-то смог бы догадаться, что в душе у этого немолодого мужчины только что сошла лавина, похоронив под собой и до мелочей продуманную стратегию, и далеко идущие грандиозные планы. Ну здравствуй, меланхолия! Давно не виделись… Сколько раз надо получить по лбу, чтобы убедиться: всё, что касается предсказаний, стоит воспринимать с максимальной серьёзностью. Пренебрёг? Получи! И опыт — сын ошибок трудных, и грабли — парадоксов друг. Когда норны предрекли надвигающуюся опасность, он нешуточно напрягся, но услышав об «испытании сердца» только махнул рукой и досадливо сплюнул. Тоже мне, угроза! Какое, к чёрту, «испытание сердца»? У него и сердца-то нет… образно говоря. А ведь старухи предупреждали — отрыгнётся вам, светлый король. И вот теперь пришло время расплатиться, почувствовать на собственной шкуре знаменитую силу бога любви. Пойти по шерсть и вернуться стриженным. Миссия «Не осилил». Гордыня — смертный грех, Стас! Даже для богов. То, что он вляпался, он понял сразу. Когда ежедневно балансируешь на грани, когда твоя жизнь — сплошная череда преодолений, очень быстро учишься отделять мелкие неприятности от конкретных проблем. Поначалу, правда, ещё теплилась надежда, что, может, обойдётся, может быть, всё не так глобально, но сейчас, глядя на сидящего напротив юношу, Стас понял, что надежды нет. Не обошлось. Он отравлен. Яд разошёлся по венам, всосался в кровь, и на спасение нет никаких шансов. Здорово быть молодым. Бесшабашной юности свойственно бесстрашие. Только в молодые годы можно безоглядно рисковать, не обращая внимания на горящие проблесковыми маячками сигналы опасности, забивая на последствия и не особо раскаиваясь, если что-то внезапно пошло не так. О чём жалеть, если впереди вся жизнь, в которой ещё столько событий и волнующих радужных надежд? Если впереди множество шансов и заманчивых возможностей? Играй с судьбой, бросайся с головой в омут авантюр, не заморачивайся и не парься! Живи, дыши полной грудью, наслаждайся широтой выбора, ведь всё можно будет исправить! Есть время, есть силы, есть внутренние резервы. «Донт вори, би хэппи!» Если же тебе, как в дурацкой песенке «немного за тридцать», то тут уже другой коленкор. Тем более, если «за тридцать» не «немного», а уже достаточно прилично. Если тебя, битого, жёванного жизнью во все зубы, уставшего от бед и странствий, внезапно накрывает серьёзное чувство, то тут уже мало дурной беспечной храбрости. Тут уже требуется зрелое мужество, чтобы понять, что с тобой происходит и честно признать, что ты откровенно попал, увяз по самую маковку, и назад дороги нет. Ты ясно видишь своё будущее, и это самое будущее отнюдь не усыпано розами, наоборот — перед тобой скользкая дорожка, на которую ты вступаешь, не будучи ни наивным, ни непонимающим последствий. Мальчишка развлекался… Весело зыркал тёмными, как спелые вишни, глазищами, морщил аккуратный изящный нос и увлечённо, показушно обсасывал круглый леденец, гоняя его между по-детски пухлыми губами. Бархатистая кожа щёк, вызывающая ассоциации со спелым румяным персиком, лукавые, угольно-чёрные изломанные брови. Идеально круглая, словно приклеенная мушка, родинка цвета жжёного кофе над губой. Глубокая, умопомрачительно-манящая ямочка на округлом твёрдом подбородке. А как обтягивали фигуру пижонские легкомысленные шмотки! Великие Небеса! Такова уж нехитрая и прямолинейная мужская логика: Один, уже довольно избалованный за свою долгую жизнь красотками и красавцами всех мастей, всё же не мог в присутствии Саши сохранять вежливое равнодушие. Уж слишком сильным было искушение присвоить, захапать, урвать себе это лукавое чудо, наложить лапу на фантастическую красоту, припасть, приникнуть к неиссякаемому источнику свежести и, захватив, спрятав, укрыв его ото всех, сполна насладиться роскошным подарком судьбы. Однако пока меж томлением духа и конкретными практическими шагами зияла пропасть. Рекомый «подарок», не подозревающий о раздирающих мужчину желаниях, вовсе не представлялся такой уж лёгкой добычей. Стас уже понял, на что способен бог юности, видел, каким невероятно ядовитым, желчным и безжалостным в стремлении добиться своего может быть Саша. Этот волчонок, успешно ломающий комедию, изображающий милую феечку-пони перед доверчивыми простаками, обладал мировоззрением прожжённого циника и напористостью бронированного танка, а так же начисто был лишён таких понятий как чистоплюйство и угрызения совести. Стасу хватило недолгих наблюдений, чтобы провести параллель с собственным взглядом на жизнь: Сашка был точной копией Карпова в юности, ну разве что, мордашкой вышел посмазливее. И, возможно, именно это так сильно и неотвратимо привлекло царя богов к Лелю. Привлекло, восхитило и встревожило. Всколыхнуло душу. Он увидел себя… Молодого, азартного, зубастого. Готового прогнуть под себя весь мир. Дурного и горячего. Жестокого и нетерпимого. Не умеющего прощать. Всё сыграло свою роль… И характер и поведение и, чего уж скрывать, конечно же — глаза, конечно же — губы, конечно же — родинка. Конечно же — ямочка эта, чёрт её дери, в которую так хочется