Мой любимый дядя.

Я, как по волшебству, снова просыпаюсь в своей постели, хотя засыпала с дядей. Во сколько же он встал и отнес меня сюда? Я потираю глаза, замечая, что я в рубашке. Он еще и одел меня, надо же, сколько заботы! Встаю, умываюсь, чищу зубы и приоткрываю дверь в комнату дяди — пусто. Хм. У нас через полчаса должны быть занятия, куда он ушел? Покурить? Пока я спускаюсь по лестнице, вспоминаю, что произошло вчера. Все будто в тумане, я вела себя, как полная дура… Ревнивая дура. Не разобравшись в ситуации, вылезла из-под его кровати, разделась и со слезами потребовала секса. А он, прямо как рыцарь, погладил меня по голове, утешил и уснул, обнимая. Он — хороший, я — плохая. Я откусываю кусочек белого хлеба на кухне и невидящим взором смотрю на мать. Она бегает туда-сюда по кухне, ищет что-то; я жую хлеб. Когда она поворачивается ко мне, ее глаза начинают сиять. Не знаю, почему. Наверное у всех мам так… — Доченька, ты проснулась, — она с ласковой улыбкой смотрит на меня, и я мысленно сравниваю ее улыбку с дядиной. С удивлением замечаю, что он — точная копия мамы, только моложе и симпатичнее. Мама тем временем лезет за чем-то в холодильник. — Хочешь кушать? Я подогрею. Я киваю и сажусь за стол. Чувствую себя отвратительно. Может, из-за того что полночи ревела. Может, потому что меня гложет чувство вины перед мамой. Может, мне просто не хватает дяди — здесь, за этим столом… Мама ставит передо мной подогретый куриный бульон, который я вчера ела на ужин. Я понимаю, что голодна, и съедаю его за несколько минут; мама тем временем блаженно смотрит на меня, поглаживая волосы. И тут руки ее останавливаются. — Что это? — ледяным, ужасающим и удивленным голосом спрашивает она, глядя на мою шею. — Что? — опешиваю я, а потом вспоминаю — засос. Мое лицо бледнеет, ложка зависает в воздухе. В комнате абсолютная тишина, лишь только тикают часы на стене. Я думаю, что ответить, лихорадочно перебираю все варианты. Я никуда не выходила из дома на протяжении этих дней. Она не поверит, что ко мне пришли подруги, поставили мне засос и ушли. Не поверит и в байку про пылесос только потому, что это уже было — в восьмом классе мы с подругами и вправду поставили засосы пылесосом. Но сейчас у меня на шее красуется немаленький след нашей с дядей страсти. Но этого уж я точно ей никогда не скажу. Я смотрю на лицо мамы: с одной стороны удивленное, искаженное ужасом, а с другой — злостью и непониманием. Я не нахожу ни единого решения и потому делаю так, как делала всегда в детстве, если меня хотели наказать — я быстро встаю с места и мчусь наверх со скоростью звука, забегаю в комнату дяди (потому что в моей сломан замок), запираюсь и сажусь на кровать, прижимая к себе ноги. Чувствую, сейчас заплачу от безысходности. Вот это я влипла так влипла. И главное — никакого существенного оправдания не придумать. А за правду так вообще убьёт. Мама яростно стучит в дверь, и мне на минуту кажется, что она ее сейчас выломает ко всем чертям. — Вика! — кричит она, я сильнее прижимаю колени. — Немедленно открой мне, Вика! Откуда это на твоей шее?! Скажи мне! Я падаю на кровать и прижимаю к себе подушку, слезы моментально впитываются в наволочку. Эта подушка пахнет самым лучшим для меня запахом — Игорем. Я поглубже вдыхаю и закрываю глаза. Мама все еще яростно кричит за дверью и стучит по ней кулаками, и единственное, что сейчас успокаивает меня — эта подушка. Я сейчас очень хочу быть рядом с дядей. Я бы легла на его колени, он бы погладил меня по голове, сладко поцеловал бы меня, успокоил, прижал к себе. Но