Мой любимый дядя.

— Переведи мне это, — дядя указывает пальцем на текст в учебнике, я принимаю книгу из его рук. Пальцы наши легонько соприкасаются, отчего по моему телу пробегает ток. Но сейчас нельзя: это правило, поставленное им. «Так, все поощрения или наказания выполняются после занятий в любое удобное время. Иначе мы с тобой так и не подтянем твой английский». Я томно вздыхаю… Да уж. Мне терпеть еще час. Час просто смотреть на него и ощущать, как мышцы внизу моего живота сжимаются и разжимаются от одного его взгляда, слова или касания. Боже, как же ты смог сделать такого сексуального человека… И почему он мой дядя?.. — Э-эм… — я гляжу в слова, пытаясь составить из них нормальное предложение на русском. — Сова, не умеющая летать. Хм. Это сказка? — он кивает, облокотившись подбородком об руку. Я тут же перевожу взгляд в учебник и начинаю переводить. Насчёт перевода с английского у меня никогда не было проблем, а вот наоборот… — Кхам. Жила-была сова, которая не умела летать. Изо дня в день она смотрела на полет ночных птиц и… э… завидовала им и их прекрасным крыльям. Влюбленный в нее… эм… сов, ну или как там у них мужской род… — Зовем его «сов», — говорит он, чтобы я больше не путалась. — Так вот. Влюбленный в нее сов каждую ночь ловил для нее мышей и ухаживал за ней. Он говорил ей, что любит и такую, без крыльев, но сова все отмахивалась от него. Она мечтала о признании других ночных птиц, но они лишь насмехались над ней. Тогда сов, увидев тоску любимой, оторвал свои крылья и пришил сове, которая не умела летать. Все птицы, увидев ее в небе, парящую над горизонтом в предрассветной тьме, Господи, зачем столько ненужных описаний в детской сказке? — Игорь засмеялся, я улыбнулась. У него такой чудесный смех… Звонкий, прекрасный, как музыка для моих ушей. Я продолжила. — Так вот, они все это увидели и начали нахваливать сову, мол, какие красивые крылья. Тогда сова прилетела к сову и, посмотрев на него, сказала: «Посмотри, какая я красивая! Все птицы хвалят меня. А ты просто урод, у которого нет крыльев!» — и сова улетела, оставив сова без крыльев и без сердца. Через несколько дней сов умер от голода, поскольку не смог слезть с дерева и не смог найти себе пищи. А крылья совы, пришитые совом, сгнили и облезли, потому что были пришиты совом с любовью. Это были крылья его любви, которая соединяла их, но она умерла вместе с ним, а сова всю жизнь пролетала на облезлых и сгнивших крыльях, напоминающих ей о ее не менее сгнившем сердце. История закончилась, я выдохнула. И это детская сказка? А как же счастливый конец? Ребенок, прочитавший это, разочаруется в жизни и в совах особенно. Я поднимаю взгляд на Игоря, ожидая новых поручений, но он просто смотрит на меня. С нежностью, добротой и умилением. Я смущенно опускаю глаза и гляжу на руки, держащие книгу. — Переводишь ты хорошо, — я смотрю на него из-под полуопущенных век. Смущаюсь еще больше. Сжимаюсь в комок, ожидая его прикосновения. Словно прочитав мои мысли, он протягивает ко мне руку и осторожно касается щеки, гладит. Я отвожу взгляд, пытаясь совладать со своим дыханием: оно то замирает, то тяжелеет. Он привстает и наклоняется ко мне, притягивая. Я всем своим существом тянусь к нему, словно к солнцу. Наши губы касаются друг друга еле-еле, осторожно и по-детски невинно. Я прикрываю глаза от удовольствия, когда наши губы расходятся, а потом сходятся снова. Эта серия коротких поцелуев, кажется, не закончится никогда… И я не хочу, чтобы она заканчивалась. Я готова хоть целую неделю сидеть тут и целовать его, целовать, целовать… Он отрывается на этот раз окончательно, я открываю глаза и вижу его лицо совсем рядом. Он сладко шепчет