Придет время собирать камни

POV Ярослав И вот, нежный, хрупкий, то и дело вздрагивающий Тим жался ко мне, словно слепой котенок, а я старался быть аккуратным с ним. Раздевал медленно, касался тела ласково, целовал горячо, да только шло это всё как-то вразрез с моим собственным Я. Белье уже не скрывало нашего возбуждения, Тим всё явственнее вжимал меня в диван, устраиваясь в позе наездника, он расслаблялся, запустив свои пальцы ко мне волосы, а я напрягался всё сильнее. Ни приглушенный свет, ни любимый видавший виды диван не делали этот секс таким же случайным и легким, подобным теплому летнему ветру, какой бывал у меня обычно. Скользя языком от мочки уха куда-то вниз к ключице, я ощущал его отчаянье кожей, а в отчаянии нет ни грамма удовольствия. Мне становилась всё неприятнее наша близость, и, когда он уже приподнял бедра, ища мой член, настало время прекратить эту его боль-пытку, пока она не превратилась в бесконечную ошибку: — Нет, Тимур, хватит. Ты будешь жалеть об этом, давай не совершать глупостей, — я обнял его покрепче, чтоб не убежал страдать в одиночестве, — давай мы просто полежим вместе. В его таких теплых карих глазах в секунды пролетели непонимание, слабость, обида. Тим попытался вырваться из моих рук, но я был сильнее, тогда он отвернулся, пытаясь зацепиться за что-то на противоположной стене взглядом: — Отпусти меня, если не хочешь. И, давая ему в первый момент развернуться, чтобы подняться с дивана, я повалил юношу обратно, прижимая ещё плотнее спиной к своей груди и касаясь губам шеи: — Очень. Очень хочу. Но не так. Он больше никуда не рвался, и я буквально слышал, как в тишине квартиры из его глаз одна за одной скатываются соленые слезы. — Тим, что случилось? Может быть, ты всё-таки попытаешься рассказать... Тебе станет легче. — Тут нечего рассказывать, я просто никому не нужен, — он храбрился, словно сказанное ровным счетом ничего для него не значит, словно просто просил передать соль за столом, но голос предательски дрожал. — Ты не прав. Ты нужен мне, иначе бы я просто воспользовался твоей слабостью. Ты нужен Жаннет, иначе бы она не привела тебя сюда. И, даже если тебе неприятно это слышать, ты нужен брату. Если твои чувства отверг один человек, это не значит, что ты не нужен никому. Просто посмотри по сторонам, — я замолчал, ожидая, что Тим сейчас вспылит, но он лишь закрутился в моих руках, поворачиваясь лицом. — Что ты знаешь о моем брате? — Больше, чем ты думаешь, но меньше, чем хотел бы. — Ярослав, ты юлишь, — и я стал перед выбором: вогнать в и без того истерзанное сердце очередной нож, испачканный горькой правдой, или попытаться уберечь его хотя бы ненадолго, похоронив всю грязь в себе. Мне ничего не оставалось, как уткнуться носом в его волосы, пряча глаза и вдыхая тонкий аромат тела: — Просто я тоже брат. А уже следующим утром стал полноправным участником этой грязной истории, где надругались над чувствами ни в чем не виновного парня, набрав номер Саши. Он был рад моему звонку, это ощущалось по голосу: — Привет, Яр, ты меня простил? — Привет, я простил тебя сразу, не мне тебя наказывать, но за мной выбор общаться ли с тобой. В трубке повисло молчание. Ему было нечего сказать, он лишь приготовился терпеливо слушать меня: — Саш, мы