я не знаю, где он, и все, что я имею — его подушка. Я утыкаюсь в нее лицом так, что становится трудно дышать. Мама все еще колотит дверь. — Света? — я резко поднимаю голову на самый приятный голос в мире. — Что ты делаешь? — Игорь, кто к ней приходил?! Какой-нибудь мальчик был? — он не успевает ответить, как она продолжает: — У нее на половину шеи засос, представляешь?! Она заперлась и не выходит! Я снова плачу. Мама словно рычит эти слова, и мне становится страшно. Если я выйду — она меня убьет. — Свет, успокойся, — я почти вижу, как дядя осторожно берет маму за плечи и отводит от двери. — Это может быть все, что угодно. Подружки там, может просто синяк. — Я что, по-твоему, синяк от засоса не отличу?! — шипит на него мама, но дядя игнорирует ее и осторожно стучит в дверь. — Викусь, солнышко, это я, — словно я тебя не узнаю. Ты единственный человек в мире, голос которого я хочу слушать вечно и везде узнаю. — Открой мне пожалуйста дверку, я тебя не трону. Я молчу, но сажусь на кровати. Каковы шансы того, что, когда я открою, на меня не налетит мать? Мне так страшно никогда в жизни не было, клянусь… Но за дверью мой любимый, тот, который так и манит меня, просит открыть дверь. Он же не даст меня в обиду? Я встаю, бросаю подушку на пол и долго-долго смотрю на дверь. — Вик? — кажется, он беспокоится. — Скажи что-нибудь, не молчи. Или открой. — Выпороть ее надо за такие выходки, — шипит мама. — Света, — я прямо слышу, с какой злостью дядя говорит это маме. А ведь он младше ее. — Не трогай ребенка, не разобравшись, поняла? Я удивленно гляжу на дверь, сжимаю ручку и замок. Он точно меня не даст в обиду. Мне так хочется сейчас прижаться к нему, вдохнуть его запах — не с подушки, — а живой, настоящий. Так хочется коснуться его губ своими. Так хочется понять, что я в безопасности, что этот мужчина — мой вечный защитник и покровитель. Так хочется, что я быстрым движением рук открываю дверь и падаю в его объятия. Даже со стороны это смотрится нормально — я же его племянница, — но под этим жестом между нами проскальзывает очень многое. Ведь из-за его выходки в час страсти сейчас меня хотят убить. Он обнимает меня одной рукой, обхватывая за плечи, а второй держит маму на расстоянии. Я утыкаюсь носом в его грудь и тихо скулю, как потерянный щенок, нашедший свое спасение. — Вика, отвечай мне! — все же нарушает мою идиллию мама. Я испуганно смотрю на дядю, и он сразу же всё понимает — так мы связаны. Он медленно проходит со мой внутрь и запирает дверь перед мамой. Рука его медленно спускается на мою талию, а я, поняв, что в безопасности, тянусь руками к его лицу. Трогаю, ощущая небольшую щетину, большими пальцами глажу его губы, думая, как хочу прямо сейчас впиться в них, но держусь. — Света, спокойнее, — мама продолжает что-то кричать, но я ничего не разбираю, я просто смотрю на серьезное лицо моего любимого и млею. — Все ведь хорошо. Я не подпущу вас друг к другу, пока вы обе не успокоитесь. Давайте разберемся с этим вместе, хорошо? Она еще что-то кричит, но потом ее крики переносятся на первый этаж, и я понимаю, что она пошла за успокоительным. Игорь поворачивается ко мне, смотрит на меня виноватыми глазами и тихо шепчет: — Я рядом, я рядом… — представляю, какое отчаяние сейчас исказило мое лицо. Я встаю на носочки и притягиваю его к себе, целуя. Этот поцелуй такой нужный нам обоим, такой важный. Он не страстный и не нежный… Этот поцелуй нужен, чтобы мы оба поняли, что есть друг у друга. Он успокаивает меня и, я надеюсь, Игоря тоже. Мы не разрываем его, держим, он так крепок, как