Мой любимый дядя.

Я открываю глаза и привстаю на кровати. Глаза щиплет, губы пересохшие, а в груди все еще сидит этот комок, который пищит мне снова впасть в истерику. Просто сижу, раздумывая над тем, что делать дальше. Не могу я жить у Сашки. Я поеду домой, как и хотела Оля, тогда я даже спасу дядю от заявления. Я все еще предполагаю, что она навряд ли подаст на него в полицию, но черт ее знает. Сейчас, после этой фотографии, я вообще ни в чем и ни в ком не уверена. Надо же, уже темно. До вечера проспала. Смотрю на свои руки, пытаясь найти на них какой-то выход, но это всего лишь мои слабые ручонки. За дверью какой-то шум. Наверное, к Сашке друзья пришли. Не буду их беспокоить, я уже и так много проблем ему создала. Я кое-как сползаю с кровати, наступая на какие-то вещи, которые я скинула на пол. Я держу в руках телефон, с которым уснула. Все-таки зря вытащила симку, теперь и позвонить никому не могу… Я подхожу к двери и замираю, не двигаясь дальше. Глаза снова наполняются слезами, но я их сглатываю. — Вы не можете сюда проходить! Я позвоню в полицию! — это голос Сашки. Видимо, он очень растерялся. — Слушай, парень, я знаю, что Вика здесь, — я опираюсь на дверь и скатываюсь вниз, упираясь головой в колени. Уходи. — Дай мне с ней поговорить, и я уйду. Я не слышу, что там. Какой-то грохот и стремительные шаги, Сашка еще что-то пытается сказать, но я не слушаю. Все мои мысли и чувства сейчас направлены к одному человеку. И этот человек прямо за дверью. Он пытается приоткрыть дверь, впуская тонкую линию света из гостиной, но я нажимаю спиной, чтобы он не двигался дальше. — Уходи, — шепчу я. — Я пришел за тобой, — голос ровный и успокаивающий, словно я зверь какой-то. Не хочу сдаваться. Не хочу… — И уйду отсюда только с тобой. — Уходи, — повторяю я, прижимая колени ближе. — Вик, эта фотка, она… — Что она?! — все-таки срываюсь я, яростно поворачиваю голову на его голос. — Что она?! Скажешь, оказалась там случайно?! Скажешь, это не то, что я подумала?! — То, — я судорожно вдыхаю воздух. Я бы хотела услышать, что это не то. Я бы хотела, хоть и все равно бы не поверила. — Но это было очень давно. Сейчас все изменилось. — Конечно, изменилось, — продолжаю шипеть я. — Теперь-то появилась я, которую можно трахать, представляя мою сестру. А потом полчаса пялиться на ее фотку, думая, почему же сейчас перед тобой я, а не она. Я ведь так на нее похожа, черт подери. Ты знал о моей любви и все равно так поступал со мной, скажи, за что?! Мне бы было легче, не будь всего этого вообще… Я не хочу тебя знать и помнить, убирайся! — Да. Ты права. Первоначальным моим желанием была она, а не ты, но за эту неделю все изменилось. Я изменился, понимаешь? — я молчу, проглатывая слова. Так много хочу ему сказать, но все это ничего не значит. Я все уже сказала, не стоит срываться. — Пойдем домой, прошу. Я отвечу на все твои вопросы. — Ты любишь ее? — дрожащим голосом спрашиваю я, игнорируя его предложение. — Любил, — спустя какое-то время слышу я. К своему же удивлению, начинаю смеяться. Не знаю почему, но мне становится так смешно, как не было никогда. Ну надо же. Любовный треугольник одной семьи. Это очень смешно. Правда, вам не понять, но это безумно смешно. Я продолжаю смеяться, стирая слезы с глаз. То ли это обычные слезы, то ли слезы от смеха, я уже не понимаю. Мне вовсе не весело, нет. Чтоб такое веселило, надо быть конченым психопатом. Просто