опустить язык, и которая успела за короткий срок стать настоящим фетишем! Пропащая душа твоя, Стас! Старый ты козёл. Присох. Втюрился. Втрескался. Испытанный в зените жизни рассвет чувств… Как романтично! Как глупо! Кризис среднего возраста. Хроника пикирующего бомбардировщика. Один знал: сохранить себя можно только одним способом — держаться так, будто ничего не произошло. Для побежденных спасенье одно — о спасенье не думать! Собери волю в кулак, подожми яйца и терпи, пока терпелка не сломается. Держи, держи паузу, Станиславский сраный! И, может быть, тебя не раскусят сразу. — Мне вот интересно… — Лелю, по-видимому, надоела игра в гляделки, он вытащил леденец изо рта и вопросительно прищурился. — Чего это ты за меня заступаться полез? Подумал, я не справлюсь? Или так сильно понравился? Голос гортанный, гибкий, журчащий. Манипулирует. Пытается зацепить, подталкивает в нужном ему направлении. Не держит голову прямо: задавая вопрос, чуть склоняет её набок — на шее выступают позвонки. Приподнимает брови — густые, тёмные, сексуальные брови, которые сразу до чёртиков хочется потрогать, ввинчивается любопытным взглядом прямо в лицо. Обманчиво-ласковым взглядом. Перебарщиваешь, малыш… Твоё внешнее дружелюбие отделено от кипящих ядовитых эмоций слишком тонким слоем. Просвечиваешь. Переигрываешь. Ухватил со стола вилку и сам не заметил: сжимаешь её нервно, словно готовишься к отпору. Не научился ещё точно дозировать фальшь. Опыта не хватает. Хотя будь ты чуть сдержанней, чуть старше, умей контролировать в большей степени свои порывы… ты, возможно, не был бы так желанен. — Понравился. Подумал, — Стас спокойно кивнул, соглашаясь, и сложил руки в замок. — Очень уж мордашка мне твоя приглянулась. Печально было бы, если бы попортили. Это не входило в мои планы. Жизнь состоит из правил. Хочешь добиться успеха — придерживайся: дают — бери, бьют — беги, взял пушку в руки — стреляй. Трахают — расслабься. Если тебе задали вопрос, постарайся ответить максимально честно, не юли. Хочешь выиграть — играй на опережение. Хотя какой тут уже выигрыш? Тут лицо бы удержать. — Не устраивает, когда что-то идёт не так? Когда сбоит программа? — Сашу смело можно было номинировать на премию «Ехидна года». — Знаменитая паранойя Карпова: «Всё должно быть так, как я решил»? Или дядюшке Одину нравится самому портить мордашки? — Дядюшке Одину нравится, когда удаётся избежать лишнего хипежа, — Стас второй раз за вечер испытал желание взвалить наглеца на плечо, вытащить нахрен из зала, засунуть в багажник своего джипа и гнать до самого Асгарда. А он, оказывается, неплохо знаком с твоей биографией, Карпов! Знает о твоей привычке контролировать всё и вся. — Ну звезданул бы он тебе, ты бы ответил, и что? Сопли, слюни, кровища, грязь. Или свербело устроить гладиаторские бои? — Ой, да какие там бои? — Саша небрежно отмахнулся, скорчив мордаху в самоуверенной гримасе. — Ты эту тараканью кровь видел? Я бы его за минуту тонким слоем размазал! Мальчишка! Небесный свет, какой же ещё мальчишка! Дитё! — Не сомневаюсь, — Стас постарался состроить максимально серьёзное лицо, подыгрывая любителю покрасоваться. — Душа моя, я вот у вас всё спросить хочу: вы эту прекрасную фамильную вилку из парадного сервиза вертите просто так или готовы при нужде вогнать мне её в глаз? Метнувши? — В сонную артерию, — без запинки ответил Лель. — Если в глаз, ты ж начнёшь вопить, хотя бы несколько секунд, а если в сонную — это мгновенно. — Какой у меня очаровательный собеседник, — Один вежливо кивнул, созерцая бога любви не без уважения. — Живой, непосредственный… Пожалуй, я в вас не ошибся… — Да уж, — весело фыркнул Лель. — Наш диалог прямо-таки канонический образец светской беседы. Ты вон даже на «вы» перешёл. — Это я от восторга, право слово. Не часто встретишь такое виртуозное владение столовыми приборами. Но если смущает, могу перейти на «ты». — Ужасно смущает, — хохотнул Саша, втыкая вилку в лежащее на расписном подносе яблоко и поднося к губам. — Я вообще невероятно стеснителен. Вот даже не могу придумать, как намекнуть тебе, что ты мне тоже нравишься. Смущаюсь. Застенчив я и не бывал влюблён ни разу. Крепкие зубы перемалывали яблочную мякоть с громким хрустом, фруктовый сок потёк по подбородку, но в глубине озорных чёрных глаз всё же таилась, пряталась за бравадой неловкая неуверенность. Ох, до чего же изумительный! — В таком случае должен признаться, что у нас много общего… — чёрт, только бы голос не дрогнул! Стас перегнулся через стол и поправил цветочный венок, сползающий Лелю на одно ухо, с затаённым удовольствием попутно скользнув костяшками по гладкой коже. — Я тоже несколько стыдлив, но очень надеюсь, что застенчивость не станет помехой нашему счастью. Лель прыснул смехом так резко, что из красивого рта веером вылетели брызги сока. Бог любви отложил яблоко, утёрся тыльной стороной ладони, от чего у Одина заметно дрогнули губы, и заявил с подстёбом: — Ага. Твой кроткий нрав повсюду известен. А нельзя ли отсюда поподробней, пожалуйста? Какими ещё достоинствами ты надеешься поразить моё воображение?