пол под ногами — этот поцелуй держит меня, как и его крепкие руки. Я глажу его лицо руками, все еще касаясь его губ своими. Я так люблю его. Я так рада, что он пришел. Дядя разрывает поцелуй, я тяжело дышу, понимая, что еще чуть-чуть — и я бы задохнулась. Великолепная была бы смерть. — Все хорошо? — он убирает одну руку с моей талии и смахивает большим пальцем слезы. Я быстро киваю и снова прижимаюсь к широкой груди, ощущаю под щекой приятную ткань рубашки. — Где ты был? — шепчу я, думая о том, что больше никогда его не отпущу. — Кое-какие дела. По работе, — он гладит мои волосы, вдыхает их запах, зарываясь в них носом. — Кто-то говорил, что под волосами не будет видно. — Это была случайность, — виновато шепчу я и под странным порывом легонько целую его в шею. — Я забыла. — Я уж подумал, что ты тут вены режешь, — он усмехается. Видимо, сам понял, насколько бредовая и необдуманна была эта мысль. Он снова прижимается лицом к моим волосам и тихо шепчет: — Я очень испугался. От этого признания внутри меня все сжимается, а внизу живота появляется знакомое тягостное чувство. Я тяну его за руку за собой и сажаю на кровать, а сама сажусь на колени — так, как сидела в детстве. Кладу голову ему на плечо и постепенно успокаиваюсь, он гладит меня по голове, перебирая в руках черные волосы, в ответ я начинаю делать тоже самое. — Займемся любовью? — шепчу я так тихо, что, боюсь, даже он не услышит меня, не то что мама. Он смотрит на меня, хлопая темными ресницами. Взгляд его темнеет, зрачки медленно расширяются. Я понимаю ответ без слов и нежно целую его, снова поглаживая лицо ладонью. Он тоже трогает мое лицо, а не другие, более эротичные зоны, и я позволяю себе на минутку представить, что он любит меня, а не просто трахает. Постепенно поцелуй углубляется, его язык хозяйничает в моем рту, отчего я быстро возбуждаюсь. Я вспоминаю, что этот язык был на всех частях моего тела, и от этого я издаю короткий стон. От одной лишь мысли о нем я могу стонать от наслаждения. Вот как он действует на меня, мой дядя. — Придется быть потише, солнышко, — шепчет он, особенно сладко произнося последнее слово. Я глажу его лицо, а потом перехожу ниже, расстегивая пуговички на рубашке. Он целует меня в шею, в ключицы, стягивает с меня отцовскую рубашку через голову и я остаюсь перед ним в нижнем белье. А я очень долго вожусь с его рубашкой, уже чувствуя бедром, как он возбужден. В конце концов, и ее он стаскивает через голову, открывая мне проход к груди и шикарному торсу. Я припадаю губами к его груди, влюбленно целую, но пытаясь не стонать оттого, как он нежно гладит мою спину и нарочито медленно расстегивает бюстгальтер. Оттягивает лямку, снимает ее с плеча, а вторая падает сама. Ох, как же сексуально он это сделал! Я с бешеной страстью целую его, провожу языком по его нёбу, по зубам, по нижней губе и, наконец, сплетаюсь с ним языками, ощущая его эрекцию все больше и больше. Он кладет меня на кровать лицом вниз, а потом стаскивает меня за ноги, и я становлюсь на колени, держась за кровать. Как называется в народе, стою перед ним раком. Дядя поглаживает мою попу, не снимая намокших трусиков, а лишь засовывая под них пальцы, и это жутко меня возбуждает. Я уже изнемогаю от желания и прикусываю губу, когда он стаскивает с меня последнюю вещь и поглаживает ладонью мою намокшую дырочку. Я тихо стону от желания и тяжело дышу, надеясь этим сподвигнуть его на дальнейшие действия, но он только гладит меня — попку, влагалище, спину. Неожиданно трется об мое мокрое местечко бугорком на джинсах, и я не