Корабли, живущие на полке

Приближался конец декабря, и на повестке дня стоял Новый Год. Мои родители, как всегда, пригласили дядю Витю и его жену Милу — родителей Наташи, ну и, конечно, саму Наташу. Влад позвал какого-то парня, капитана их команды по хоккею на траве, отец и мать которого уехали в отпуск кататься на лыжах в Карпаты. У меня все складывалось не так гладко. Никита не мог прийти, не мог, потому что его запрут дома на три дня. Без ключей, без телефона, абсолютно одного. Его родители уезжали в Москву к друзьям, но брать с собой «ненормального» сына не хотели. Не хотели они и предоставлять ему свободу, боялись, видимо, что он куда-нибудь сбежит. Никита сказал мне об этом мельком, в магазине, еще два дня назад. Шахматный клуб на каникулах не работал. Я до дрожи хотел его увидеть, любой ценой. Я представлял себе праздник в обычном составе, и мне становилось не по себе. Придется терпеть на себе оценивающий взгляд Наташи, поддакивать родителям и постоянно наступать Владу на ногу под столом, чтобы он, не дай бог, не проболтался про Лермонтова. Почему-то я был уверен, что Наташа все знает. Где-то на подсознательном уровне она не могла не понять, что со мной происходит. Была в ней неизменная природная проницательность, этого у нее не отнять. Многие считали, что это ум или даже мудрость. В основном люди принимали ее ужимки за стеснительность, кокетство за доброжелательность, а наглую грубую ложь за дипломатию. Моя матушка не была исключением, напыщенные комплименты всегда сдабривали ее, она им верила. Человек-хамелеон, по-другому здесь и не скажешь. В сознании всплыл особенно яркий образ соседки, и я угрюмо нахмурился. — Эй, идем! — Влад дернул меня за рукав водолазки, обрывая мысль. — Куда? — я, кажется, все прослушал. — Ты опять в облаках витаешь, Илья? — бросил отец, глядя на меня поверх газеты. — Влюбился, что ли… — лукаво заметила мать, но быстро отвернулась к плите — у нее выкипало молоко. — В магазин, говорю, идем, — громко и прямо мне в ухо протянул брат, как для умалишенного. Отец прицокнул языком. — Да понял я, понял. Не дурак, — оскалился я и пошел в коридор за курткой. В подъезде было жутко холодно. Морозный, северный ветер успел заползти во все щели, и теперь был неотделим от стен. Пахло побелкой и талым снегом, ступеньки были перепачканы в грязи, их покрывали десятки отпечатков мокрых ботинок. Вслед за мной на лестничную площадку вышел Влад. — Брр, ну и холод же здесь! — цокая зубами и плотнее укутываясь в шарф, начал он. — Пойдем лучше быстрее, от твоих жалоб теплее не становится, — пробурчал я, в ответ на что он только молча нахмурился. Уже на подходе к первому этажу брат ни с того ни с сего, как мне казалось, остановился. — Смотри! — он, улыбаясь, тыкал пальцем на стекло, разрисованное морозом. — Что ты, как ребенок, ну, в самом же деле, Влад! — возмутился я. — Не будь ты таким нудным мудилой. Дай посмотреть! — огрызнулся парень. — В самом деле, не понимаю, как тебя терпит этот твой Никита, ты же такой правильный, что аж тошно, — он на меня не смотрел, но я понял, что он это всерьез. — Вот и иди в магазин с кем-нибудь повеселее! — крикнул я и мигом сбежал по ступенькам на улицу, даже не оборачиваясь. Снег размеренно скрипел под ногами, я старался идти как можно быстрей. Натянул колючую вязаную шапку едва ли не на глаза, сунул замерзшие руки в карманы и, маневрируя между медлительными прохожими, почти забежал в гастроном. Пару раз я поскальзывался на заледенелых лужах, но в последний момент мне удавалось удержать равновесие, и путь я преодолел в относительной сохранности. Уже на пороге магазина меня, наконец, нагнал Влад. — Эй, прости меня, — кажется, слишком громко сказал он. — Я не хотел городить такую фигню и вообще… Я прервал его: — Ладно, проехали, — ссориться снова не хотелось. Как и развивать эту тему с моей занудностью. Настроение и без этого оставляло желать лучшего. На душе скребли кошки. В магазине было тепло так, что окна в помещении запотели, и людно. Все покупали продукты к праздникам, в очереди на кассу собралась небольшая толпа. Между силуэтами, обтянутыми серым