когда-нибудь начнем общаться снова, я обещаю тебе, но не сейчас, мне нужно время. И возможно это будет уже иначе. Он сломлен. — Ты спишь с ним? — он догадывался, спросил в лоб. — Нет, хотя мог бы. Это другое. Опять повисло молчание. — Мне нужен телефон Назара. И адрес. — Зачем? — его голос дрогнул, Саша до сих пор не отпустил этого парня, или, правильнее сказать, не отпустил себя. — Тим временно живет у меня, и думаю, нам есть о чем с ним поговорить. — Ты всё таки спишь с ним...— мне показалось, он вздохнул. — Нет, Саша, я уже сказал тебе это один раз, не понимаю, почему ты продолжаешь настаивать. — Тот Яр, которого я знаю, никогда ни о ком не заботился. — Ты знаешь не того Яра. Если бы ты сделал это с моей сестрой, я бы тебя убил. И снова тишина. — Просто дай мне связаться с Назаром. — Я пришлю смс, — повесил трубку. POV Соболев Тим Кажется, он спас меня. Этим своим "иначе воспользовался бы твоей слабостью". Кажется, впервые появился человек, желавший быть со мной без скрытого смысла, без задней мысли. Кажется, у меня появился шанс выжить. На следующий день Зарин появился в школе темнее тучи. Ни с кем он говорить не хотел, сел на заднюю парту и игнорировал вопросы Артурчика, пламенные взгляды Жаннетт, а когда к нему подошел Котов, просто прошипел: — Миш, иди на хер. Тот сжал кулак, но не ударил его: — Ты сейчас не получил в челюсть только потому, что мой друг. Поговорим, когда будешь к этому готов. До конца учебного дня его никто не трогал, я вообще старался не обращать на него внимания. Всё, больше никакой наивной любви, только "секс, наркотики и рок-н-ролл". Я чувствовал, как внизу живота зарождается желание, и направлено оно на Яра. В первый момент меня просто била мелкая дрожь, но потом от его прикосновений дрожь сменилась маленькими взрывами под кожей, где он дотрагивался до меня. Мне захотелось по-настоящему попробовать, как это — "для удовольствия", а не потому что любишь. И сделать это мог только он, но Яр не захочет меня до тех пор, пока не поймет, что мне нужно то же самое. А он как ни в чем не бывало готовил вечером ужин, шутил по поводу какого-то телешоу, словно нашего вчера вовсе не существовало, и перед сном хотел играть в приставку. Ложась под свое одеяло, повернулся ко мне лицом и закрыл глаза, как будто не прижимал ещё вчера голого меня к себе. Я не видел больше двух сапфировых озер, только тонкие черты лица и черные пряди разбросанные по подушке. Он чувствовал, что смотрю на него, но не подавал виду, только ресницы дрожали — Яр тоже не спал. Мне показалось, что проходили не минуты, а часы... А потом он всё же пустил меня под своё одеяло и уснул. POV Ярослав Вчера Тимур тихо выскользнул из-под одеяла, стараясь меня не разбудить, и я позволил ему поверить в эту иллюзию. Я и сегодня ему позволил. Кажется, он взялся меня завоевывать. Это мой первый нижний, который пытается "ухватить меня за член", не спрашивая моего согласия. Более того, я с предвкушением жду вечера, как же Тим сегодня отвоюет мою половину кровати? Он выиграл у меня, я его хочу по-взрослому, и моего терпения уже не хватит на то, чтоб воздержаться. Наглец оправдал мои ожидания. У него чудесные мягкие губы, которых в первый раз я не прочувствовал, и они словно созданы для минета..

