Игры Богов

— Надо уходить. Уходить… — шептал Саша и не находил в себе сил подняться с постели. В ванной по-прежнему шумела вода, из-за закрытой двери время от времени доносились какие-то глухие звуки — то ли задавленный стон, то ли рык. А впрочем, может, ему просто чудилось. Болело всё — поясница, ноги, шея, плечи. Задница вообще растянулась как резиновая, Саша до сих пор с пугающей достоверностью ощущал в ней член Стаса, а по всему телу, словно клейма, остались следы от его грубых, жестоких пальцев. Кружилась голова, и Сашу слегка мутило от накатывающей мелкой рябью дурноты. Он хотел ненавидеть Стаса. Ох, как он хотел его ненавидеть! Хотел. И не мог. Разве Стас заварил всю эту безумную кашу? Разве он начал двусмысленную игру — соблазнял, дразнил, бездумно раздавая авансы? Стас что — тащил его на аркане? Уговаривал? Принуждал? Нет, и ещё раз, нет. Саша сам выбрал этот путь, опасную затею с предсказуемым результатом. И кто же теперь виноват? Он мог отказаться, уйти, Стас несколько раз предлагал ему выбор. Кто заставлял его лезть на рожон? Кто не давал отступить: в зале, в коридоре, а потом и здесь, в спальне? Кто, в конце концов, помешал открыть рот и признаться? Признаться, что он никогда не был снизу? Стас не насильник. Он кто угодно, но не насильник, и скажи Саша правду, Стас бы его и пальцем не тронул. Так почему же он промолчал? Перекатившись набок, Саша поджал ноги, потянул к себе простынь и накрылся с головой, прячась от всего мира под тонкой хлопковой тканью. Ох, как же погано-то на душе, как же тошно… Стас прав — он просто глупая сучка. Зацикленная исключительно на себе, маленькая эгоистичная дрянь. Изображая перед Стасом бывалую поблядушку и нахально залезая к нему в постель, он совершенно не думал о последствиях. Плевать он на них хотел, если честно, — куда как важнее казались взыгравший азарт и собственные изобретательно-грязные желаньица. Спровоцировать, довести, доканать. Посмотреть, как далеко получится зайти? Проверить, способен ли он манипулировать, заставит ли сорваться с цепи такого зверя, как Стас? Небо, какое же у Стаса было лицо, когда он обо всём догадался. Когда понял, что вместо легкомысленной шалавы в его постели оказался невинный мальчишка, когда разобрался, куда завёл его Саша, в какую ловушку заманил. Зачем? Зачем он это сделал? Зачем взвалил на плечи Стаса ещё один тяжкий груз? Лёжа в полной темноте в чужой спальне, Саша внезапно вспомнил и впервые до конца прочувствовал смысл выражения «душевные муки». Всегда молчавшая и уже порядком подзабытая совесть наконец-то напомнила о себе. Никогда ещё он не был так сам себе противен: то, что совсем недавно казалось лишь безобидной выходкой теперь обернулось гнусностью, чудовищной постыдной ошибкой — одной из тех, за которые приходится дорого и долго расплачиваться. И кто сказал, что он уже расплатился? Великий Хорс, что же он наделал? Для Саши вдруг стало совершенно очевидно, что он боится, дико боится потерять Стаса. Не смотря на произошедшее, на то, что Стас по-прежнему раздражал его и пугал, он чувствовал — как чует охотника животное, — что между ними возникла связь. Странная, порочная, но такая, какую просто так уже не разорвёшь. Мучительно сильная, крепкая. И разрывать, если что, придётся с кровью. Стас разжёг его, раздул как искру, разархивировал нечто тайное, хранившееся в душе на глубинном сервере, подцепил магнитной волной, втянул в своё пространство. И теперь Саша не готов был от этого отказаться. Не готов. Ни за что. Никогда. Хлопнула дверь, Стас шагнул в комнату, повернул