мне на самое ухо, чуть посасывая мочку: — И целуешься ты тоже хорошо. — И ты, — шепчу я в ответ, протягивая руку к его голове, но он подхватывает ее своей ладонью. — Не сейчас, — говорит он и садится обратно, разглядывая меня, но не отпуская руку. Наоборот, гладит большим пальцем мою ладонь, отчего разум мой постепенно затуманивается. — Я люблю тебя, — не знаю отчего, наверное, от безысходности и неимоверного желания, шепчу я. Он лишь одаривает меня сочувствующим взглядом, лицо его приобретает серьезные черты. — Я знаю, солнышко, — он отпускает мою руку. — Знаю. — Я принесла чай! — в комнату влетает мама с двумя чашками без блюдец. Мы удивленно смотрим на нее, и меня посещает мысль, что мы вовремя остановились. Никто из нас двоих даже не слышал, как она поднялась. Мама ставит чашки на стол и уходит, на пути бросив: — Как закончите, Вика, сходи в магазин, пожалуйста. Это мой шанс! Я кричу в ответ: — Мам, тут много заданий, может, ты сходишь? — в моем голосе почти слышна мольба. Я ловлю удивленный взгляд обоих своих родственников. — Тебе не стыдно? — спрашивает мама, мне и впрямь становится стыдно. — Сходишь, никуда не денешься. Я в твои годы никогда не просила родителей ходить за меня в магазин! — Ага, — ухмыляется Игорь, глядя в учебник. — Потому что меня заставляла. — Ну чего ты меня перед дочерью позоришь? — мама с улыбкой вышла из комнаты, а Игорь указал мне пальцем на новое задание.

***

Я пробыла в магазине полчаса, но так и не нашла ту приправу, которую попросила купить мама. В итоге я вернулась домой с соком, хлебом и горошком, очень раздраженная из-за этого самого горошка, который мне не хотели пробивать, якобы у них код не считывается! Пришлось по десять раз бегать за другими банками. Жуть. Я открываю дверь и вхожу в теплый дом, снимая шарф и куртку. Закрываю дверь и млею. Передо мной, облокотившись на перила лестницы, стоит наполовину обнаженный дядя. Джинсы до жути сексуально свисают с его бедер, крепкие руки скрещены на груди, красивый торс с восемью ровными кубиками смотрит на меня, на губах легкая улыбка. Я роняю шарф на пол. — Привет, — мурлыкает он. — Привет, — ошарашенно отвечаю я и начинаю расстегивать куртку. — А ты чего такой… э…эм…ну… голый? Он опускает руки и подходит ко мне ближе на шаг, я отступаю назад. Мышцы на руках чуть перекатываются, я понимаю, что хочу дотронуться, поцеловать их… Но страх движет мной сильнее страсти, и я отхожу дальше. — И-Игорь! Мама же увидит и не поймет, — я в панике оборачиваюсь по сторонам. Он, как лавина, неминуемо приближается ко мне. — Хм. Стал бы я выходить к тебе в таком виде, будь тут сестра? — он смотрит на меня, а я снимаю куртку и решаю бросить ее на пол, вслед за шарфом. — Она ушла по делам, а я должен тебя вознаградить за хорошо проведенное занятие. Я таю. Она ушла. Мы с ним одни в квартире. Уже от этого я, кажется, испытываю оргазм. Он подходит совсем близко и осторожно гладит по щеке, как и гладил утром. Я поддаюсь ласке и выжидающе смотрю на него, снимая кофту и скидывая обувь. Теперь на мне только носки, футболка и джинсы… А еще некрасивое нижнее белье, я же в магазин шла. Черт бы меня побрал! А ведь с утра я надела свой великолепный черный кружевной набор с чулками… Зачем сняла? Он прерывает мои мысли, впиваясь в сухие губы. Я ошарашенно отвечаю на поцелуй, глядя на его прикрытые глаза… Он хочет меня. Он наслаждается этим. Одно осознание этого факта придает мне уверенности, и я обнимаю его за шею, привстав на носочки. Поцелуй прекращается, и он шепчет мне в губы: — Где ты хочешь? Я ошарашена. — Ну… в кровати, наверное… А можно еще где-то? — он ухмыляется, а я в сотый раз осознаю, какой он опытный и какая