Мой любимый дядя.

Мы сидим за столом. Я, мама и дядя. Я пристыженно смотрю на стол и на свои руки под ним, а справа и слева от меня — как ангел и демон — сидят строгая мама и дядя, который нежно смотрит на меня. Я очень устала и потому хочу просто прилечь на его груди и заснуть, но для начала последует долгая разборка с мамой. — Еще раз спрашиваю, — сдержанно произносит мама с сжатыми зубами. — Откуда у тебя на шее засос? Я краснею и бросаю быстрый взгляд на дядю. В его глазах, как и в моих, вина и страх. Воцаряется тишина, а я ежусь под маминым пристальным взглядом. — Я имею право на личную жизнь? — слишком смело отвечаю я, пальцы мои сходят с ума, я сдираю ногтями кожу, прикусываю губу. — Нет, — рычит мама в ответ. Это меня возмущает. Почему это вдруг? Да, мама, я сплю с мужчиной. С очень близким мне мужчиной. И уже четыре дня мы успешно играем в счастливую семью, хотя на самом деле здесь творится чёрте что. Думаю, я вольна делать то, что я хочу и считаю нужным. Я имею право на личную жизнь, мама. Надеюсь, ты услышишь и поймешь это. — Да, — отвечаю я, гляжу на дядю. Его лицо словно говорит мне «Прекрати это, что ты делаешь?». Из-за того, что я вижу это на его лице, смелею еще больше. Меньше получаса назад ты трахал меня, а сейчас, значит, во всю поддакиваешь маме? Ну уж нет. Я поднимаю синие льдинки на такие же синие лавины — в глазах мамы. Чувствую, она сотрет меня в порошок, но все же выпаливаю: — Да, мама, у меня есть возлюбленный, — ее глаза расширяются. — И я сплю с ним. Она словно мечет молнии. Лицо ее резко искажается, она злится так, как никогда в жизни не злилась. Я помню, когда папа вернулся домой пьяный и сказал, что изменил ей. Тогда ее лицо выглядело намного милее, чем сейчас. Старшая сестра давно улетела из гнезда, наверняка, она переспала с мужем только после свадьбы — прямо идеал любой православной семьи. А я неправильная. И, по иронии, я — единственное, что осталось у мамы, но я поступила с ней нечестно, можно сказать, предала ее доверие. Я мельком гляжу на дядю — он в панике, в полной растерянности, он так и хочет крикнуть мне: «Остановись!». Она резко встает, чашка с чаем падает и проливает содержимое на стол и на пол, но мама смотрит только на меня. Я, испугавшись, тоже встаю и готовлюсь бежать, но останавливаю себя. Я должна выстоять. Мама готова кинуться на меня и хорошенько наказать за мое поведение, как делала это раньше, пока я не стала полным идеалом ее мечтаний — отличницей, красавицей, спортсменкой, олимпиадницей… Кем там еще? Все это долго перечислять. В мгновение я сержусь на маму и краем глаза вижу, что дядя тоже осторожно поднимается, чтобы не спугнуть нас двоих. Я всю жизнь делаю то, что она хочет, становлюсь такой, какой она хочет. Может, я бы стала великолепной гитаристкой, если бы она не отказала мне в этом. Может, у меня было бы много друзей, если бы она не выбирала их для меня. Может, я бы стала кем-то лучшим, чем-то большем… Может, я бы не влюбилась в дядю, если бы у меня был такой человек, как он, только звала бы я этого человека «папа». Но из-за маминого характера, из-за того, что она всех пытается нарочно сделать лучше, он и изменил ей с девушкой, которая, я уверена, считала его идеальным и не пыталась изменить. Вот поэтому он сейчас счастлив с ней, а мама живет одна, но все же повторяет ошибку, снова и снова пытаясь изменить всех и вся в корне. — Да, мама, — шиплю я, сужая глаза, и ставлю перед собой стул, как бы загораживаясь им. — Я вот такая плохая дочь. Не твой