Игры Богов

Мысленно он ещё сопротивлялся. Будто кто-то глупый, глупый до наивности влез в его голову и стенал там, как заведённый: «Нет! Нет! Нет! Нет!» Тело же, инстинктивно почувствовав, что Стаса уже не остановить — сдалось. Стас перевернул его на живот, вздёрнул на четвереньки и, с деловитой невозмутимостью сплюнув на пальцы, сунул их в Сашину задницу: сначала один, потом ещё… Другой рукой он крепко сжал ягодицу, оттягивая её в сторону, открывая себе лучший доступ, и довольно порыкивал, смачно комментируя происходящее. Саша улавливал обрывки фраз: «…узкий», «ну, раз сам…», «нечего было тянуть...», «бархатные…», но разум просто отказывался воспринимать смысл слов, не желал верить, что безвольное тело сейчас попросту изнасилуют. Щёки и лоб полыхали стыдным пожаром, а мозг, как это бывает в стрессовых ситуациях, отключился: всё происходящее виделось сном — дурным, полным липких кошмаров сном. Саше казалось, что он вот-вот проснётся, вынырнет из тяжкого наваждения, и всё станет как прежде — спокойно, буднично, безопасно. Сгорая от унижения и ничего не соображая, он открыл было рот, чтобы вдохнуть, и тут же подавился криком, потому что Стас принялся вталкиваться, продолжая приговаривать что-то со злобной рокочущей интонацией. Боль была просто чудовищной, задний проход зажгло, растянуло до рези и словно даже разорвало — Саша почувствовал, как его заполняет чужая плоть, и это было невыносимо. В него будто палку раскалённую впихнули, и он дёрнулся, попытался сжаться, вытолкнуть из себя член, но добился только того, что Стас въехал в него по самые яйца. Стас замер на секунду и, удовлетворённо хмыкнув, настойчиво надавил на поясницу, враз покрывшуюся клейкой испариной. — Вот так, — требовательно пророкотал властный голос. — А теперь, прогнись-ка посильней, моя породистая кобылка. Саша задыхался, а внутри всё выло от ярости и отчаяния. Он напрягся, пытаясь подняться на локтях, но тут же получил по шее и оказался вжат носом в подушку. — Я тебя выебу, — Стас навалился на спину, ущипнул за соски и щёлкнул зубами возле уха. — Ты же этого хотел, да? Хотел, чтобы тебя натянули? Я буду трахать тебя, киска, а ты будешь кричать. Громко кричать и выть, и подмахивать. А я буду продолжать. До-оолго… До-оолго. Пока не вытрахаю из тебя всю спесь, моя гонористая сучка! Руки на бёдрах сжались железной хваткой — останутся синяки, мельком скользнуло в сознании. Стас толкнулся на пробу, затем ещё, почти не вытаскивая члена, а потом вышел почти до конца и снова вошёл, с силой толкнувшись. Саша вздрогнул, почувствовав блаженную пустоту и облегчение, но его тут же снова заполнили, и боль вернулась — уже не жгучая, а тупая, распирающая. Стас сразу взял убийственный темп, и это стало настоящим испытанием: у Саши заломило спину, поясницу простреливало, а колени норовили разъехаться, от того, что его натурально долбили — как ему казалось в самые внутренности. Стас трахал жёстко, с оттягом, ничуть не жалея, насаживая на себя до предела. Саша вцепился в подушку намертво и изо всех сил закусил губу — он не закричит! Не закричит! Нет! Через пару минут, показавшихся вечностью, Стас чуть притормозил, выдохнул глубоко и шумно, а затем, продолжая понукать и нашёптывать отвратительно скабрезные, ласкающие пошлости, задвигался медленно и тягуче, раскачиваясь, подаваясь в разные стороны. Каждое вливающееся в пылающее ухо слово, каждый новый угол вызывали в Саше приливную волну дрожи, жара, озноба, тошноты и… желания, блядь желания! При каком-то очередном движении, на него вдруг накатила истома, и он поймал себя на том, что ждёт очередного толчка. И это было ужасно… В голове отстранённо, фоном неслись панические мысли, вопли инстинкта самосохранения и душераздирающие крики поруганной невинности, и при этом дико возрастало возбуждение от собственного бессилия. Сейчас Саша не принадлежал себе совсем — он принадлежал ему — чужому, опасному и жестокому мужчине, как какая-то вещь, как безвольная кукла, которую тот использовал, как пожелал. С каждым толчком на Сашу будто накручивалась цепь — виток за витком — всё сильнее, прочнее и безжалостнее приковывая его к Стасу. Он словно бы отрывал, отдирал от Саши куски, присваивая, забирая себе, и от этой мысли звенели нервы и извращённо сладко поджимался живот. Злые слёзы разъедали глаза, от того, какая он шлюха, давалка, сучка, запрыгнувшая на чужой крепкий хрен, но ему всё равно было в кайф, и он ничего не мог с собой поделать: продолжал сжиматься, трястись и извиваться под Стасом, дурея от томных волн, от мерзкой ядовитой похоти перекатывающейся дрожью по телу. — Хорошая детка… отзывчивая… — хриплый тон царапал какие-то извращённые местечки в мозгу, а на спину капал горячий и едкий пот. — Ох, сжимаешь-то как… Тесный... узенький какой… словно и не трахали вовсе. Словно я первый… Ах, ты ж… Стас внезапно осёкся, хекнул, будто подавившись воздухом, толчки прекратились так же неожиданно, как начались. Сашу перевернули на спину — рывком, а по ушам, словно хлыст со стальным наконечником резко стеганул властный голос: — А ну, открой глаза! Саше было страшно-страшно-страшно, но он не посмел ослушаться и с усилием разлепил склеившиеся ресницы. Над ним навис потрясённый Стас. С немым изумлением он вглядывался в Сашино лицо, словно силился понять, искал и не находил ответ на ужасно сложный и неприятный вопрос. Он догадался! Догадался, что я… Паника тараном ударила в грудь, остановила сердце и не дала додумать пугающую мысль до конца. Саша почувствовал себя загнанной в угол мышью. — Какого?! — ошеломление сменилось яростью, Стас гневно раздул ноздри, а глаза у него вдруг стали непроницаемые. Как плотная ряска в стылом озере, и лучше не пытаться разглядеть, что под ней. — Какого чёрта?! Ты… Он убьёт меня! Он меня сейчас точно убьёт! Саша всхлипнул, сжался в комок и инстинктивно вскинул руку, словно защищаясь от удара. Глаза зажмурились сами собой — он просто не мог больше смотреть на Стаса. Удара не последовало. Последовало яростное шипение, прерванное грязной матерной бранью. Кровать тяжело прогнулась, послышались удаляющиеся шаги, а ещё через секунду оглушительно хлопнула дверь в ванную, и зашумела вода.