Ист-Виллидж, Манхэттен, Нью-Йорк, США 29-VI–1991
Милхаус, Мне снился удивительный сон. Ты знаешь, я без особого трепета отношусь к своим сновидениям, потому что по большей части это та ещё ерунда. Но на этот раз всё было иначе. Я будто стоял в старой нашей гостиной, а пол был весь усыпан осколками зеркал. Ни шагу не сделать, не раздавив хрупкое стекло. Однако я не удержался, придавил ногой лежащий прямо под пяткой осколок и вместо хруста услышал гитарный аккорд. Шагнул в сторону — и ещё один. В ми-минор. Я прошелся вдоль гостиной, топча маленькие зеркальца и наслаждаясь мелодией. Горло мое почти першило от слов, от текста для будущей песни. Вот они прокатываются по небу и зависают на кончике языка, и я открываю рот. И ничего. Мое неловкое молчание заставляет утихнуть музыку. Лишь где-то вдалеке угадывается тоненький мотив, кажется, джингл рекламы электробритвы. Или… Чёрт его знает. Я проснулся в своем номере, который снял накануне. Впрочем, это даже номером не назовёшь. Места здесь ровно на кровать, шкаф и письменный стол. Потолок протекает, по стенам живность бегает. Убожество, одним словом. Но и это рай по сравнению с ночёвкой на лавке в парке. И здесь хотя бы есть душ и уборная. Вот только не продлится эта радость долго — денег мне хватит только до конца недели. Да, я бы мог продать свою гитару. И при удачной сделке заработал бы ещё на месяцок-другой. Но, боже мой, какой тогда смысл во всём этом? В этом грёбаном путешествии через полстраны и месяцах жизни на улице?! Нет, даже не предлагай! Я найду, где заработать деньги. Я всегда находил. Завтра я обязательно куплю газету, а пока что всё-таки попытаюсь вспомнить слова той песни. Они мелькают перед моим мысленным взором. Мелькают. Но я не могу их уловить. Если увидишь моих сестёр или мать — передай им от меня привет. Пусть не волнуются. И ты не волнуйся. Со мной всё будет хорошо.Искренне твой, Б. С.
* * *Ист-Виллидж, 5-VII–1991
Милхаус, Всё-таки можешь меня поздравить. После недельных поисков, когда я уж было отчаялся и собирался на последний доллар купить лотерейный билет, меня пригласили на собеседование. Всё по правилам — заставили писать резюме, допросили с пристрастием, осмотрели со всех сторон. Будто не продавцом брали, а банкиром. В итоге решили, что я им подхожу, и поставили за прилавок продавать зеркала. Вот так ирония, правда? И это у них вроде как семейный бизнес — «Скиннер и сын». И как только не прогорели до сих пор? Хотя эту уже не мои проблемы. Этот самый Скиннер-сын, узнав о моих проблемах с деньгами, предложил снять у него комнату в счет будущей зарплаты. Я согласился. Будто мне было из чего выбирать. На гитару мою он с явной неприязнью смотрел, но вроде бы ничего не сказал. Я решил не рисковать — дома пока не играю. Нашел в своей новой комнате книгу. «Космический дневник» — научная фантастика, по ходу. От скуки начал читать. Затягивает. Всё ещё пытаюсь вспомнить те слова. Можешь смеяться, но я почему-то почти уверен, что это слова будущего хита. И он меня прославит.Искренне твой, Б. С.
* * *Ист-Виллидж, 26-VII–1991
Милхаус, Как думаешь, из меня бы вышел бизнесмен? Да, мне самому смешно от этой мысли. Скиннер-сын сказал, что продажи пошли в гору. Но если раньше продавцом был он, то это неудивительно. Лицо у него на редкость неприятное, будто вечно во рту держит дольку лимона. Он вчера заглянул ко мне с бутылкой виски. Долго рассказывал о своей судьбе. На самом деле смех да и только. До старости он под каблуком у матушки был. Всё ради неё делал, на жизнь свою положил, от невесты ушёл. В итоге она скончалась в прошлом году, а этот увалень продолжает продавать зеркала в память о ней. Идиот. Будь я на его месте, то давно бы избавился от этого провального бизнеса и отправился путешествовать. Но я не он, слава богу. И дома меня никогда ничего не держало. Да, ты мог бы сказать, что не увидь нас мой папаша в тот день, и я до сих пор сидел бы в Спрингфилде. Может быть, ты и прав. А может, судьбе угодно было, чтобы он выкинул меня из дому. Что отрезает пути к отступлению надежнее фразы «ты мне больше не сын»? Может быть, я когда-нибудь поблагодарю его за это. Ведь когда я начинаю тосковать по дому, я вспоминаю его лицо, когда он застал нас с тобой в ту памятную ночь. И желание вернуться пропадает.Искренне твой, Б. С.
* * *Ист-Виллидж, 8-VIII–1991
Милхаус, Ты зря горюешь о содеянном. Бери пример с меня. Разве я когда-то о чем-то жалел? Вся моя жизнь — череда ошибок и промахов, но я не устаю идти вперед. Кем бы я стал, если бы не попробовал быть хулиганом и бродягой? Наверняка служил бы сейчас в отцовской фирме бухгалтером, считал налоги да перекладывал бумажки. И разве это жизнь? То ли дело сейчас — вольный музыкант. Сам себе начальник, сам себе слуга. Живу в лучшем из городов и делаю, что вздумается. Хотя если совсем начистоту — есть одна вещь, о которой я сожалею. Мне жаль, что я был трусом и не позвал тебя с собой. Я скучаю по нашим вечерам в домике на дереве. По твоим горьковатым из-за лекарств, поцелуям. По твоим абсурдным идеям и наивным предложениям. Ты, наверное, читая эти строки, сразу задумаешь бросить учебу и рвануть ко мне. Не стоит. Всему свое время. Тебе нужно закончить университет, а мне разобраться со своей карьерой музыканта. В конце концов, что пару лет для любви? Песчинки. Переживём. Дождёмся. А если нет — то, может, и не судьба. Думаю, ты не станешь со мной спорить.Искренне твой, Б. С.