драпом, мелькнула знакомая фигура Никиты. Раскачиваясь на пятках, он беседовал с неизвестным мне парнем. Тот был старше нас на несколько лет, сразу видно, что уже не школьник. Широкоплечий и высокий, он постоянно наклонялся ближе, чтобы услышать во всей этой чехарде всегда тихий голос Лермонтова, и кисточка его полосатого шарфа ложилась на Никитино плечо. — Это что, Никита? — брат ткнул меня локтем под ребро. — Угу, — я кивнул. — Кажется, Лермонтов. — С кем это он? — спросил Влад. — Понятия не имею, — я постарался разглядеть лицо незнакомца, но он как на зло, был повёрнут спиной. — Может, подойдем, поздороваемся? — Не думаю, что это хорошая идея, — отрезал я. Вдруг это его родственник или сосед, так не пойдет. Нас не должны видеть вместе. Но мне так хотелось, просто подойти и сказать «Привет, как дела?». Не боясь и не глядя в пол, а безразлично так пожать его руку. А, уже уходя, шепнуть на ухо «Скучаю». Никита бы смешно фыркнул и отвернулся, выдавая все происходящее за шутку. Влад по-глупому заржал бы, его знакомый тактично промолчал. И вечером мне было бы что вспомнить, засыпая в своей кровати, где пятки все время не вмещаются под одеяло и, примерно, в середине ночи ты просыпаешься, потому что ужасно замерз. А кругом так непривычно тихо и темно, спокойно. Но я не мог так сделать. Попусту рисковать в нашем положении не стоило. И только дурак решился бы на такое. Нужно было стиснуть зубы и отправится на поиски вафель к чаю, как бы глупо это ни звучало. Как бы глупо это ни звучало, «Будь нормальным», — повторял себе я. Эти слова были моей мантрой, молитвой. Весь остаток дня и вечер я провел в глупых мечтаниях. Забросил на время учебу и работу по дому и просто постарался отдохнуть. Это было мне необходимо, как воздух или вода, как нечто элементарное. Я думал обо всем понемногу, но больше всего о Никите. Красивая у него фамилия Лермонтов, надо сказать, и я это говорю не потому что он мне нравится, а потому что так оно и есть. У меня, конечно, тоже неплохая фамилия, как говорил отец, звучная, но это все равно не то, если вы меня понимаете. Иногда недостаточно простого «хорошо». Есть такие вещи, в которых «хорошо» это ничем не лучше, чем плохо. Можно, конечно, не согласится, но мне почему-то так кажется. Я был просто хорошим, а Никита чуть больше, чем хорошим. В этом, наверное, все дело. Я думал об этом, закинув ноги на стенку и слушая радио. Мелодия мне не слишком нравилась, что-то такое чересчур веселое и даже навязчивое. Сразу ясно, что эту песню крутят часто. А мне хотелось поставить на проигрывателе пластинки Секрета. Неплохие они ребята, веселые. Только домашним их музыка не слишком нравилась. Наверное, по той же причине, по которой она нравилась мне. С людьми так часто бывает, по крайней мере, в моем окружении. Есть в обнищалой интеллигенции особая романтика, как ни крути. Все эти бесконечные и такие бессмысленные разговоры, пустозвонство и бездонный по сути своей конформизм. Кто-нибудь поглупее сказал бы пренебрежительно — балаболы! Но я не согласен, люди-то верили, что самое смешное в прекрасную и светлую идею верили, в рай на земле, хотя и в рай на небе не верили. С пустыми комнатами и переполненными черепными коробками — насмешка судьбы. На улице начинало смеркаться, снег повалил с удвоенной силой и скоро даже соседний дом скрылся за плотной белой стеной. Ветра не было, и казалось, что если очень сильно прислушаться, можно будет услышать, как снежинки опускаются на землю, шурша. Влад уже давно спал, посапывая, а я лежал на кровати и слушал, как падает снег. По ту сторону стекла кто-то звонко захохотал и на минуту мне стало не по себе, ощущение быстро схлынуло и я попытался представить себе детей, играющих под светом фонарей в снегопад. Их глаза задорно блестели, пухлые губы были открыты в восторге. Хотелось быстро натянуть свитер и шапку, и тоже выбежать на улицу. Но я остался дома, по крайней мере, сегодняшней ночью. Во всем этом было что-то не то, мне отчаянно не хватало какого-то чувства. Можно сказать рычага, который бы подвигнул меня встать сейчас с кровати и бросится в морозную улицу. Я привстал