Игры Богов

Разноцветные огни праздничного фейерверка постепенно теряли яркость, опускаясь за кромку ночного леса, и с тихим шипением гасли в озере, растворялись, сливались с отражённым в воде зыбким сиянием ламп. Ничего этого Паша уже не видел. Он спешно шёл, почти бежал, по длинному, бесконечному коридору, увлекаемый вцепившейся в запястье рукой, подгоняемый нетерпеливым, пульсирующим желанием, обдающим жаром пах на каждом шаге. Юре тоже заметно не терпелось. Он несколько раз оборачивался, словно понукая Ткачёва, и Паша шумно сглатывал, глядя в решительные, полные недвусмысленных намерений глаза. Быстрее! Быстрее! Зудит, тянет, жжёт. Быстрее! Чёрт, ну до чего же длинный коридор! Комната, в которую завёл, впихнул его Видар, оказалась удивительно схожей с покоями средневекового замка. Да уж! Постаралась Пресветлая для дорогих гостей, потратилась на дизайнеров, не поскупилась… Каменные стены, занавешенные старинными гобеленами, потолок из деревянных тёмных балок, закреплённые в металлических подставках светильники, стилизованные под древние просмоленные факелы. Свет от очага, сложенного из зеленоватого речного камня, рыжеватыми бликами ложился на широкое ложе, накрытое огромным, свисающим до пола чёрным покрывалом. Шикарно! Дико, первобытно, грубо! Роскошный антураж для ярого, разнузданного секса! Бля-я! Эй, тихо! Тихо, Паша! Успокойся. Тихо! Не торопись. Всё будет… И в глаза смотреть! Обязательно смотреть в эти красивенные прозрачные глаза! Вот сейчас…Сейчас… Юра захлопнул дверь, чётко, по-военному развернулся на каблуках и… Начал исчезать! Буквально. Схлопываться, огораживаться, закрываться. Словно в какой-то дурацкой, замедленной съёмке творилась необъяснимо нелепая метаморфоза: застывало, вытягивалось лицо, утрачивало гибкость, цепенело тело, заволакивался равнодушием, становясь безучастным взгляд, превращая полного жизни мужчину в холодную и безжизненную мраморную статую. С набирающим силу, злым отчаянием Паша наблюдал, как затухает, гаснет тёплый свет в глазах напротив и, казалось, наяву слышал безжалостные сухие щелчки захлопывающихся замков, отдаляющих, отнимающих у него что-то невероятно важное, серьёзное, главное. Отнимающих у него мечту. Нет! Нет! Ну, нет! Он издевается?! Ну, нет!!! На нервном импульсе, на бешеном скачке адреналина Ярила рванул вперёд и, ухватив за плечи, с остервенением затряс оцепеневшего Видара, разгневанно выплёвывая сквозь зубы: — Ты… Ты… Не смей! Слышишь?! Не смей! Какого… Ты… Какого чёрта?! Слышишь… Ярость клокотала в горле, сковывала язык, мешая говорить, туманя разум, заставляя задыхаться. Задрожали губы, запылал лоб, спятившим там-тамом застучала в висках вскипевшая кровь. Пашу обуяло удушливое неистовство — безудержное, буйное, лютое. Скотина! Тварь! Да чтоб тебя! Не смей!!! Сильнейший толчок в грудь отбросил в сторону, перебивая дыхание на излёте, и от удара спиной о стену бог солнца резко охолонул и моментально пришёл в себя. Ох, блядь! Ну и накрыло… Грёбаный варяг! Предупреждали же тебя, Ткачёв — куда ты лезешь? Экстрима захотелось? На тебе — экстрим! Куда уж круче? Чуть не спятил за минуту! Всё-таки Рома как в воду глядел: этот парень — отморозок. Ни с того ни с сего замирает как ледяной истукан, а тронешь — рычит, шипит и скалится, как зверь. Как будто Паша его в ловушку заманил. Хотя… Вообще-то, если разобраться… заманил. Очаровал, приворожил, пленил талантом. Расковырял и вытащил на свет всё то, что так старательно скрывалось. Всё то, что никому и никогда… Вот он, дурак, и ошалел. И бесится теперь и негодует. Стыдится сам себя за эту слабость. Ведь сам же притащил к себе, а теперь, видимо, опомнился и жалеет… И дальше что? Раскаешься и выпрешь, наказывая себя и меня заодно за то, что дал слабину, позволил чувствам вырваться на волю? За то, что подставился, разрешил узнать, заглянуть туда, куда и сам опасаешься заглядывать? Кто, интересно, научил тебя, что искренние чувства это плохо? Кто вбил в подкорку, довёл до маразма привычку контролировать эмоции? Ведь ты же не такой, уж я-то видел! Ты пылкий, светлый, яркий! Ты чудесный! Зачем? И как же мне теперь? Как достучаться? Ты ведь не подпустишь… Попялившись пару секунд на злющего Видара, Ярила принял решение. Ладно. Не хочешь открываться — хрен с тобой! Так тому и быть: сделаем вид, что не было балкона, вернёмся на исходную. Ты ведь потрахаться хотел? Просто расслабиться и отдохнуть: без обязательств, без затей, без откровений. Пусть… Ладно… Изменим драматургию, вернёмся к тому, к чему ты привык — больше секса, меньше соплей. Пожалуйста. Паша легко сыграет любую роль. Ткачёв опустил голову, провёл ладонью по лицу, а когда поднял, на северянина смотрел совсем другой человек. Оценивающий критичный прищур и кривая высокомерная ухмылочка — самовлюбленный эгоист, заядлый трахаль, ночная мокрая мечта неискушенных дурочек. Самоуверенный и наглый