голову к кровати и застыл. Постояв, развернулся и скрылся в ванной, но уже очень скоро вновь появился на пороге. Свет из ванной бил в спину, не позволяя увидеть лицо, и Саша вздрогнул. Стас, скорее всего, его выгонит, вышвырнет, как вышвыривает продажную девку недовольный её услугами клиент. Стас сделал ещё один шаг, Саша поёжился и малодушно закрыл глаза — будь что будет. Приоткрыть решился, когда его лба коснулось что-то влажное и мягкое. Стас сидел на краю кровати и мокрым полотенцем обтирал Саше лицо: лоб, щёки, подбородок, шею. Саша открыл рот и замер, не зная, не понимая, как надо поступить. Стас обтирал его, как обтирают температурящего ребёнка — полотенце аккуратно и бережно гладило грудь, скользя, опускалось на живот. Стас молчал, только дышал тяжело, а в его глазах стыла обречённость. Обречённость приговорённого, самостоятельно вынесшего себе приговор. Саша не выдержал — перехватил руку, изо всех сил стиснул в ладонях: — Стас… — Зачем? Стас задал вопрос спокойно, глядя прямо в глаза. — Прости… Я не знаю зачем… Прости. Стас… Стас, не заканчивай со мной. Стас медленно отложил полотенце, лёг на кровать и обнял. Крепкая ладонь накрыла затылок, прижимая голову к груди. Уткнувшись носом в густую поросль, Саша едва не зарыдал — так ему стало вдруг сладко. Рука гладила волосы — утешая, прощая, другая скользнула между ног. Саша вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от страха, но Стас только крепче прижал его к себе: — Тс-с-с… тихо. Всё будет хорошо. Твёрдая ладонь коснулась промежности, и по бёдрам вверх и вниз щедро заструилось тепло. Он — Один. Бог воины и боли. Он забирает боль, сам же её причиняя. — Саша… Тихое «Саша…» надавило на диафрагму, там будто сжали воздух. Саша некоторое время лежал неподвижно, застыв, а потом внутри что-то взорвалось. Рот искривился в неконтролируемой гримасе, а из пересохшего горла вырвался стон. Он вцепился в Стаса намертво — так, словно тонул, тонул безнадёжно и вдруг случайно нашёл опору — зашарил губами по груди — лихорадочно, слепо. Он, наверное, выглядел, как сумасшедший, но ему уже было всё равно. Стас пах сладкой ночью, пах силой и морем, далёким северным морем, и желанием, и собой. Собо-оой… Сашу охватила эйфория, словно внезапный ураган обрушился на него и сбил с ног. Он хотел чувствовать каждую клетку этого тела, испробовать каждый изгиб, внезапно переполнившись яростной жаждой. Саша застонал громче, дёрнулся и пополз. Пополз вниз, по-звериному отираясь о Стаса, выцеловывая, вылизывая всё, что попадалось под губы. Стас попытался удержать, тянул за плечи, но Саша вывернулся ужом, замотал головой, заскользил быстрее, испугавшись, что не успеет. Тыкался, не разбирая куда, и тут же выстанывал что-то неразборчиво-торопливое, жадное, истеричное: — Мой-мой-мой… дай… я хочу… хочу… Зажав в ладони член, Саша заскулил от восторга, настолько красивым он оказался — ровный, толстый, с крупной блестящей головкой. У Саши даже губы с изнанки запекло, так захотелось об него потереться. Он тщательно облизал головку, а потом пропустил весь член в рот, глубоко до основания, помогая себе рукой. Где-то наверху постанывал Стас — низко, хрипло, тягуче, и от этих стонов, оттого каким острым, откровенным удовольствием он пах, Сашу забирало всё сильнее и сильнее. Но ему всё равно было мало, хотелось чего-то ещё, и он, не переставая гладить языком вены, положил руку Стаса на свой затылок и с усилием надавил: — Трахни меня… Трахни в рот… Стас слегка развернулся, зажал пряди в кулаке и начал двигать бёдрами, натягивая