***

Днем, отменив запись на студии, я поехал на адрес, что мне прислал Саша. Светило яркое солнце, и погода располагала к тому, чтобы больше времени провести на улице. Да и утомляет постоянное пребывание в закрытых помещениях. Устроившись на перилах офисного центра, я ждал, когда во время ланча он выйдет из здания, чтобы, как и множество других людей, окунуться в одно из маленьких кафе в торговом центре напротив. И его трудно было с кем-то спутать: они с Тимом оказались очень похожи. Разве что Назар был ещё тоньше, ещё более хрупок и не носил очков и длинных волос. Я наблюдал за тем, как он проходит мимо меня, как тянется к дверной ручке кафетерия, как усаживается за небольшой столик у окна. Этот парень был идеальным нижним, и, кажется, я начинал понимать Сашку. — Добрый день, Назар, меня зовут Ярослав, и нас с Вами многое связывает, — когда я опускался за его столик, он поднял на меня глаза, и мне хватило одного их взгляда, чтобы понять: этот парень далеко не натурал, как минимум би, бьюсь об заклад. Придется откладывать сценарий и импровизировать. — Разрешите присесть? — Добрый, — он выдержал паузу, — что-то с Тимом? Я был поражен его проницательностью: — С ним всё в порядке. В том смысле, что не случилось ничего страшного, но тему Вы быстро уловили. Может, на "ты"? — Может, — Назар наклонил голову набок, пристально изучая моё лицо. — Как ты понял, что я пришел из-за Тима? — к нашему столику подошла официантка с меню. Назар, не поворачиваясь к ней, сказал: "как обычно", а я не удержался от ироничного "то же самое". Он продолжал рассматривать меня: — Запах. Я чувствую его. — И всё? — И я знаю, что он живет у брата одноклассницы. Дальше цепочку разъяснять нужно? — кажется, он начинал раздражаться. — Что тебе от меня нужно? — О, так ты понимаешь? — Я чувствую. — Мы как-то по-особому пахнем? Знакомство не ладилось, и возможность привести его к откровенному разговору о Тиме становилась всё более призрачной. — Нет, это другое, — он хмыкнул. — Так на что ты хочешь обменять моего брата? — А вот на этом месте давай остановимся, пока разговор не превратился в драку в публичном месте, — интересно, как с этим парнем вообще кто-то ладит, если он сразу на новых людей бросается, — я не за этим пришел. — А зачем? — Как зовут того парня, в которого ты влюблен? — из его рук выпала вилка. — Что, прости? — вот, мою чуйку не обманешь. — Как зовут того парня, в которого ты влюблен? И можешь не рассказывать, что ты натурал. — Какое отношение это имеет к Тимуру? — он пытался собраться, но холод в голосе куда-то пропал. — Самое прямое: он не торопится возвращаться домой, потому что боится, что ты не примешь его таким, какой он есть. Тим же не знает о Сашке и о том, что он сделал, и даже того, что ты тоже предпочитаешь парней. Назар опустил голову, закрывая глаза рукой, его голос было едва слышно: — Откуда? — От него и знаю. Он молчал. Кажется, я перегнул палку: — Послушай, Назар, я не хочу ничего плохого. Я хочу помочь. — Валера. — Не понял. — Его зовут Валера, — он достал из кармана деньги, положил их на стол и вышел, так больше и не посмотрев на меня.

***

Наблюдая вечером за Тимуром, я не мог не проводить параллели между ним и его братом. Они были очень похожи, но и при этом разительно отличались друг от друга. Одинаково огрызались и защищались, оба были хрупки, как фарфоровые статуэтки, и при этом сильны духом, словно имели стальной стержень. Но в глазах Тима горел огонь, а у Назара в них плескалась вода. Совсем разные. Я даже поймал себя на мысли, что в постели младший мог бы играть любую роль, его выбор зависел бы от партнера, а старший — создан для того, чтоб принадлежать... Интересно, кто такой Валера? Это имя я недавно где-то слышал, шестеренки в голове усиленно закрутились, но из раздумий меня вырвал Тим. Он с грохотом открыл