Мой любимый дядя.

Я просыпаюсь с отличным настроением. Солнце ярко светит мне в глаза, проходя сквозь тонкую материю штор, а я все продолжаю валяться в кровати. Надо бы сегодня позаниматься, чтобы из универа не вылететь. Эх, жизнь хороша! А сегодня мне еще и восемнадцать лет. Вообще отлично. Я иду на кухню в поисках дяди, но все же убеждаюсь, что он на работе. Мог бы хоть сегодня пропустить… У него вообще выходные там бывают? Я достаю из холодильника некоторые продукты и начинаю готовить себе завтрак. Нельзя вечно питаться всякой фигней по кафешкам, пора привыкать к жизни без мамы. Мама… с одной стороны, я скучаю по ней, ведь она была — да и остается — дорогим мне человеком, но, с другой стороны, меня все еще терзает обида и страх. То ее лицо, с которым она замахивалась на дядю, мне никогда не забыть. Все мои чувства двусторонние, и ничто мне не дает насладиться этим днем по полному! Ведь сегодня мой день рождения, как-никак. «Самый лучший и желанный тобою подарок», — боже, его эти искорки в глазах и ямочки. Он явно собою был доволен. И свел меня с ума. Теперь мне интересно, что ж за подарок такой! Постоянно мне все интересно… Телефон сообщает мне о сообщении в ВК, и я быстро открываю его, следя, чтоб мои оладьи не подгорели. Сообщение пришло от Сашки, ну от кого ж еще. «Вик, с днем рождения тебя! Всего-всего тебе, любви там, счастья и всего-всего! Но ты знаешь, что я не мастер поздравлений, так что лучше я при встрече тебе отдам первый свой подарок за три года нашего знакомства! Надеюсь, тебе понравится :)» Почему-то от этого сообщения мне стало гораздо легче и приятнее жить. Но, черт подери, теперь мне интересно, что мне подарит Сашка! Вашу мать! Замкнутый круг какой-то. Оладьи получились успешные, даже очень вкусные, хоть мои кулинарные навыки и не на высоте. В итоге я всего-то полчаса стояла у плиты, пританцовывая под музыку, которая играла в телевизоре. Муз-ТВ таки. Полчаса. Вот я и прожила полчаса этого дня. Чувствую, он будет невыносимым… Долгим и ужасным, пока мой свет не вернется с работы. Еще и этот долбанный интерес, мне же постоянно хочется что-то узнать! То этот подарок, то тот, то бумажка! Я вообще очень любоз… Погоди-ка… Бумажка! Я бросаю оладьи на столе, так и не доев последние два из своей порции, и бегу в комнату дяди. Кстати, что там в других комнатах? А, ладно, потом посмотрю. Я забегаю в комнату и с полными решимости сердцем открываю тумбочку. Бумажечка, бумажечка, где ты? В итоге роюсь в этом долбанном ящике, пока почти на самом донышке не нахожу ее, драгоценную бумажку. Черт подери, вот ты где! Специально долго держу ее повернутой к себе чистой стороной. Так, судя по бумаге, это фотография. Уж фотографии я никак не ожидала… Неужели какая неудачная фотография дяди? Зачем же он тогда на нее так долго смотрел? Может, я не то нашла?.. Наконец, уже без прошлого интереса, переворачиваю фотографию и замираю на месте. Нет. Не может быть… Я прикладываю руку ко рту. Нет, это не может быть правдой. Не может быть… Фотография выпадает из моих рук и плавно опускается на пол, я оседаю следом, все еще с ужасом смотрю перед собой. Господи… Убейте меня. Это не может быть правдой. Не может быть правдой… Теперь мне все ясно. То, как он смотрел на эту фотографию, то, почему он трахал меня и почему вообще предложил эту гребаную игру… Действительно, я ведь так похожа на нее, как я раньше не догадалась. Я не хочу в это верить, но эта фотография прямо передо мной, вот она, перед моими детскими, застеленными ложными надеждами и ожиданиями глазами. А я велась. Думала, он когда-то полюбит меня. Боже, лучше б он любил кого угодно, но только не ее! Лучше б это была фотография какой-нибудь известной модели или стриптизерши, или вообще мужчины, раз уж на то пошло, но только не ее! Я падаю на пол, прижимая руки к груди и реву. Рву фотку несколько раз, понимая, что это не даст мне