Сашу на себя. Он хрипел и отчаянно матерился, не осознавая, похоже, что говорит, а Сашу от этого просто трясло. Ему казалось, что он мог бы оставаться здесь вечно, вот в таком положении, хотя дышать было трудно, и кожу на затылке саднило от слишком крепкой хватки, но всё это не могло перекрыть удовольствия, которое текло по венам, как густая горячая лава. Он никогда не догадывался, что чувство потери контроля может быть настолько сумасшедше прекрасным, не ожидал, что с жадностью будет глотать чью-то сперму, но когда Стас зарычал, а в горло мощным потоком хлынуло семя, он кончил, ни разу не прикоснувшись к себе. Он не успел отдышаться, а Стас уже сел на кровати, дёрнул его вверх, затаскивая к себе на колени, и с ненасытной жадностью накинулся на Сашины губы. Они целовались, как ненормальные, как безумные — истово, исступленно. Сосали, кусались, рычали. Стас напирал, глаза горели лихорадочно бесноватым, маниакальным, он как одержимый вылизывал Саше рот, крал каждый выдох губами, зубами, языком, и Саша, в конце концов, уступил — только мычал, дурея и всё сильнее открываясь навстречу. — Саша… — задыхаясь прохрипел Стас, сумев наконец отстраниться. — Тебе хорошо? — перебил его Саша. — Хорошо… со мной? Он взял лицо Стаса в ладони, чуть приподнял голову и пытливо вглядывался в глаза, будто искал в них что-то. — Ты как наркотик, — Стас прижался лбом ко лбу и прикрыл глаза. — Великий Хорс, помоги нам обоим. Сашу качнуло: всё вдруг снова потеряло равновесие, дрогнуло, мир опять перестал быть ясным и устойчивым. Он подался Стасу в руки, обхватил ладонями плечи, скользнул на спину, прижал — обнимая, присваивая, каждым рецептором улавливая-запоминая ощущения. Моё! А потом вновь не было ничего важнее влажно скользящих, захватывающих губ, медленно исследующего языка, беспокойных, ласковых пальцев на шее. Неспешно, мокро, сладко, с каждым движением твёрдого рта только входя во вкус. Стас любовался им, как вожделенным подарком, как чудом, которого уже и не чаял, в глазах растекалась голодная волчья прозелень, и от этого взгляда тянуло не только в паху, а ещё и где-то за грудиной. — Стас, пожалуйста… Возьми… — чувствуя, что больше не в силах терпеть, Саша потянул кисть Стаса вниз. — Я не могу больше… Возьми… — Нет, — мягко, но решительно отказал Стас. — Нет. Только не так. — Почему? — простонал Саша. — Там же не закрылось… и не болит уже. Ты не хочешь? — Нет, нет, — Стас прижал Сашину голову к своему плечу и легонько поглаживал поясницу. — Боль я снял, но там разрывы. Нет, даже не проси. Но он всё равно просил. Умолял, требовал, а когда понял, что слова не помогут, обхватил голову Стаса обеими руками и принялся облизывать лицо. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… — Саша скулил и лизался, и подвывал, как потерявшийся щенок, у которого внезапно нашёлся хозяин. Как же ему хотелось! До сбоя сердечного, до маеты. Отдать, получить, принадлежать, вновь почувствовать над собой власть того, в ком так причудливо перемешались и звериное собственничество, и отдача до самоотречения. Он ёрзал задницей, сжимал коленями бока, распаляя, заводя Стаса, и едва не захлебнулся на вдохе, когда его член обвили чуткие пальцы. — Давай так, сладкий… Давай. Сделаем тебе хорошо. Стас аккуратно, но крепко сжал член ладонью и ритмично задвигал рукой. Другая ладонь легла на Сашину щёку. — Прекрасен… Пальцы погладили влажную кожу, легко, словно кисточка прошлись по носу, следуя дальше к изгибу губ. Саша приоткрыл рот в ответ, лизнул загрубевшие подушечки. Стас вздрогнул, глаза