дверь, выскочил к мусоропроводу и, шаркая тапочками, залетел обратно в квартиру, буквально плюхаясь ко мне на колени. Мы ушли в затяжной поцелуй. Сегодня мы оба никуда не торопились, медленно стягивая одежду, прикусывая кожу, изучая тела друг друга. У него был тонкий шрам, расчерчивающий бедро по кривой; я едва коснулся его подушечками пальцев, и Тим вздрогнул, закидывая голову назад, тогда я надавил чуть сильнее, а мой язык двинулся вверх, лаская его шею. Он издал протяжный стон и качнул бедрами. С моих губ сорвалось: — Да, мой мальчик, я тоже этого хочу. POV Инна Зарина Когда я забеременела, мне только исполнилось 18, как и парню, с которым у меня случилась первая любовь. Мы были ещё совсем детьми, а жизнь стремительно понесла нас куда-то вперед. Свадьба. Рождение ребенка. Академический отпуск, а потом и вовсе брошенный университет. Романтическая школьная влюбленность разбилась о скалы каждодневного быта, усугубленного дефолтом 98, и через три года скандалов и битой посуды я осталась одна с ребенком на руках. Возвращаться в родительский дом не хотелось, и, чтобы снять квартиру, пришлось устроиться на работу в небольшой ресторанчик неподалеку от Ромкиного садика. Тогда мне казалось большим везением покровительство владельца нашего заведения: несмотря на отсутствие образования, я быстро продвинулась вверх и стала управляющей рестораном, вот только совершенно упустила момент, когда потеряла собственного сына. Мне всегда казалось, что у меня растет самый улыбчивый мальчик на свете, иногда можно было подумать, что он просто не умеет хмуриться и ничто не способно его огорчить или испугать. Мой сын был храбрецом с добрым лицом и отзывчивым сердцем, открытым миру. Я никогда по-настоящему за него не волновалась, внутри всегда была уверенность в том, что существует только позитивное развитие событий. Но не в этот раз. Всё иначе. Вечером приходил Миша Котов — мальчик-противоположность. Они начали дружить в первом классе. Рома со светящимися радостью глазами и серьезный не по годам Миша, у которого было два взгляда: холодный прямой с вызовом и выжидающий, куда-то в сторону. Мне казалось, он никому не доверял, но мой сын почему-то стал с ним неразлучен. Первое время эта дружба совсем меня не радовала, пока я не заметила, что Котов нянчится с Ромой и смотрит на него совсем по-другому, открыто. Но сегодня на пороге нашей квартиры он появился недовольным, вытянувшимся в струну, и сразу прошел в комнату к моему сыну. Говорили они тихо, из-за двери доносился недовольный шепот, лишь время от времени вырывались отдельные слова. — Если ты не объяснишь... ... — Как я могу помочь... ... — Мы уже проходили... — Ты не поймешь... ... — Отстань от меня... ... — Иди домой. — Иди к чёрту, Зарин, ты не знаешь сколько раз я вытаскивал тебя из жопы, когда ты ещё даже не замечал, что вляпаешься. Если бы ты развязал свой чёртов, завязанный в узел, язык, я бы разобрался и с этим! Миша резко открыл дверь и вышел из комнаты, оборачиваясь на пороге, чтобы сказать что-то ещё, но его хватило только на очередное "иди к черту, Зарин". А Рома напряжен. Нет, он не мрачный, не грубый и не чрезмерно серьезный. Но я чувствую, что он сжался, словно пружина, и опустил железный занавес. Улыбается мне, как обычно, и ещё вчера я бы верила этой улыбке, но только не после "сколько раз я вытаскивал тебя..." — у моего ребенка проблемы, и мне ничего об этом неизвестно. POV Зарин Рим "Я лишь хотел сказать, что Зотова Марина — это я..." Боже, что за бред я несу? Куда ты? Постой. Постой, не уходи. Бессильно тяну руку вперед, хватая воздух, а он всё дальше. "Ты мне тоже" — ну же! Ну же, скажи! Громче. Ещё громче. Нет. Нет. Он не слышит. Меня начинает тошнить, и я опускаюсь на лавку. Мелкая морось усиливается, превращаясь в дождь. А на следующий день он уже не смотрит на меня, отводит