должного ощущения. Почему… Почему я так похожа на нее? Почему я должна это терпеть? Неужели, меня совершенно невозможно полюбить? Неужели вся эта неделя была простой ложью, даже не желанием, а гребаной ложью, представлением ее заместо меня? Как же больно… Я каждый год плакала оттого, что мой дядя уезжал домой, покинул наш дом. Почти каждую ночь ревела в подушку из-за своей несчастной и такой ироничной любви, но то, что я чувствую сейчас, — совершенно другой уровень. Я бы все стерпела. Все, что бы он со мной не делал. Главное, чтобы он видел перед собой меня. Но… ведь я так похожа на нее, действительно. Почему я не додумалась его кем-то заменить? Я так люблю его… И мне теперь невыносимо осознавать, что все это время сердце его было отдано другой, с коей он никогда не сможет быть. Это за гранью реальности. Я встаю, вытирая слезы с глаз. Я уйду отсюда. Я делаю так всегда, когда мне плохо и не хочется видеть человека — я убегаю от него. Я убежала от мамы и убегу от него. Люблю, но убегу. Я не она, придется смириться… Вижу аккуратно повешенный костюм, тот самый, который так сексуально на нем сидит. Тот самый, который я снимала позапрошлой ночью, расстегивая каждую пуговичку, касаясь губами каждого обнаженного сантиметра. Все это время он видел не меня, он видел ее. И потому так томно смотрел на ее фотографию, которая уже давно хранится в его тумбочке. Моей фотки там нет, потому что я ему незачем. Вот она я — трахай не хочу! Зачем меня любить, если я такая шлюха, готовая отдаться собственному дяде?! Действительно! И кому я теперь буду нужна? Остался хоть один человек на этом свете, способный полюбить то, чем я стала после череды неудач в своей жизни? Я снимаю с себя купленные вчера вещи и бросаю на диван. Не хочу иметь ничего от него, ничего! Вынимаю из сотового симку, бросаю на стол, вещи же складываю на диване. Сверху кладу все чеки и этикетки. Как знала, что не выбросила. Одеваю платье и куртку с шарфом, втягивая обратно сопли и убирая тыльной стороной ладони слезы, которые все текут и текут. Кладу ровные ошметки фотографии рядом с запиской, смоченной слезами: «Жаль, что твое сердце отдано этой суке. Жаль, что мое сердце отдано тебе. Надеюсь, ты не обидишься за порванную фотографию. Она тебе, верно, дорога. Farewell, my dear uncle. P.S — I loved you.» Я выхожу из дома, закрыв за собой дверь на ключ и отдав его консьержке, весьма доброй старушке, которая пообещала отдать ключ дяде. Она даже спросила меня, почему я плачу, но я лишь улыбнулась сквозь слезы и ушла, слушая песни на телефоне. Даже идти некуда. Денег нет. Вещей нет. Только документы, с которыми ушла из дома, разбитое сердце и замерзшие коленки. Отлично. Великолепный день рождения. Я ведь даже свечи задуть не успела… «Самый лучший и желанный тобою подарок», — да чего неясного, это же ты! С глаз текут новые слезы, обдавая морозом щеки. Как же жалко я выгляжу. Не хочу его любить. Впервые в жизни я жалею, что влюбилась в него. Всегда, всегда я думала, что когда-нибудь он полюбит меня, что мы будем вместе… Мечтать об этом было все равно что мечтать о личном единороге — никогда не будет так, как ты хочешь. Максимум, что может предложить жизнь — это лошадь. А тут уж сам представляй, что это единорог. Так и я представляла, что нужна ему. Глупая. Наивная. Дура. Такая же, как и все. Я бью ногой сугроб и смотрю, как хлопья снега опускаются передо мной. Снегопад. Отлично. А я в платье. В слезах. Одна. Идиотка. Разумнее будет забыть о фотографии и пойти домой, но я не могу. Черт подери, это же так просто — забыть и сделать вид, что не видела. А я лишь переполненная ненужными чувствами девушка с ложными надеждами. Действительно… Как жаль, что мое сердце отдано этому человеку. Еще и «Земфира — Хочешь» играет. Ха. Смешно. Какая ироничная у меня жизнь. Всегда так карты встают, что хоть в истерику впадай. И сейчас встали. Мне интересно, ну