Игры Богов

Больно. Больно чё-еерт… Расхристанная постель. Простыни сбились в бесформенный влажный ком, давили под колени жёсткими складками. Пальцы вцепились в примятую подушку — не оторвать, в груди омерзительно ёкало и сжималось в такт с безжалостными толчками сзади. Бёдра… Задница… Ох! Вдохнуть не получалось: железная рука передавила горло, почти перекрывая воздух, лёгкие рвало огнём. Разжать зубы, до крови закусившие губу, невозможно. Нельзя! Если он разомкнёт челюсти, он заорёт. Громко, стыдно, по-бабьи. Завоет, заумоляет. Нельзя! Пусть! Пусть продолжает. Вытолкнет из себя это. Выдавит, выплеснет застоялую горечь, избавится от разочарования. Проломит их сцепленными телами возникшую стену отчуждения. И, может быть, тогда… Пусть! Не так, конечно, Саша представлял свой первый раз… …Прооравшись и вдоволь попинав захлопнувшуюся дверь, Лель с усилием потёр ладонями лицо и уселся прямо на пол, ничуть не заботясь о чистоте новых брюк. Великий Хорс, ну почему же так нелепо? Так глупо? Саша подтянул ноги и, уперев подбородок в колени, угрюмо уставился на валяющийся посреди коридора венок. Цветочная плетёнка соскользнула с макушки, пока болтался на плече, а Один, похоже, и не заметил, походя наступил каблуком. Оглядев рассыпанные по паркету увядшие лепестки, Лель невесело усмехнулся. А что? Вполне так себе аллегория — растоптанные… ожидания? Мечты? Фиг знает, но весьма символично. Хреново. Хреново обламываться вот так — в минуте, в шаге от вожделенной цели. А самое паршивое — осознавать, что сам… сам накосячил, винить некого. Длинный язык. Дурной. Сущее наказание. Стас тоже хорош. Вы посмотрите, какая тонкая натура! Прямо слова не скажи — в бутылку сразу! Скинул на пол как ветошь и удалился, брезгливо передёрнув плечами. Не интересует, мол — вали. Всего-то пару слов выдавил, но эмоции! Презрением наотмашь ударило, наждаком продрало. До костей. Сволочь! Что о себе вообразил? И помоложе найдутся и покрасивее, между прочим. Вон — полный зал, выбирай любого. Вот Лель сейчас пойдёт и… Чёрт бы тебя побрал, варвар! «Любого» не хотелось. Не нужен был «любой». Нужен был этот — немолодой, усталый, с некрасивой грузной походкой, с тяжёлым тёмным взглядом из-под набрякших век. Незнакомец, в чьих чертах лица, в скупых экономных движениях сквозило нечто исключительное, напрочь попирающее привычные представления: странный сплав животного магнетизма, сдерживаемой мощи и железной воли. Мистер долбанный «вечный контроль», который и не совсем «вечный», как оказалось. Лель застонал, прикусив губу, и чувствительно приложился затылком о стену, внезапно осознав, как сильно его накрыло. Основательно, капитально. Крепко крючок вошёл, на совесть — не сорваться, не соскользнуть. Праздное любопытство, подогреваемое слухами и сплетнями о легендарном изгое, редкостной сволочи, слава о которой бежала далеко впереди хозяина, спонтанно и споро переродилось в жгучий интерес. Простая заинтересованность переросла в неравнодушие, неравнодушие — в острую потребность. Отчего-то вдруг стало важно, жизненно необходимо понять, что там, за непроницаемым фасадом, кто на самом деле этот «бывший», при жизни ставший притчей во языцех. Мужчина с умными, по-зимнему холодными глазами, на самом дне которых, искрясь, плескалась тончайшая ирония. Тот, чей голос звучал порабощающе тихо, чья сущность сродни антикварному стальному клинку — сверкающему раскалённым огнём под солнечными лучами и обжигающе ледяному в тени. Единственный, чей энергичный натиск не вызвал естественного отторжения. Первый и, скорее всего, последний, под кого захотелось по собственной воле. Кому захотелось уступить. До