Игры Богов

Солнце всё ближе подбиралось к зениту, и прогретый весенний воздух буквально зазвенел ожиданием. В центре большой идеально круглой поляны под неусыпным присмотром Домового деловито сновали слуги, заканчивая последние приготовления к церемонии. Поглядывая на подчиненных поверх сдвинутых на кончик носа очков, бессменный управитель двора коротко отдавал распоряжения и время от времени чёркал что-то острым пером в кожаном потрёпанном молескине. Поляна постепенно заполнялась: хозяева и гости прибывали поодиночке и группами, приветствовали друг друга широкими улыбками, громкими возгласами и взмахами рук, рассаживались на установленные загодя лавки и тут же включались в беседу, активно обсуждая предстоящее торжество. Шумели голоса, румяные девки, наряженные по случаю северными крестьянками, бойко предлагали напитки, расхаживая между рядами с огромными расписными подносами; оркестр, которому, казалось, подпевали все слетевшиеся окрест птицы, наяривал бравурные марши — в общем, как пишут в газетах, на поляне безраздельно царила атмосфера всеобщего подъёма и неподдельно радостного оживления. Бог солнца чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Он отошёл в сторону от гомонящей толпы и, прислонившись к столбу — одному из многих, вкопанных по всей окружности поляны, — жевал травинку, рассеянно гоняя её между зубами. Украшающие столбы полотна со славянскими рунами свисали безвольными тряпками (ветер уже вторые сутки отлынивал от работы), и настроение у Паши было под стать этим потрёпанным штандартам — унылое и подавленное. Травяной сок горчил во рту, но не мог перебить осевшего на языке вкуса утренних поцелуев. Упоительного, хмельного… Незабываемого вкуса. Юркиного... Сладко, ох, сладко было с ним целоваться, невозможно, безумно сладко. И слушать стоны. И трогать кожу. И млеть, замирая в сильных руках… «Дай мне этот день, дай мне эту ночь, дай мне хоть один шанс, и ты поймёшь — я то, что надо!» И рот, и губы. И колючий затылок. И сумасшедше прозрачные глаза в обрамлении светлых ресниц. Проклятье! — О, Ткачик, вот ты где! А я тебя повсюду ищу. Ромка выскочил из-за деревьев, как чёрт из табакерки, и тут же полез с вопросами: — Ты чего здесь? Прячешься, что ли? Пойдём скорее, наши уже все собрались. Скоро начнётся! Паша выплюнул изжёванную травинку, сорвал новую и, тяжело вздохнув, молча запихнул её в рот. — О-о… — глубокомысленно протянул Рома, разглядывая Пашу во все глаза. — О-о… Чё случилось-то, Ткач? Колись! — Ничего, — Паша пожал плечами, сунул руки в карманы и задрал голову, рассматривая лазурное, без единого облачка небо. — Аб-со-лют-но ни-че-го… — Ну да, я вижу, как ничего, — Рома упёр руки в бока, сощурился и недобро поджал губы. — То-то рожа у тебя такая счастливая, аж рыдать охота. Говори, что случилось! Ну?! — Рома, блядь, отъебись! — угрожающе рыкнул Паша. — И без тебя тошно! Ты на праздник пришёл? Ну так, иди, празднуй! Пей, гуляй, веселись. Меня только оставь в покое, добром прошу! — А вот уж хрен! Никуда я не уйду, пока не расскажешь, — Ничуть не смутившись, Рома подошёл ближе, положил ладони на Пашины плечи и с тревогой заглянул в глаза. — Паш, да на тебе лица нет. Что произошло? Это из-за него, да? Эта сука тебя всё-таки послала? — Наоборот, Ромыч… — сдуваясь, тоскливо прошептал Паша, отворачивая голову и уходя от пытливого взгляда. — Наоборот… — Так, значит, нормально? Нормально прошло? — Даже слишком… Паша передёрнул плечами, выворачиваясь из дружеских объятий, глубоко вздохнул и закрыл глаза, прислоняясь затылком к столбу. Ромкины вопросы разъедали его, как кислота, дышать с каждой секундой становилось всё труднее — на лёгкие давило, ворочаясь, что-то ледяное, невозможно тяжёлое. Он не мог думать про Юру. Говорить о нём с Ромкой худо-бедно мог, но думать и рисовать себе его образ невыносимо… — Ну, а чего же ты тогда? Чего? — обеспокоенно зачастил Рома. — Паш… Раз нормально?.. Ведь хорошо было… Ну что ты, Паша? Блядь! — Да что ты, сука, прицепился, как репей?! — срываясь, заорал Паша. — Ты же не понимаешь ничего! Ты ничерта не понимаешь! Было хорошо, понимаешь?! Было! И уже не будет никогда! Он уезжает! Проорав последнюю фразу, Паша судорожно вздохнул, присел на корточки и с усилием растёр ладонью лицо. Ему внезапно стало стыдно. Великий Хорс, до чего же он докатился! Уже не может держать себя в руках, вымещает отчаяние на ни в чём неповинном друге. Вот до чего дошло. Блядство! — Так. Понятно, — в Ромкином голосе не было ни капли обиды, он, казалось, даже внимания не обратил на злобные крики, сосредоточившись исключительно на возникшей проблеме. — Он уезжает. Понятно. А ты, стало быть… Ты хочешь поехать с ним? — Да какая разница, чего хочу я… — устало понурился Паша. — Он не хочет. — А ты его спрашивал? — Ром… — Паша почувствовал, что снова начинает закипать. — Ты нормальный вообще? Ты как себе это представляешь? Я что ж, по-твоему, должен был в лоб заявить, что хочу с ним уехать? Может, ещё и жениться на мне, надо было предложить? — Обалдеть, — покачал головою Рома. — Я худею... Кто о женитьбе говорит, чучело? Ты просто поговорить мог? Объясниться? Ведь ты влюбился, влюбился, и не спорь со мной, я прекрасно вижу — никогда у тебя таких глаз раньше не было! И промолчал. Почему? Не смог? В штаны к нему залезть, значит, смог, а о своих чувствах признаться, религия не позволила? — Отвали, Ромыч… — вяло огрызнулся Паша и снова закрыл глаза.— Не лезь. — Да я и не собирался, — криво и как будто даже презрительно усмехнулся Рома, пожимая плечами. — А вот ты что будешь делать, лишенец? Наберёшься смелости и всё-таки поговоришь или ещё травку пожуёшь? Небо, а ведь Ромка прав, подумал Паша. Он прав, а ты, Ткачёв, малодушный дебил, и бесхребетник. Сидишь тут, сопли размазываешь, жалеешь себя, вместо того, чтобы действовать. Ты ли это, Паша? Ты, который всегда знал, что делать, который никогда не сомневался, как надо поступить. Чего вдруг ты раскис? Юрка тебя что — сожрёт, если ты правду скажешь? Пошлёт? Ну, может, и пошлёт, но ты никогда себя не простишь, если не попытаешься. Нахуй сомнения! Счастья хочешь? Иди и добивайся! — Пошли! — Паша подскочил на ноги, дёрнул Рому за плечо, разворачивая в нужном направлении, и тут же отпустил, делая шаг, устремляясь к цели. — Пошли! Быстро! Он не оборачивался, рванув к собравшейся у кромки поля толпе, и не успел увидеть, не заметил искреннюю и немного печальную улыбку, которой проводил его Рома.