идеал, о увы. Может, попытаешься еще раз? Авось на третий раз все получится. Знаешь, почему я не считаю Олю идеальной? Знаешь? Потому что она лжет всем вам. И папе, и тебе, и мужу. Только мне она говорит, что увлекается легкими наркотиками! — глаза мамы становятся больше, рот открывается в немом крике. Я не решаю отступать, я продолжаю, ведусь на поводу своих чувств. Знаю, потом буду жалеть. Знаю, но все же кричу: — И еще, знаешь что? То, что я тебе скажу, покажется просто адом по сравнению с фразой «Я сплю со своим возлюбленным», потому что целиком эта фраза звучит так: «Я сплю со своим возлюбленным дядей»! Шах и мат. Мама оседает на стул и начинает всхлипывать. Я моментально жалею о своих словах, тяжело дышу, с жалостью глядя на нее — человека, который вырастил меня. Почему эта мысль не пришла ко мне минутой раньше? Я хочу утешить ее, но не двигаюсь. Мне кажется, еще шаг — и она убьет меня, а потом и дядю. Я смотрю на Игоря, он застыл в немом ужасе. Его лицо сейчас напоминает мамино, он смотрит на меня со злостью и удивлением. Я отвожу взгляд. Не хочу больше видеть на себе такой его взгляд. Никогда. Мама резко встает, я отскакиваю, но ее ярость направлена не на меня, а на дядю. Она резко бьет его по щеке так, что звук эхом проносится по комнате. Я вскрикиваю и прикладываю руки ко рту. Мама снова заносит руку, кричит ему что-то жутко оскорбительное, но в моих ушах словно вата. Я бегу вперед и встаю перед Игорем, прикрывая его. Все равно он выше меня, лицо его открыто для пощечины, но я все же встаю перед ним, полными слез глазами глядя на маму. Она останавливает руку, но держит ее над головой. Губы ее сжаты, брови сведены. Она думает, что это он соблазнил меня, такую маленькую и невинную. Но если посмотреть на правду со стороны… Я соблазнила его, я гораздо больше жажду секса с ним, чем он со мной. Всегда инициативу проявляла я, нежели он. Кроме первого раза. Но маму не переубедить — она уверена, он заставил меня, соблазнил… Мне так страшно. Зачем я это сказала?! Зачем?! — Вика, — холодно, но сдержанно произносит дядя, потирая щеку. — Иди в комнату, нам со Све… мамой нужно поговорить. Я поворачиваю к нему голову, гляжу раскрытыми глазами со слезами в них. Отрицательно мотаю головой. — Иди, — говорит он все еще серьезно. Мне попросту страшно его оставлять, но от его ледяного тона кровь застывает. — Иди! Из моих глаз вырываются слезы, и я убегаю наверх, запираясь в его комнате второй раз за день. Боже, еще полчаса мы почти любили друг друга на этой кровати — страстно, неудержимо. Его губы искали мои, руки ласкали каждую часть тела, он хотел меня, а я хотела его. А сейчас… одна моя необдуманная фраза, сказанная в порыве отчаяния, все испортила. Я падаю на кровать и прижимаю к себе подушку, что пахнет им. Не хочу потерять. Не хочу… У нас должно было быть еще три дня. Три счастливых, беззаботных дня, когда я могла бы любить его. И я все испортила. Всего два дня до моего семнадцатилетия, и вот какой подарок я себе делаю — уничтожаю на корню свое счастье. Я не переживу, если расстанусь с ним. Я не переживу, если все закончится так… Дверь резко раскрывается, и в комнату залетает дядя. Он, не глядя на меня, кидает на пол чемодан и начинает собирать по комнате свои вещи. Я удивленно смотрю на него, прижимая к груди подушку. — Игорь? — шепчу я, глядя на то, как он вытаскивает из тумбочки всякую мелочь. Он очень зол. И игнорирует меня. — Игорь? Я на грани истерики. Он не отвечает мне, просто яростно кидает вещи в чемодан, а