на локтях и уставился на припорошенный снегом каштан, его ветви отяжелели от снега и накренились. Дерево напоминало картинку из старой книги со сказками, свет, отражаясь, блестел на его коре, и это было до боли в груди красиво. Постепенно и каштан и снежный поток помутились, мысли стали вялыми и какими-то обрывочными, я незаметно засыпал. Ночь прошла без сновидений, но наутро я встал с тягостным чувством внутри, выглянул в окно и увидел, что снега навалило так много, что машины почти полностью увязли в нем, тротуары теперь слились с дорогой, и невозможно было сказать, где начинается одно и заканчивается другое — пришла настоящая зима. Я подумал, что Никите это понравится, он любит снег. На секунду у меня перед глазами встал образ Никиты, который сейчас, наверное, сидит дома у окна, уткнувшись кончиком носа в стекло, и смотрит на улицу. Домашние уже давно проснулись, но будить меня отчего-то не стали. Время перевалило за девять и все кроме меня были заняты украшением квартиры. Мать суетилась на кухне, а Влад с отцом около елки, развешивая игрушки. В этом году у нас была настоящая, живая сосна. Небольшая правда, но мама искусственных напрочь не признавала, говорила, что это все не то и фальшивка. А нам было все равно, пусть себе радуется. Когда я позавтракал, все уже было готово, гирлянды на ветках горели разноцветными фонариками, снежок играл в дневном свете серебром. — Ну, как тебе, Илья? — спросил, подмигивая, отец. — Очень красиво, — честно ответил я. — Да что ты этого тунеядца спрашиваешь?! — шутливо возмутился брат. — Он дрых, пока мы все делали. — Ты вообще полжизни продрых, — фыркнул я. — Неправда! — Влад ошарашено уставился на отца. — Ничего я не дрых, он врун. — Ну, доля истины в его словах есть, — сказала вошедшая в комнату мать. — Да ну вас! — он отвернулся. Мама только укоризненно покачала головой, вытирая белые от муки руки о передник. — У меня закончилось молоко для коржей, нужно чтобы кто-нибудь сходил в магазин, — сказала она. — В такую погоду? — удивился отец. — Марина, а нельзя как-нибудь без этого, без молока? — Ну, уж нет, — возмутилась она. — К нам сегодня гости придут и у меня есть план, так что молоко обязательно нужно, — и с этими словами вышла из гостиной. — Давайте я пойду, — не без задней мысли предложил я. — Ну ладно, иди, только одевайся хорошо, — заметил отец. — И сапоги надеть те, синие, что потеплее. В ответ я только кивнул. В магазин я пошел не сказать, чтобы сразу. Сначала, мне хотелось зайти к Лермонтову. Обычно, я не подходил близко к его дому, боялся, что меня заметят его родители и это обернется нам не на руку. Сейчас же, пока они были в отъезде, я мог не опасаться. Очередная новостройка скрылась за поворотом, и вот я оказался в его дворе. Стоял и глазел в окна второго этажа. Людей вокруг — никого. Тихо, только мороз трещит древесиной и сугробами. Прошла минута, другая, а я никак не решался крикнуть и позвать его. И уже собирался уходить, когда за за стеклом, на кухне мелькнула слабая тень. Заскрипело окно, и на улицу выглянул Никита. — Привет, — довольно весело ответил он. — Привет, — я толком не знал, что ответить, и просто улыбался. — Как там родители? Уже все приготовили к Новому Году? — спросил парень. — Да, у меня все хорошо. А ты как? — Ну, скажем так, бывало и хуже, — Лермонтов нахмурился, видимо, вспоминая что-то. На несколько минут повисла неловкая пауза, во время которой мы молча смотрели друг на друга. В каштановых волосах Никиты таяли снежинки, но он и не думал уходить. — Ладно, я, наверное, пойду, а то ты простудишься, — виновато сказал я. А про себя подумал, что со стороны мы, должно быть, смотримся подозрительно. — Спасибо, что зашел, — заметно погрустневший Никита помахал мне рукой. Я развернулся и пошел в сторону магазина, когда окно снова легонько скрипнуло, и раздался звонкий голос Лермонтова: — Подожди! Я забыл отдать тебе подарок, — он размахивал длинным красно-желтым шарфом, таким же, как я видел на том парне в магазине, внутрь была завернуть книга. — Лови! — он, смеясь, бросил все в снег и закрыл окно. Шерстяной шарф слабо пах карамелью.