глаза. "Почему? Пожалуйста, почему? Посмотри на меня — я скажу". Я не знаю, что со мной происходит. Опять накатывает тошнота, как и вчера. В голове путаница, вижу его лицо, такие прекрасные темные глаза, два тихих омута, тянущие меня вниз, а потом как холодный дождь — вечерняя улица, какой-то парень, липкий страх, и мне снова семь. Из них меня вырывает Котов, он шепчет почти на ухо: — Рим, что случилось? Тебе плохо? — я хорошо знаю его взгляд "не бойся, я всё решу". — Миш, иди на хер. И, не слыша, что он отвечает, выхожу из кабинета. В туалете меня рвет. Что со мной? Я не понимаю. С каждым днем мне становится всё хуже, стараюсь улыбаться, Жаннетт даже улыбается в ответ, но в ярких синих глазах читается недоверие. Котов ходит сам не свой, каждый вечер он врывается в мою комнату, мы шепотом кричим друг на друга, и он уходит ни с чем. Мой мир перевернулся с ног на голову... Кажется, мне нравятся парни, и я не знаю, что с этим делать... Сидя за последней партой, я смотрю на его спину и умоляю о помощи, но он не видит моих глаз. Тим снится мне ночью, проходит видением сквозь дни, и всё это похоже на наркоманский бред, словно все это время я нарывал, а теперь мои внутренности выходят наружу. Не могу больше играть, куда-то пропали слова и ноты, а он не протянет мне руку помощи, ведь совсем не видит меня, а я сам не знаю — как? Как мне двигаться вперед? POV Инна Зарина Нет ещё и девяти, а Рома уже ушел в свою комнату со словами "я устал, сегодня лягу пораньше", закрыл дверь и не спит. Я слышу, как он возится в кровати, время от времени встает и берет в руки гитару, но не играет. Сижу за столом в кухне, и звоном во мне отдается каждый его тихий шаг. Совсем как и он, я поднимаюсь на цыпочки и едва слышно открываю шкафчик над микроволновкой, там, за упаковкой кофе, спрятаны мои сигареты. Облокотившись о подоконник, закуриваю. Кажется, я не делала этого с последней аудиторской проверки — и всё это такая ерунда по сравнению с тем, что в по-настоящему трудный момент мой сын запирается в спальне и не говорит со мной. Первая сигарета обрывается на третьей затяжке, и следом за ней из пачки в руку ложится вторая. Раздается звонок в дверь, оставляя тлеющий окурок на блюдце, я открываю. На пороге стоит мрачный Миша Котов, он отводит глаза: — Здравствуйте, тётя Инна. Я к Роме. — Привет, Миша, а Рома спит. Разбудить? — Нет, не надо, я завтра с ним поговорю. — Может, всё же зайдешь? — ну же, Рома, почему ты не выходишь? Этот мальчик хочет тебе помочь... — Нет-нет, это не срочно. Спасибо, до свидания, — он разворачивается и быстро сбегает по лестнице вниз. — До свидания. Скрипят пружины в матрасе, Рома вновь лег. В детстве, когда он не мог заснуть, всё было так просто. Я пела ему. Не совсем то, что обычно поют детям, но Рома любил слушать, закрывая глаза, что "осень — это небо", или как "с причала рыбачил апостол Андрей". А что теперь я могу для него сделать, если он не принимает помощи от лучшего друга, ставшего ему самым близким? Ровным счетом ничего. Я — отвратительная мать. Я потеряла самый важный кусочек своей жизни, самую ее суть, Ромку. И самое страшное в том, что мне страшно сделать первый шаг, чтобы вернуть упущенное время, — открыть дверь в его комнату. Поздно. Поздно воспитывать. Поздно просить о доверии. Я много лет назад опоздала повзрослеть. Кажется, всё это время хмурый мальчик Миша был родителем в нашей семье. Как на конвейере вытягиваю третью сигарету подряд, и сухой удушливый кашель перехватывает горло, голова начинает кружиться. А ведь где-то на антресолях у нас лежал альбом ДДТ и старый кассетник. "Что такое осень? Это небо". POV Зарин Рим Я действительно боялся того, что произошло. Одно дело — такая таинственная заманчивая виртуальность, и совсем другое — реальность, вышедшая из-под контроля. Это только кажется, что умение бросить