сдерживаю стона, хотя пытаюсь издать его как можно тише. Сильно кусаю нижнюю губу, чуть дергаю бедрами, пытаясь заставить его войти в меня. Наконец, слышу звук рвущегося пакетика, вся замираю в ожидании, держусь за кровать. Он медленно входит в меня, давая время освоится с новой позой. Я стону в простынь. Ох, какое это чувство… Я наполнена им, я чувствую. Он начинает двигаться, поглаживая мою спину, я слышу его тихие стоны, отчего мне хочется кричать от наслаждения. Он так глубоко, как еще никогда не был. Видимо, после первых двух раз я стала готова к такому виду секса. Это немного унизительно, но зато как приятно… Жаль только, не могу поцеловать его. Стону в покрывало, когда он начинает ускорять темп, входя в меня все яростней. Я чувствую, как вся наполняюсь желанием и внутри меня накапливается энергия. С новым его толчком она вся вырывается наружу, я кусаю губу до крови, чтобы не закричать от наслаждения, которое накатывается на меня снова и снова, как волнами. Он все еще продолжает двигаться и заходит так далеко, что я кончаю еще раз, после чего уже и он не сдерживается и испытывает оргазм. Он накрывает нас обоих и выходит наружу тихими звуками. Нам обоим стоит быть потише, но так хочется покричать… — Ох, Вика, — он вдыхает запах моих волос и выходит, я даже немного расстраиваюсь. Я обессилена… Два оргазма сразу — это сложновато. Он переворачивает меня и усаживает на кровати. Долго целует, поглаживая талию и спину, я же просто кладу руки на его плечи и наслаждаюсь великолепными чувствами, что бушуют внутри меня. Неожиданно ко мне возвращается остаток сил и я понимаю — я хочу еще. Я обхватываю его шею руками, притягивая к себе. Языком залезаю все глубже, пытаясь дать понять, чего хочу. Он прижимает меня к стене и исследует руками мое тело, нежно проходит пальцами. Мое тело словно пронизывает током, и я выгибаюсь ему навстречу, упираюсь сосками в грудь. Игорь наклоняется и сосет их, покусывает. От такой грубой ласки я хочу кричать, выгибаюсь, поддаюсь ему. Он гладит рукой мой живот, ноги, руки. Я лишь крепко держу его за шею, не смея отпустить. Мужчина встает на кровати на колени и рывком поднимает меня, я обхватываю его за талию ногами, чувствуя под собой его возбужденную плоть. В очередной раз радуюсь, что он хочет меня. — Ты ненасытна, Виктория, — он входит в меня, рычит на ухо. Ммм… какой приятный звук. Мне даже не нужно ничего делать, он сам приподнимает меня за бедра и насаживает на себя. Сейчас я чувствую его еще глубже, но, думаю, глубже уже никогда не будет. — Как же хорошо… — от этого я стону ему в плечо, чувствуя себя невероятно счастливой от его слов. Не своди меня с ума, Игорь! Я и так уже полностью сведена… Я довольно быстро чувствую оргазм, стону ему в губы, нечаянно прикусываю его язык. Он тоже кончает и продолжает держать меня, а я постепенно ощущаю спиной холод стены — я не чувствовала его раньше. Дядя выходит из меня и сбрасывает второй использованный презерватив на пол. Шумно вздыхает и ложится, а я падаю следом за ним, приникаю к его груди, глажу рукой. Хочется снова повторить ему «Я люблю тебя», но я ведь никогда не услышу ответное признание. Я услышу только «Знаю, солнышко. Знаю». Мама осторожно стучит в дверь. Мы, как сурки, вскидываем головы. — Вы там все? — Я задыхаюсь. — В смысле, успокоились? Я готова к разговору. Умиротворенно кладу голову на грудь дяди и смотрю в светлые зеленые глаза. Я почти вижу в них любовь. Почти… А может, это моя фантазия. Он кратко целует меня и указывает головой на дверь. — Готова? — Да, — обреченно вздыхаю я.