я сижу с его подушкой и гляжу на то, как мой шанс быть счастливой, как вся моя жизнь, сосредоточенная в этом человеке, медленно, но верно улетает от меня, покидает. Из глаз с новой силой льются слезы — последние два дня я часто плачу. — Игорь, прошу, ответь мне, — я умоляю его, но он молчит и закрывает чемодан. Я долго гляжу на него и постепенно ко мне приходит мысль — я больше никогда его не увижу. — Игорь! Я вскакиваю, подушка летит на пол, а я обхватываю его шею руками и крепко-крепко сжимаю, пытаясь удержать рядом. Ткань его рубашки, которую он не так давно стягивал с себя, размокает под моими горькими слезами — самыми горькими из тех, которые я когда-либо проливала. В подсознании всплывает картина: я маленькая, мне лет одиннадцать, показываю дяде серебряную медаль за олимпиаду по математике, смущенно улыбаясь. Мама не оценила ее, сказала, что второе место — плохой результат, что я могла бы постараться лучше. А вот дядя, мой тогда уже любимый дядя, радостно улыбнулся и взял меня на руки. Он сказал, что я очень умная и что мама не виновата, она такая по характеру. Это было единственным, что утешило меня тогда. И в следующем году я добыла золото не для похвалы мамы, а для улыбки дяди. Только для него. И сейчас этот человек, для которого я делала все, которому я посвятила свою жизнь после ухода отца, также уходит от меня. Он так же хлопнет дверью, мама также проводит его злым взглядом, и я увижу его только через пять лет — с другой женщиной. Я не перенесу этого. Никогда. — Не уходи, — я всхлипываю, прижимаясь еще больше. Я думаю, я даже могу задушить его так. — Прошу, не уходи. Не оставляй меня. Не оставляй меня. Не оставляй меня! Я шепчу это снова и снова, запинаясь, всхлипывая, и в итоге замечаю, что произношу: «Неосталяимя…», — но ничего не могу с собой поделать, язык начинает заплетаться. Он кое-как отрывает меня от себя, я почти визжу от этого, бьюсь в истерике, хватаю его за руки, за шею, пытаясь удержать рядом с собой, но ничего не выходит. — Вика, тише! — он снова отцепляет меня от себя, я оставляю на его руках царапины, а потом снова впиваюсь, рыдая. — Понимаешь, это не то, что тебе нужно, пойми, пожалуйста, — я мотаю головой. Ты — все, что мне нужно. Весь мой мир, вся моя душа, мое тело — это ты. Единственное, что мне нужно. Поэтому я так цепляюсь за тебя. — Прости меня, что я поддался этому. Я виноват, что это сделал, но уже никак не исправишь… Я поступил, как идиот. И сейчас я должен покинуть твою жизнь. Я пустым взглядом смотрю в зеленые прекрасные два осколка. Мои два прекрасных осколка. — Навсегда? — испуганно шепчу я. — Навсегда, — в ответ шепчет он. В его голосе я слышу те же страдания, что и в моем. Возможно, он еще полюбит меня. Возможно, у нас еще все будет… Только не уходи сейчас! Не уходи, умоляю! Я открываю рот в пустой попытке говорить, но из моей глотки вырывается только непонятное хрипение, словно я рыба и задыхаюсь. Меня лишили моей воды. Лишили того, чем я дышала. — Нет, — мотаю головой я, выгляжу, наверное, как безумная. Он крепко держит мои запястья, я пытаюсь вырваться. В его глазах столько тоски… Он не хочет меня отпускать. Так не отпускай! — Нет! Я люблю тебя! — это уже отчаяние. Его взгляд моментально теплеет, смягчается, руки отпускают запястья, и я возвращаюсь к его груди, сильно прижавшись и вцепившись в рубашку пальцами. Ни за что не отпущу. Никогда. — Я знаю, солнышко, — он тоже обнимает меня. Видно, ему жаль меня. Жаль дурочку, которая влюбилась в своего дядю. — Знаю.