дрожи. Безотчётно. Непереносимо. Отчего? Почему? Вряд ли ответишь, да и надо ли? Неосознанный поначалу толчок. Сорвало: бешено шибанул адреналин, и Лель бездумно ломанул, как обычно забив на риски. Под кожей зудело и дёргало — получится? Смогу? Ну и накрыло. Непредсказуемо. Внезапно. Ответная реакция ошеломила. Саша ожидал чего угодно: холодной пренебрежительности, насмешки. Снисходительного: «Вы не в той Лиге, юноша». Даже откровенной грубости. Ожидал и был готов побороться. А Стас… Стас отмочил. Наизнанку вывернул. Совы совсем не то, чем кажутся. Продуманный шаг был или импровизировал на ходу — теперь уже и не важно. Решительно отринул привычный контроль, вышел за пределы того, чего по всем меркам не должен был выходить. Просто отщёлкнул фиксаторы и стремительно рванул навстречу. Распахнулся, раскрылся, весь на ладони лёг — бери! И никакого подвоха, никакой игры. Глаза не врали — честно всё, до самого донышка честно, без блефа. Добровольно отдавал неотданное. Или просто одаривал? Не сдерживаясь, не пряча, а вот так легко — держи меня, я — Один. Торкнуло, как от забористой шмали, эйфорией выстегнуло, враз переклинив все нейроны и синапсы — ох, блядь! Моё? Мне? Для меня? До потолка хотелось прыгать, вопя от дурного восторга. За руку схватить и водить по залу, тыкая всем и каждому: «Видели?! Видели?! МОЁ!!!» И чтобы никаких сомнений! Увидели. Узнали. Получилось! Но тебе ведь мало, да? Тебе всегда мало, неугомонная ты дрянь! Недостаточно просто принять, что дают. Надо ещё и на детали разобрать. Кислотой плеснуть, испытывая на прочность, на всех опасных поворотах проверить, закладывая вираж покруче. Проверил, дурень? Легко пустили за флажки, а задуматься хоть на секунду — за какие, собственно, заслуги? Невъебенно крут? «Ап! И тигры у ног моих сели!» Идиот! Можно ли потерять то, что ещё толком не успел обрести? По ощущениям — можно. Переоценил ты свои силы, Саша. Сперва Пресветлая, теперь вот… Спасибо, хоть не тронул, а ведь и за меньшее, говорят, шеи сворачивал. Н-даа… Плохо как-то в последнее время у тебя с оценкой сил. Ладно. Обвинять себя можно хоть до китайской пасхи, но делать-то что? Уйти? Вот так просто — встать и уйти? Отказаться? Смириться? Нет! Не знаю таких слов и, видимо, не выучу никогда. Саша покопался в кармане и удовлетворённо усмехнулся, нащупав большую канцелярскую скрепку с толстой и твёрдой дужкой. Сам не мог объяснить, зачем таскает в кармане (по старой памяти, не иначе), но мысленно похвалил себя за предусмотрительность. С малолетства со всех сторон неслось: «Шалопай! Оторва! Криминальные наклонности!» Вот и пригодилось. Открыть любой замок простой железкой? Да как два пальца! Пригодилось… Щелчок вышел тихим, на грани слышимости. Саша просочился в комнату, аккуратно прикрыл за собой дверь и замер на пороге, пытаясь унять внезапно участившееся сердцебиение. Волнуешься, Степнов? Нет! …Да. Волнуюсь. Злюсь. Не могу согласиться. Ведь чуть ли не зубами скрежетал, ярким светофором мигал — хочу тебя, хочу с тобой! При всех на плечо закинул, грёбаный дикарь! А потом — раз, и «отказываюсь». Одна дурная шутка, необдуманная фраза и — блядская трагедь? Без шансов? Бесит. Саша не задумывался, зачем он здесь. Интеллектуальный анализ остался за дверью, и сейчас он даже себе не смог бы объяснить, чего он хочет от Стаса. Прощения, понимания, внимания? Секса? Что ему нужно? Объяснить, что не хотел задеть? Просто сглупил? Оправдаться? Сказать «Прости» и снова захлебнуться презрением, почувствовать гнев Стаса каждой клеткой? Да будь оно проклято! Не отступлю! Лель глубоко вдохнул и решительно шагнул вглубь комнаты, туда, где у дальней стены виднелась широкая разобранная кровать.