чем она лучше меня?! Чем?! Что в ней такого, чего нет во мне? Я ведь лучше нее, я все делала для тебя, дядя! С самого детства, всегда хранила себя для тебя! Все мои оценки и успехи, все надежды и желания, вся моя жизнь — это ты! А что она?.. Она же занята, отпусти ее, пойми ты уже, что я всегда буду с тобой, стоит тебе только сказать это гребаное «Люблю»! Я оседаю по стене вниз и шлепаюсь в снег. Все. Буду рыдать тут, пока не успокоюсь. «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою», — поет Земфира, и я шепчу это, утирая слезы. Если бы не эта фотография, если бы не она! Если бы не она… Только не она… Я высовываю телефон, когда он пиликает новым сообщением в ВК. Это от Сашки. Блин… Сашка! Я быстро встаю и отряхиваюсь, попутно убирая слезы, которые только с новой силой текут из глаз. Сашка, мой друг… Он же один живет. Боже, вот оно — спасение. Я хотя бы не одна. Я, не читая прошлого его сообщения, пишу: «Саш, помнишь, ты говорил, что я всегда могу на тебя положиться? Давай встретимся на Кузнецком около того кафе через десять минут?» «Что с тобой? Оо» «#Всеоченьплохо» «Окей, я буду»

***

 — Ну, проходи, чувствуй себя как дома, — он неловко убирает вещи с прохода в небольшой прихожей. — И прекрати плакать! Я не могу. Я бы рада, но не могу. Как вспомню про эту фотографию, как про все то, что было, так меня все сжимает судорогой и хочется просто сесть и реветь. Ты бы знал, каких усилий мне стоит перед тобой сейчас стоять, а не лежать. Это пытка какая-то. Лучше уж меня кто-нибудь убьет, чем я буду всю жизнь с этим жить. С этим поганым чувством, что меня променяли на нее… С тем чувством, что его сердце навсегда отдано ей, а мое — ему. С тем, что этот гребаный треугольник самый ироничный во всей вселенной, и я в его центре, вот она я — самый тупой угол, во всех смыслах. Я снимаю куртку и она выпадает из моих рук, а Саша ловит ее в полете и заботливо вешает на плечики. Я ему ничего не сказала. И словом ни обмолвилась. Пока я доехала до кафе на метро, уже успокоилась и просто шла вперед, не видя ничего перед собой, но только увидела парня, что примчался ко мне, запыхавшийся, только с тренировки, сразу же ударилась в рев и вой. Мы шли так по Москве — я все ревела и ревела, ни слова ему не сказав. И вот, когда мы дошли, я совсем выбилась из сил. Мой день рождения, мой восемнадцатый день рождения, совершенно испорчен одной фотографией в тумбочке одного человека. Ох, как же я хочу спать… Мне так плохо, но почему-то клонит в сон. — Где я могу поспать? — беспардонно спрашиваю я у Сашки, который по дороге к комнате собирает с пола всякие раскиданные вещи. Как будто мне есть дело до его бардака сейчас. Он показывает рукой куда-то в сторону, и я, как робот, иду туда, приглаживая волосы на голове. В комнате дикий бардак, как в логове самого дьявола, но я не обращаю на это внимания, лишь сбрасываю с кровати все вещи на пол и падаю на мягкий матрас, прикрываясь одеялом. Почему-то мне ужасно холодно, но я чувствую это только сейчас. Неумолимо хочется рыдать, а в груди все больше нарастает ужасная черная дыра, которую я не способна убрать. Губы, соленые от слез, дрожат от новых приливов истерики, а ресницы все промокают и промокают от жидкого несчастья моего, выкатывающегося из глаз. Кажется, эта печаль больше никогда не покинет мою душу. Я не способна вырвать ее вместе с моей любовью, я способна лишь все больше сжиматься в комок на чужой кровати, не зная, сколько еще продолжится этот кошмар. Мне хочется того же, чего и всегда — дядю, тут, рядом. Но в то же время я все больше понимаю, как ненавижу себя за это чувство. Ни его, ни ее, только лишь себя. Я такая жалкая… В день своего восемнадцатилетия я пытаюсь безуспешно заснуть, окруженная печалью и ненавистью к себе, но перед глазами все еще плавает фотография, на которой на меня смотрит прекрасное изображение моей старшей сестры.