вызов обществу не страшит безрассудную молодежь, на деле же быть отвергнутым не только миром, но и близкими тебе по духу, любимыми или дорогими сердцу людьми сродни смертному приговору. И никакой мораторий не поможет. Как ни крути, нельзя вести войну с обществом, не задев вместе с тем и тех, кто так важен тебе. Снедающие мысли третий день роятся у меня в голове, разрывая на части. Тим не обращает на меня внимания, больше нет никакой музыки, никакого кино, вообще ничего нет. Словно и не говорил он "ты мне нравишься", и мне хочется зажать его в подъезде ранним утром и проорать в самое ухо: "Да, мать твою, ты мне тоже нравишься". Но я не могу так сразу. Опять приходил Котов, а что я ему скажу? "Знаешь, Миша, кажется, я — голубой.." И что с этого? Сразу получу в челюсть, так и не разобравшись, кажется мне всё это или дела так обстоят на самом деле. И что будет, когда мать узнает? Она ведь рано или поздно всё равно догадается. Но сможет ли принять меня таким? Я ведь всегда старался быть хорошим мальчиком и не огорчать ее. Ей и так приходилось сложно одной меня воспитывать. А что если я потеряю её навсегда? А в противном случае ведь могу потерять и себя самого. От этого становится душно, перехватывает дыхание, то и дело бросает в дрожь. Расслабиться и уснуть невозможно. Обнимаю пальцами гриф. Обычно меня это успокаивает, но сегодня голова лишь разлетается в щепки-мысли-занозы. В итоге я натягиваю джинсы, накидываю на плечи рубашку и, застегивая пуговицы одну за другой, выхожу из комнаты. Тихо пройдя по коридору, беру с тумбочки ключи и уже было надеваю кроссовки, когда из кухни раздается щелчок старой магнитолы и тихий голос Шевчука — "Что такое осень? Это небо". Оборачиваюсь и вижу её в лунном свете. Мама стоит у окна в кухне и медленно потягивает сигарету. Как раньше я не замечал, что она курит? От чего-то её лицо печально, если даже не разочарование запечатлелось на нем. Я совсем не знаю эту женщину. И мне ничего не остается, как положить ключи на место и войти в кухню, присаживаясь на один из стульев за обеденным столом. Грусть из её глаз никуда не уходит, она по-прежнему смотрит на ночной город за окном. Однако вижу, как легкая улыбка трогает её губы: — Отчего же мой беглец решил остаться? — И часто ты так? — как я могу уйти, увидев её такой и не узнав, отчего произошли такие разительные перемены. — Только когда не могу уснуть. Минута. Две. Три. Повисла тишина. "Плачущее небо под ногами..." Мама тушит сигарету и наконец переводит на меня взгляд: — Не бери с меня пример — это вредно. Действительно, лучше было бы прогуляться. На улице ночью воздух обыкновенно свеж. А я смотрю на нее и не знаю, что сказать, что сделать. И мама не сводит глаз. Видит меня насквозь. — Знаешь, дорогой, иногда можно начать издалека, чтобы прийти к тому, что действительно тебя волнует. Самое главное — начать хотя бы с чего-то. Начать, — она опускает глаза. — Не забывай, что есть люди, готовые понять тебя или попытаться понять твои слова, — делает короткую паузу, тянется за сигаретой, но одергивает себя. — Хочешь, я начну первой? Откровение за откровение. — Всегда лучше довериться близкому человеку, чем потом в одиночестве курить на кухне, — она смеется, и я сам не замечаю, как начинаю улыбаться её самоиронии. — А знаешь, почему я не следую своему же совету? Я боюсь, что уже опоздала, упустила свою возможность поговорить. Я у тебя, сынок, такая трусиха. Она говорит, растягивая слова, словно это не о ней самой, а о какой-то плохо знакомой женщине, которую она вполне возможно даже не уважает. — Мне скоро исполнится тридцать шесть, у меня взрослый сын, а я как школьница потеряла какую-то очень важную часть себя или просто так и не нашла. Живу, что-то делаю, даже хожу на взрослую такую работу. И, представляешь, потом прячусь на кухне и курю, потому что