неопытная я. Все мои фантазии всегда были на кровати, так почему бы в реальности не попробовать что-нибудь другое? — Хотя нет… Давай на лестнице. Мои глаза наверняка блеснули сейчас. Он смотрит на меня с неуверенностью, а потом спрашивает: — Ты девственница? Я краснею, белею и зеленею, прежде чем дать размытый ответ:  — Ну, в общем-то, конечно, да, но я просто… Это плохо? Он улыбается и притягивает меня за талию. — Да нет, — неожиданно берет меня на руки и несет наверх, в комнату. — Просто тогда лучше пока не экспериментировать. Я решаю не терять времени, пока он несет меня, потому начинаю посасывать мочку его уха, как он недавно делал со мной. Я чуть прикусываю ее, целую шею и плечи, руками глажу обнаженную спину… В общем, делаю все то, что в мыслях повторяла уже раз сто. Но удовольствие от фантазий лишь сотая доля того, что я испытываю сейчас, в реальности. Он кладет меня на кровать в своей комнате — она больше моей — и нависает надо мной. Я гляжу на него с долей страха в глазах, но с бешеным желанием. Он долго смотрит на меня, а я вся извиваюсь, не зная, что делать. Он что, ждет разрешения? — Возьми меня, — тихо шепчу я, прикусывая свой палец. Его взгляд моментально темнеет, приобретая темно-зеленый, почти черный оттенок, он наклоняется надо мной и дышит в шею, дразня и себя, и меня. Я выгибаюсь только от этой непонятной ласки. Что же станет со мной, когда он начнет целовать меня или трогать? Я стону, когда губы его касаются ключиц, язык прочерчивает линию и останавливается на впадинке, целуя ее. Его руки медленно ласкают мой живот, все больше приподнимая футболку, он гладит бедра, бегает пальцами по спине, поднимаясь все выше и выше по ступеням моего позвоночника. Во мне накапливается напряжение, я мокну, без стыда стону, хотя пытаюсь сдерживаться, я выгибаюсь ему навстречу. Он стягивает с меня футболку и кидает ее на пол, садится на меня, смотрит на результат. Я не решаюсь взглянуть на него, прижимаю руки к груди, на которой еще остался серый бюстгальтер. Он осторожно берет мои руки и разводит в стороны. — Не надо, — шепчет он так сладко, как невозможно представить. Я жду его дальнейших действий, но он лишь смотрит, то ли оценивая, то ли пытаясь перебороть себя. Я высвобождаю одну руку и толкаю его в плечо; он повинуется и ложится на спину, а я быстро избавляюсь от джинсов и сажусь на него. Чувствую попкой его эрекцию, которая пульсирует — ему явно тесно в джинсах. Я наклоняюсь и целую дядю в губы, в то же время трусь о его бугорок на джинсах. Он стонет прямо мне в губы, и я чувствую себя властной, как никогда. Трусь снова, а потом еще раз и еще. Игорь рычит, издает сдавленные стоны. Я чувствую себя богиней. А еще чувствую, как он возбужден… И боюсь. Я слышала, когда мужчины возбуждаются, их член увеличивается в размере… Я боюсь, что такое будет во мне. Но я не против, если это мой любимый дядя. Я трусь еще раз, на этот раз стону вместе с ним. Я хочу его. Очень хочу. Резким рывком он переворачивает меня и оказывается снова сверху. Ухмыляется. — Решила поиграть со мной, Виктория? — я коварно улыбаюсь в ответ. — Сейчас поиграем… Он наклоняется и проводит дорожку поцелуев от шеи до груди, быстрым движением расстегивает бюстгальтер и снимает его, я краснею и не смею смотреть на него, вместо этого выгибаюсь и смотрю на изголовье кровати.  — Ты очень красивая, — шепчет он прямо над моим левым соском, а потом целует его, нежно посасывая. Из меня вырывается самый эротичный стон за всю мою жизнь, я зарываюсь пальцами в его темные пряди и глажу до одурения, пока он терзает мой сосок губами и зубами, а второй крутит пальцами. Это немного больно, но в то же время еще больше возбуждает меня. Наконец, он проводит линию языком вдоль живота до моих трусиков и стягивает их, откидывая в сторону. Я вся замираю, глядя на него. Он проводит там пальцами, находит клитор и ласкает его круговыми движениями, заставляя меня сжимать ноги и громко стонать от удовольствия. Энергия во мне накапливается и собирается внизу живота, словно вся кровь и вся жизнь внутри меня отошла именно в это место, где сейчас властвует мой любимый человек. Он целует меня в губы, я стону еще больше от этой ласки. Он осторожно, медленно вводит в меня палец, я чувствую резкую боль, но не сильную. — Все, дальше не буду, — шепчет он мне на ухо, я уже не понимаю, на какое. — Я не хочу лишить тебя девственности пальцем. Я стону, когда он вводит в меня палец еще раз, разминая меня, подготавливая. Постепенно это становится не так уж больно, и я осторожно двигаюсь навстречу пальцу. Высшее наслаждение почти настигло меня. Он играет большим пальцем с моим клитором, а указательным тренирует меня, вновь входит до черты и выходит. Кусает сосок, шепчет: — Кончай, солнышко. Я разрываюсь. Я словно стеклянный купол в его руках, падающий снова и снова, разбивающийся вдребезги. Я громко выкрикиваю его имя, а потом, спустя какое-то время, слышу, как что-то шелестит. Затем он чуть приподнимает меня за ноги, раздвигает их и я понимаю, что он хочет войти в меня. Да, да! Я готова… Изнывая от желания, которое накатило на меня с новой силой, я гляжу на то, как он медленно входит в меня. Сначала мне совсем не больно, там, где только что были его пальцы, но потом… Потом я чувствую, как что-то во мне натягивается до предела и, наконец, рвется. Я вскрикиваю, но на этот раз от боли. Небольшие слезинки непроизвольно выступают на моих глазах; он останавливается, не идет дальше. Слизывает слезинку с ресницы. — Больно? — я отрицательно мотаю головой. — Только немного, — шепчу я и обхватываю его голову, прижимаю к себе. — Дальше. — Ты уверена? — он явно взволнован. — Пожалуйста… Он продолжает входить, но я уже не чувствую той обжигающей боли, а лишь только ее слабые отголоски. Он почти полностью покидает меня и входит снова, я стону от наслаждения. Он внутри меня… Мой дядя внутри меня… Подумать только, как же давно я этого хотела. Он снова выходит из меня, а потом наполняет вновь, я чувствую его внутри, такой теплый и пульсирующий… Мы сейчас — одно целое. И плевать, что он не испытывает тех же сильных чувств, что и я… Главное, что он меня хочет. Довольно сильно хочет — значит, я ему нравлюсь. Он настраивается на ритм, постепенно ускоряясь. Дядя двигается уверенно, стонет вместе со мной, но сдавленно, явно сдерживая свою слабость; я же стону громко, уже не смущаясь. Я люблю этого мужчину. Я люблю. Постепенно ритм становится бешеным, наше дыхание окончательно сбивается, я держу его за спину, пытаюсь неуверенно двигать бедрами навстречу. Внутри меня снова накапливается эта энергия, все сжимается, я чувствую это. — Давай же, — просит он меня, и от его голоса я распадаюсь на тысячи кусков. Я расслабляюсь, руки мои прижимают его к груди, когда он кончает и ложится на меня сверху, придавливая к кровати и тяжело дыша. — Умница, — хрипит он и перекатывается на кровать. Мне даже грустно расставаться с ним, он так мирно покоился на моей груди. Игорь тянется к тумбочке за сигаретой и закуривает. Я переваливаюсь на бок и гляжу, как струйки дыма покидают его легкие. Он, заметив мой взгляд, чуть улыбается и обнимает одной рукой, притягивая к себе. — Я люблю тебя, — шепчу я, почти плача от неимоверной печали, которая накапливается в груди. Ведь только для одного из нас это был больше, чем секс.  — Я знаю, солнышко, — он выдыхает дым. — Знаю.