Ты был всех лучше для меня

В этот раз Ромка вернулся не очень поздно, разгоряченный и как ни странно, пахнущий только собой. Дима по привычке повёл его ужинать, но тот потащил Димку в спальню, шарахая его об углы и ежесекундно извиняясь поцелуями. А уж там накинулся с такой ненасытностью, что вспомнился анекдот про солдата на побывке. Но каким бы жадным и вечно «голодным» Ромка не был, в кровати он Димку боготворил. Каждым движением, каждым поцелуем. И сам Дима раскрывался как цветок на солнце, обожая Ромашку как раньше. Вымотавшись, Ромка, как обычный мужик поворачивался на бок, подтягивал к себе Диму и преспокойно начинал храпеть. Вот и в этот раз Ромка даже в ванную не пошёл, Димка только и успел обтереть их, как тот уже храпел. А Диме не спалось. В голову лезли разные мысли, глупости. Сначала вспомнилось, как часто ночами Ромаш нечаянно его будил. Он болтал во сне, это было смешно и как-то трогательно. Но больше всего Диме нравилось слушать, как Ромка во сне хохочет, заливаясь по-детски радостно и искренне. Затем в памяти всплыли всякие разные мелочи, которые, казалось, канули в такое прошлое, что и не воскресить. Тут же мысли перескочили на то, как быстро Ромашка приучил его не смущаться всего того, что они вытворяли наедине. Ромка и сейчас секс-террорист, а тогда — вообще, словно с резьбы сорвался — зажимал Димку поминутно. Засыпал подарками и ласковыми словечками. Подчас странными, но это были их личные словечки. — Вкусный! Солё-о-о-о-ный! — тогда на такой комплимент Дима здорово обиделся, а Ромка удивился: — Василёк, ну ты чего? Я солёное люблю — ужас как! А еще у тебя губы яичковые, особенно нижняя… — и он с упоением стал ее посасывать, иногда покусывая. Димка от такого заявления вообще ошалел, перестав целоваться. — Яичковые?! Офигеть! Ромашка, ты сам-то понял, что сказал? — Ага, они такие упругие, резиновые и вкусно-солёные, ну как белок у варёного яйца, а я яички люблю. — Он снова втянул нижнюю Димкину губу. — Вкусно-о-о! И Дима замолчал. Во-первых, целоваться хотелось нестерпимо, а во-вторых, про Ромкину любовь к этому продукту он знал. Тот как-то на спор в один присест умял двадцать две штуки!!!, сваренных вкрутую (больше у спорящих в наличии не было). А любовь к яйцам у него всё равно не пропала. От воспоминаний Васильева обдало жаром, и снова отозвалось тяжестью в паху. Он прижался к Роману, целуя в шею, пробегая пальцами от груди вниз. — Солё-о-о-ный! — не просыпаясь, Роман зашевелился, открывая свободный доступ чужой руке, — Ё-ё-о-ж!..