самец, полагающий, что круче него только горы. Прекрасно сложенный красавец с двухдневной щетиной, блудливыми глазами и пошлым ртом. Атлет, мачо и ёбарь. Свободный художник, вольный ветер, которого не парят чужие чувства и серьёзные отношения. Ходячий штамп. Нахально проигнорировав тяжёлый недоверчивый взгляд, Паша лениво повёл плечами, душераздирающе зевнул и неспешно потянулся к пуговицам на рубашке. Неторопливое расслабленное движение: прихватить пальцами, толкнуть в петельку, расстегнуть, скользнуть к следующей… Одна за другой, одна за другой… Дыхание напротив участилось, превратившись в заинтересованное сопение, но Ярила по-прежнему делал вид, что не обращает внимания на вытянувшего шею Видара. Подожди, красавчик, я только начал. То ли ещё будет. Я тебе покажу, как заднюю включать! Айсмен долбанный! Развернувшись, Паша спокойно потянул с плеч рубаху, давая Юре разглядеть, как в неверном свете очага играют, перекатываются мускулы изумительно красивой мужской спины. Сзади раздалось сдавленное шипение, приободрённый Ярила плавно наклонил голову то к одному, то к другому плечу и нарочито медленно поднял руку, растирая ладонью затёкшие мышцы шеи. Смотри, смотри, дурак! Смотри, от чего ты собирался отказаться! Смотри и проникайся! Паша не каждый день такие представления устраивает! Огромная кровать в алькове манила своей шириной, и, поразмыслив, Паша двинулся в глубину комнаты. Остановился у ложа и с интересом вгляделся в меховое покрывало, накинутое поверх белья. Что-то оно Яриле напоминало, чью-то шкуру, что ли? Паша провёл ладонью по поверхности, погрузил пальцы в густой жёсткий мех. Да это же… Великий Хорс! Это же шкура Фенрира! Мать моя! Это какого же размера была тварь, если шкура свисает до пола, целиком укрывая ложе, схожее с небольшим стадионом? Получается, рисуя в небе картину, он не преувеличил ни на йоту, а, похоже, преуменьшил действительность? Охуеть! В голове внезапно стало пусто, а во рту сухо, и на мгновение выпав из роли, Ярила заворожено обернулся к Видару: — Фенрир? Это же… Это его шкура? Юра кивнул, подтверждая Пашину догадку, но тут же скривился, небрежно пожал плечами и кивнул подбородком на Пашины джинсы. Мол, ну шкура и шкура, чего в ней такого? Ты давай лучше, штаны снимай, не тормози. Ах ты, зараза! Ничем не выдавая восхищения (когда ещё встретишь такого достойного соперника!), Пашка понятливо усмехнулся, покопался в карманах, и выудив сигареты, зажигалку и дежурный тюбик смазки, небрежно скинул барахло на тумбочку. Избавился от кед и носков, щёлкнул пряжкой ремня и неторопливо потащил вниз собачку молнии. Юра держался невозмутимо, но искоса наблюдающий за ним Паша отлично видел, чего ему это стоило. Даже отсюда было заметно, как нервно дёргается уголок рта, сжимаются в кулаки спрятанные в карманы брюк руки, и блестит в свете факелов вспотевший лоб. Холодный, значит? Выдержанный? Ну да, ну да… Стягивая джинсы вместе с трусами, Ярила повернулся спиной к Видару, наклонился и, прогнувшись в спине, бесстыдно оттопырил задницу, демонстративно выставляя напоказ крепкую поясницу с ямочками, упругие совершенные ягодицы и крупные тяжёлые яйца, зыбко качнувшиеся между широко расставленных стройных ног. Заработав ещё пару бонусов в виде шумных глубоких вдохов и убедившись в правильности выбранной тактики, Паша плюхнулся на кровать, поёрзал, устраиваясь на колючем тёплом покрывале, и согнул ногу в колене, открывая отличный обзор на улёгшийся на бедро внушительный ровный член с тёмной блестящей головкой. Потянул к себе пепельницу, поставил рядом с собой и, засунув между облизанных губ сигарету, щёлкнул зажигалкой, справедливо рассудив, что если уж тарелочка для окурков стояла на прикроватной тумбочке, то, стало быть, хозяин не чурается курения в постели. А потому и он вполне может себе позволить… Глубоко и со вкусом затянувшись, Ярила приподнял подбородок и, чуть скривив рот, выпустил из уголка губ тонкую ровную струйку дыма. Сделал ещё одну затяжку и наконец-то обратил взор на Видара, который уже успел подойти вплотную к торцу кровати и, скрестив на груди руки, по-прежнему молча наблюдал за манипуляциями бога солнца. Глядя прямо в прищуренные зелёные глаза, Паша легко усмехнулся и вопросительно приподнял бровь, приглашая блондина оценить красоту момента. Выражение лица можно было назвать сложным — смесь восхищения и возмущения неслыханной наглостью. Видар будто решал в уме мудрёную задачу: то ли отобрать сигарету и, затушив её о беспардонного наглеца, выкинуть паршивца в чём мать родила за дверь, то ли уже раздеться самому и, навалившись на шикарное тело, распробовать, наконец, щедро предложенную роскошь. Ну, давай! Давай сладкий! Определяйся! Реши уже, чего тебе хочется, и переходи к делу. Давай! Не тяни! Паша оптимистично сделал ставку на второй вариант и ожидаемо не прогадал. Юра мотнул головой, негромко хмыкнул и принялся раздеваться.