чувствую, что упустила жизнь. И мне страшно, что я так и проживу "себя" неправильно, не найдя, не исправив ошибки. А чего боишься ты? Она включает кофеварку и садится напротив меня, дотрагиваясь кончиками пальцев до руки. — Ты можешь не поверить, но того же самого, мам. — Я не имею права не верить тебе. Иначе мать ли я после этого? Не прячься от себя — это только разрушит тебя, сделает несчастным, а я очень-очень сильно хочу, чтоб мой сын был самым счастливым на свете. Ты заслуживаешь этого и должен позволить себе счастье. — Мам, а если я хочу чего-то такого, что не все поймут? Если окружающие осудят меня: родственники, друзья, не знаю…соседи? — Если кто-то из них отречется от тебя, то это уже не твои друзья. Всегда найдутся люди, которые смогут понять тебя, если ты дашь им шанс. И знай, я приму тебя любым, а когда нас двое — это уже немало. Она немного нервно улыбается и молчит, а потом: — Ещё Миша снова заходил, ты ведь слышал. Он о тебе волнуется. — Я не знаю, как говорить об этом. Мам, я не знаю, с чего должен начать. — Дорогой, как говорил червонный король Алисе, начни с начала и иди, пока не дойдешь до конца. Просто попробуй жить так, как хочешь ты и как требует твое сердце. Когда придет время — ты найдешь нужные слова, с которых стоит начать. На кофеварке загорелась зеленая лампочка, сигнализирующая о готовности напитка, я высвободил руку и поднялся, чтоб подать матери чашку эспрессо. А ведь я совсем её не знал: днем она улыбалась и пила зеленый чай, а ночью были кофе и сигареты. Но ведь мама любила меня любым, значит, и я буду любить её такой: — Спасибо, мам, — и, поставив перед ней ещё дымящуюся чашку и чмокнув в щеку, направился к выходу из кухни. — Мне действительно нужно сейчас прогуляться. Когда за Римом захлопнулась дверь, Инна, не удержавшись, закурила: — А мне действительно стоит бросить… Она сделала последнюю затяжку и, затушив едва зажженную сигарету, выбросила пачку в урну.

***

Воздух и правда был необычайно свеж, и казалось, что с каждым вдохом кожаные путы на теле рвутся. А плен страхов расходится по швам. Продолжая подбирать нужные слова, словно играя в «эрудит», иду по пустой улице, переходя дорогу, подхожу к хорошо знакомому подъезду, где мы так часто репетируем. И вот она, входная дверь в квартиру Яра, приоткрыта, видимо, в гостях пещерная девочка Мира. С усилием улыбаюсь, выдыхаю и, потянув ручку на себя, готовлюсь сказать заветные "Тим, давай прогуляемся." Однако так тщательно подбираемым всё это время словам не суждено стать услышанными. Они застывают, а затем разбиваются, так и не сорвавшись с языка. Все те эскизы будущего, что я только что рисовал в своем сознании пошли потеками. Нет ни золотистого парка с музыкой ветра, ни легкого касания теплых пальцев, ни стеснения и розовеющих щек, ни одной на двоих рубашки... Нет. Яр прижимает к себе сильными руками хрупкое тело Тима, я вижу только его спину и взлохмаченные волосы, но их ни с чем не перепутать. Они словно ненасытные ласкают друг друга, и теперь такая понятная последние полчаса жизнь вновь становится клубком спутанных эмоций. Что я могу сказать ему, когда Тим, не подождав и недели, на зеленом диване раздвигает ноги перед другим? Стыд, словно цунами, накрывает меня с головой и тянет куда-то в бесконечно-черную пучину. Унижение, грязь. С шумом выскакиваю из квартиры. Тимур не видел его. Только хлопок. Только ожог от его глаз, скользнувших взглядом по спине. Только дрожь, бегущая вниз по позвонкам. Он узнал его шаги, хоть и не обладал музыкальным слухом. Их услышало сердце. А Яр успел разглядеть уголок голубой рубашки в клетку, самой узнаваемой рубашки в мире этой квартирки: — Видимо, нам не суждено сделать это, братишка, — он чмокнул Тима в макушку и пересадил с колен на диван, хватая джинсы и футболку, на ходу натягивая их. — Пойду, проветрюсь.