потемнели, зажглись алчным блеском. Рука на члене задвигалась быстрее, большой палец нежно трогал, ласкал головку. Саша выгнулся, вытягивая шею, и закусил губу, пытаясь удержать в себе стон — сладко было невыносимо! — Кричи, Саша. Ты же хочешь… Кричи. Давай… Кричи для меня… Не переставая дрочить, Стас гладил плечи и ключицы, сцеловывал с них следы собственных зубов, и внезапно грубо и больно ущипнул за напрягшийся сосок. Саша вздрогнул, внутри словно рвануло задвижки, он закричал, закричал и кончил, выплёскивая с криком оргазм. Крик выкрутил, выжал из него силы, он громко всхлипнул, осел в руки Стаса и тут же вырубился, как выключили. Проснулся он так же неожиданно, как заснул, просто открыл глаза и понял — выспался. За раздвинутыми шторами занимался рассвет. Стас стоял у окна, спиной к кровати, широко расставив мускулистые ноги и сложив руки на груди. Саша залюбовался мощной спиной с перекатывающимися валами мышц, улыбка сама собой настойчиво полезла на лицо. Он тихонечко сполз с кровати, подкрался к Стасу и легко пощекотал между лопаток — не удержался. Стас не ответил на ласку, по-прежнему молча смотрел в окно. В лучах восходящего солнца его кожа мерцала красным. — Стас, а когда мы уезжаем? — Саша потёрся щекой о плечо любовника, как выпрашивающий ласку, прирученный зверь. Стас обернулся стремительно и резко, Саша едва не упал, потеряв опору. — Мы?! — прищуренные глаза сверкнули сталью, в голосе требовательно лязгнул металл. — Кто «мы»? В Асгард? Мы? О чём ты? Несколько секунд Саша слушал, как тяжело бухает собственное сердце. Как-то странно оно стучит, совсем сбоит. Тёплое утро вдруг обернулось зимней стужей, Сашу продрал озноб, а в груди стало больно до судорог, точно змея ужалила. Всё верно. Нафига ты ему там сдался? Один стояк и чувства не путает, а подстилок и своих в Асгарде полно. Саша молча сделал шаг назад, отвернулся, чтобы Стас не увидел перекошенного лица. Он отлично понимал, что не имеет права о чём-либо просить — постель, как известно, ещё не повод для знакомства. Стас ничего никому не должен, чтобы там не успел напридумывать один влюблённый слепой идиот. И всё равно — чувство, будто тебя растоптали, глупое сердце заходилось горечью, отказываясь слушать доводы рассудка. — Ни о чём… Никто. Забудь, — слова едва сложились — одеревенели губы. — Ладно, пойду. Погостил — пора и честь знать. Больше всего Саше сейчас хотелось сбежать. Куда угодно, только подальше отсюда. А ещё закричать. И что-нибудь расколошматить, разбить. Чьё-нибудь лицо. Знал бы, что так затянет, в жизни бы не полез. Он поднял с пола брюки и поискал глазами кроссовки. Дьявол, да где они?! — А ну, стой! Стой! — Стас неожиданно схватил его за руку и рывком развернул к себе. — Ты… Ты в самом деле хочешь в Асгард?! Зачем?! Стас пытливо смотрел на Сашу, точно пытаясь убедиться, что он не шутит. Нахмуренные брови сошлись над переносицей, глаза, словно алмазные свёрла — острые, буравящие. Блядь, да что за херня?! — В снежки поиграть, — огрызнулся Саша, вырывая запястье из цепких пальцев, чувствуя, как натягивается кожа на скулах. — Что ещё дурной малолетке там делать? — Подожди… Поверить не могу. После всего, что я… Ты поедешь?! Со мной? СО МНОЙ?! У Стаса было такое лицо, что Саша на секунду растерялся. Так это «да» или «нет», Стас?! Как тебя понимать? — А сам ты КАК хочешь? — прямо спросил Саша, поднимая на Стаса решительный взгляд. — Ты. Как хочешь ТЫ? Бог Один медленно подошёл к Лелю. Взял за подбородок, пристально и долго смотрел в глаза. — Я буду звать тебя Алехандро.