мне смешно. Не весело, а именно смешно. — Ты… ахах… сумасшедший, — сквозь смех говорю я, уже хватаясь за живот. Не могу остановится. — Ты просто… ух… ненормальный. Псих, правда. — Не более твоего, — совершенно серьезно отвечает он, от этого я еще больше смеюсь. Мне плохо. Голова кружится, но я продолжаю смеяться. — Ну я же твоя племянница, — я снова давлюсь смехом. — Мы и должны быть похожи. — Пошли домой, — мягко, прямо бархатным голосом, говорит он. Я мгновенно перестаю смеяться, истерика медленно, но верно покидает меня. Но проклятые слезы все еще текут из глаз. Нет. Ни за что на свете. Никогда. — Уходи, — я уже рычу. — Мне снова повторить, что я без тебя никуда не пойду? — А я с тобой никуда не пойду, — я сжимаю ткань платья в руках. Господи, как же я хочу уйти от всего этого. А главное — от него. Куда подальше. Я не могу жить с человеком, который заставляет меня себя ненавидеть. Я так его люблю, что превращаюсь в жалкую рыбешку, не способную и слова рядом с ним сказать. Его влияние пожирает меня, сжигает. Я словно из воска, а он — солнце. И за то, что я сгораю, я ненавижу себя, а не его. Я встаю с пола и открываю дверь, щурюсь от яркого света. Он стоит передо мной в пальто, с чуть сырыми волосами. Вероятно, на улице снегопад. Надо же, он пришел ко мне, как только увидел записку. Зеленые глаза смотрят на меня ожидающим, почти страдальческим взором. Даже сейчас, стоя перед ним, я медленно теряю свою уверенность и ярость. Я не хочу сдаваться… — Вик, — голос обматывает меня, словно паутина. — Пошли со мной. Губы дрожат. Глаза снова наполняются слезами. Он так долго смотрел на эту фотографию… Он так бы и продолжал обманывать меня… Не хочу я снова это чувствовать. Это ужасное чувство, самое ужасное на свете. Я замахиваюсь и бью его ладонью в грудь, потом еще раз и еще, пытаясь вывести всю свою ярость, но я так слаба. Я словно потеряла всю свою силу, она вышла из меня вместе со слезами. Ненавижу себя за эту слабость. Ненавижу себя за то, что люблю его. Дядя перехватывает мои запястья после нескольких ударов, пытаясь не сжимать слишком сильно, а я все еще пытаюсь что-то сделать, извиваюсь, как гадюка. — Пусти! — ору я, наверное, на весь дом, от безысходности. — Пусти меня немедлен… Он быстро отпускает мои запястья и притягивает к себе за талию, накрывая своими губами мои. В этот момент все движение во мне останавливается от ужаса. Нет. Не хочу. Не хочу снова страдать, не хочу даже знать его. Не хочу снова отдаваться ему, а потом получать пощечины от жизни. Если бы я знала о том, что произойдет, я бы никогда не вкусила бы запретного плода, я бы не стала играть в эту игру и не поехала бы с ним в Москву. Если бы я только знала! Я пытаюсь отпрянуть, но дядя крепко держит меня. Я крепко смыкаю губы и мотаю головой в разные стороны. Нет уж… Хватит с меня. Я толкаю его слабыми руками, но это ничего не дает, я просто махаю руками, пытаясь хоть как-то сопротивляться.  — Что вы делаете?! — Саша, увидев происходящее, разворачивает дядю за плечо. Тот в ответ что-то говорит по типу: «Это не твое дело», — а я тем временем просовываюсь в небольшую щель между дядей и стеной и бегу по направлению к двери. Хватаю свою куртку с плечиков и сапоги в руки, и, крепко держа в руках телефон, вылетаю за дверь. Лифт сразу же открывается, чем мне очень везет, потому что когда двери его закрываются, я слышу отчаянный зов дяди из квартиры:  — Вика, постой!