Мой любимый дядя.

Я держу его так крепко, как только могут мои хилые, дрожащие руки. Единственное, что я сейчас способна делать — это продолжать крепко сжимать его, пока обессиленно не упаду на пол, но и тогда я прижмусь к его ногам, и он никуда не уйдет. — Вика, — он гладит меня по голове, пытается успокоить. — Мне надо ехать. Я отрицательно мотаю головой. Нет. Ты никуда не уедешь. Я сжимаю пальцы, мну рубашку на его спине. Тут ко мне приходит озарение. — Я еду с тобой, — шепчу я в сырую от слез рубашку. Я не вижу его лица, но он, наверняка, удивлен. Мы еще долго стоим так, просто обнявшись и думая. Точнее думает только он, а я блаженно вдыхаю его запах, как в последний раз. — Ты не можешь, — он шепчет осторожно, пытаясь не разбудить во мне зверя. Я еще больше впиваюсь в ткань ногтями. — Света, она… Как с цепи сорвалась. Она выгнала меня, все объяснила. И она права, понимаешь? Все, что она сказала мне про то, что тебе только семнадцать, и про то, что тебе надо учиться, что ты моя племянница и я не должен портить твою жизнь, все это — правда. Ты пока не понимаешь, но потом, я уверен, скажешь нам спасибо. И я слишком стар для тебя, — он прерывисто вздыхает, останавливает себя. Наверняка, еще было много причин. Очень много. Умом я понимаю, что он прав и сейчас я должна его отпустить, пойти к маме и извиниться, но моя душа и мое тело отказываются. Все мое существование бьется в истерике, даже не думая выпускать из рук журавля, ради какой-то там синицы моего возраста, с которой мне можно быть. И то абстрактной. — Я еду с тобой, — твердо повторяю я, прекращая плакать; слез уже просто нет. Я поднимаю голубые покрасневшие глаза на него и долго-долго смотрю в зеленые кристаллы. Я люблю их. Люблю и смоляные волосы, люблю и тело, и душу, и все привычки, и все странности — все. Я не могу отпустить то, чего хотела так долго. Я думала, это невозможно, но Вселенная, наконец, услышала мои молитвы. — Это не может быть наше прощание. Он сдержанно целует меня, не выдержав. Эта энергия между нами так просто не пропадет, она останется на всю жизнь, пусть даже пройдут года. Да, одиннадцать лет — большая разница, но есть ведь и больше… Что мешает этим людям любить друг друга? Что помешает мне любить его? Ему под тридцать, а он выглядит лучше любого пацана. Для меня — лучше всех. Поцелуй прерывается, и Игорь, сдавшись, ставит чемодан на пол. От радости я замираю, полагая, что это мне снится. Я уже почти сдалась… — Ты не уезжаешь? — Нет, я беру тебя с собой, — он гладит меня по голове, но я не разжимаю руки. Все еще держу. — Мне нужно взять документы, — говорю я, собравшись с мыслями. Потом буду удивляться, восхищаться, радоваться — сейчас важно не упустить момент. Он может передумать. — Иди и бери, я тебя не останавливаю. — Я без тебя никуда не пойду, — я разрываю объятия, но тут же хватаю его за руку, цепляюсь за нее, как утопающий за спасательный круг. Веду его в комнату, дядя послушно идет за мной. Он понимает: одно его резкое движение, и я снова повешусь ему на шею, цепляясь зубами и ногтями. И тогда я уж точно не слезу, сколько бы он не стал меня уговаривать. Я быстро хватаю паспорт, аттестат и студенческий, потом открываю тумбочку и хватаю телефон, ноутбук решаю оставить. Лучше я поеду с пустыми руками в новую жизнь, чем нахватаю кучу вещей, что тянут вниз. Я поворачиваюсь к Игорю и сдержанно киваю, сжимая губы, чтобы не расплакаться. Я готова. Когда мы молча спускаемся вниз, он идет впереди с чемоданом, а я взяла лишь сумку через плечо, она почти пустует. Мама сидит за столом, глядя на его поверхность, молчит. Я на несколько секунд останавливаюсь у стола и гляжу на нее, она поднимает синий взгляд, в котором столько печали… Я отворачиваюсь, чтобы снова не разреветься, и ухожу из дома вслед за моим любимым дядей. «Сапсан» мчится, разрезая воздух, с каждой секундой приближая меня к Москве и отдаляя от родного Петербурга. Я сижу рядом с дядей, он сжимает мою руку и смотрит на тени деревьев, пролетающие за окном. Взгляд его наполнен усталостью и печалью, почти граничит с непосильной болью. Мама… то есть сестра была для него самым близким человеком на протяжении всей его жизни. Сколько бы они не ссорились, они всегда быстро мирились. Они знают друг друга лучше кого бы то ни было, а из-за моих глупых слов им пришлось навсегда оставить друг друга, разрывая двадцати восьмилетнюю связь. Чувствую себя последней мразью. Я даже не знаю, что могу сделать. Уже два часа он просто молча глядит в окно на пролетающие мимо пейзажи. Они резко сменяют друг друга, а вот лицо дяди остается неизменным. Я не знаю, как могу утешить его, лишь сжимаю руку в ответ. Наверное, мама смогла бы утешить его в любой ситуации, а я не могу. И почему он выбрал меня? — Игорь, — еле слышно обращаюсь я к нему, мужчина поворачивает пустой взгляд ко мне. Пытается улыбнуться, но у него выходит лишь слабое подобие улыбки. Вот так всегда — плохо ему, а он пытается подбодрить других. Меня пронизывают крайне нежные чувства. Мне хочется заботиться о нем, особенно вот таком — расстроенном, слабо улыбающимся и с болью в глазах. Я недолго думаю, как могу поддержать нас обоих. — Можно я поцелую тебя? Он удивляется, но лицо его не меняется, только брови взлетают вверх. Он долго смотрит мне в глаза, а потом пожимает плечами. Я полагаю, это «да». Я притягиваюсь к нему, он чуть двигается мне навстречу, и наши губы соединяются. Это второй поцелуй за день, который просто нужен нам. Чтобы понять, что все хорошо. Он должен осознать, что я с ним и я его не брошу. Что бы он мне не сказал, как бы неправильно это ни было, я никогда не перестану его любить. И в этом весь смысл этого поцелуя — я хочу донести это до него. — Все хорошо? — шепчет он, когда поцелуй прекращается, и я сажусь на свое место. — Как же твоя учеба и… ну, друзья. Семья, — он хватает руками голову, зарываясь пальцами в черные пряди. — Что же я наделал… Мне нужно вернуть тебя обратно. Нет! Мои глаза расширяются. Я-то уж подумала, что тут, в «Сапсане», мне не грозит возвращение домой. Но мой дядя думает по-другому. — Даже не думай, — шиплю я, как дикая кошка, но в то же время ласково глажу его по голове. — Я могу обучаться дистанционно, у меня на это хватит и ума, и времени. А друзей, ровно как и семьи, у меня нет. У Оли своя жизнь, а мама… Сейчас не лучшее время мне с ней быть. Я бы все равно ушла к папе, если бы ты уехал. А сейчас я рада, что я с тобой. Он поднимает на меня глаза, постепенно из них ускользает решимость отправить меня домой. Он сильнее сжимает мою руку и кладет голову на мое плечо. Бедный, он так устал… Я не тревожу его и даже не трогаю, просто смотрю в окно на тени пролетающих мимо деревьев. Через два дня мой день рождения. Через два дня я снова загадаю свое извечное желание, которое никогда в жизни не изменится: «Я хочу любви моего дяди. Такой любви, которую испытываю я».