Если я гореть не буду, Если ты гореть не будешь, Если мы гореть не будем, Кто тогда рассеет тьму? (Операция Пластилин — Маяк)
Тревога цепкими лапками держала за душу — и заставляла спешить. Пантера не выходила на связь несколько месяцев, а потом вдруг позвонила сама. Найто уже тогда заподозрил неладное: разговоры подруга терпеть не могла, и если уж ей хотелось встретиться, она бы просто свалилась как снег на голову, делая вид, что оказалась поблизости совершенно случайно. Но Пантера позвонила. И вместо привычного «идиот» обратилась по имени. А потом, игнорируя искренне обеспокоенный вопрос, не заболела ли она, сообщила, куда он должен приехать. Никаких объяснений, только мутное «времени нет, не тяни». Это уже больше было похоже на Пантеру, но Лонгчемп все равно чувствовал, что что-то не так. Чувство это только усилилось, когда до Найто дошло, куда подруга его вызвала. Родной дом Пантера ненавидела всей душой, так сильно, что сбежала в свое время с едва знакомым мальчишкой, который не мог дать ей ничего. В конце концов они дали друг другу своеобразную дружбу, выразившуюся в какой-то искаженной форме привязанности, и обещание не лезть в темные уголки душ друг друга. Сейчас Пантера сама позвала его в свой, и от этого холодело что-то внутри. Лонгчемп выжимал из одолженной у Бьякурана машины все, что мог, бормоча под нос подобие молитвы — его навыки вождения были далеки от идеала и едва ли подходили для такой скорости. Но эта мысль быстро ушла из головы, вытесненная отчаянным желанием, чтобы он все не так понял, и все обошлось. Найто даже пообещал себе не ругать подругу за то, что отвлекает его от отчаянных поисков способа связаться с Вендиче. Может, немного отвлечься будет даже полезно: после того, как Лукас после почти месяца тишины сообщил, что так и не смог связаться с покровителями, Лонгчемп все силы бросил на поиск информации. Тсунаеши (как и все остальные) уже чувствовала неладное, но пока не лезла, и за это Найто был искренне ей благодарен. Спроси она, и он не смог бы соврать. А правда… Лонгчемп все бы отдал, чтобы затолкать ее поглубже и никогда не вспоминать. Осознание, что именно это глупое и эгоистичное желание завело его в такое положение, задавить хотелось еще сильнее. Палермо встретил Найто непривычным даже для декабря холодом и почти забытым теперь чувством безмятежности. Нейтральный город, в котором мафиозные терки отходили на второй план; Мафияленд, — но для всех. Лонгчемпа сюда заносило редко, но он знал: именно здесь в свое время пришли к хоть хрупкому, но все же нейтралитету боссы Вонголы и Томазо. Именно здесь находили передышку от преследователей, от конфликтов и смертей — единственное место в Италии, где проливать кровь было запрещено, а тех, кто смел нарушить правило, ждала встреча с Судьями. Поняв это, Найто пораженно застыл. Заминка едва не стоила ему жизни, но это ускользнуло от внимания Лонгчемпа, как и с десяток машинных гудков. Раньше он не допускал и мысли воспользоваться именно таким способом привлечь внимание Вендиче, желая решить все мирно и без лишнего внимания. Но теперь… почему из всех мест на Сицилии Пантера вызвала его именно сюда? Простое совпадение, или все куда хуже? Остаток пути прошел в страшном нетерпении напополам с тревогой. Если с Пантерой все обойдется, он сможет уже сегодня устроить встречу с Вендиче. Миром дело не обойдется, и эта встреча может стоить Найто свободы. «И ладно», — решил он. Достойное наказание за его ошибки и промедление. В доме по почти забытому адресу ничего необычного на первый взгляд не было. Не слишком ухоженный, но и не заброшенный. Стандартный домишко на окраине Палермо. И все же Лонгчемп чувствовал, что все отнюдь не так просто. Входная дверь распахнулась, стоило в нее постучать. Лично Пантера не вышла, но на вешалке сбоку висела ее куртка, так что Найто решил, что не страшно будет и зайти. Рука рефлекторно прижалась к боку, но кобуры не нащупала: брать собой оружие в мирный город Лонгчемп посчитал лишним. Чертыхнувшись, он пошел по коридору. — Пантера, это я! — крикнул Найто, с любопытством осматриваясь. Этот дом он помнил слабо, но все равно понял, что за прошедшие годы здесь многое изменилось. Подруга как-то упоминала, что его выкупил кто-то из гражданских — должно быть, они внесли свои коррективы. А может, это просто в памяти эти стены остались мрачными и отталкивающими. Заходить в комнаты с закрытыми дверями Лонгчемп не рискнул. И как раз из одной из них через пару минут показалась Пантера. Не в платье и без привычного чепца, а в обычных джинсах и темной футболке. Пышные темные волосы были собраны в тугую косу — зрелище совсем уж из ряда вон выходящее. Так подруга делала только когда была реальная опасность столкнуться с кем-то из врагов. Найто настороженно нахмурился. — Ты здорова, Пантера? — серьезно спросил он и рискнул подойти ближе, хотя и знал, что если подруга решит, что он нарушил ее личное пространство, может навешать оплеух. — Ты сегодня ломаешь все, что было привычно. Решила кардинально сменить образ? — Заткнись, — велела Пантера уже вполне знакомо. А потом подошла сама (Лонгчемп неосознанно дернулся — обычно в таких ситуациях она выкидывала что-то не смертельное, но вполне опасное) и вскинула голову, уставившись нечитаемым взглядом в лицо. Найто отвел взгляд — не любил и не умел смотреть ей в глаза. Слишком тяжелым был этот взгляд, даже в детстве, а со временем стал только тяжелее. Но Пантера тряхнула его за плечо, привлекая внимание, и спросила, раза в два тише: — Ты уже говорил с Вендиче? Лонгчемп замер, чувствуя, как что-то внутри обрывается, а в груди словно растекается сковывающим холодом азот. Он никогда не говорил об этом членам своей бывшей семьи. Не показывал письма. Пантера не могла знать. — Нет-нет-нет, — едва придя в себя, забормотал Найто и вцепился негнущимися пальцами в край чужой футболки. Пантера не шелохнулась. — Ты не должна это знать! Я разорвал письмо! Откуда ты знаешь? — жгучая смесь из страха, стыда и вины мешала говорить. С трудом выпустив из захвата смятую ткань, Лонгчемп попятился. Подруга, напротив, с неотвратимостью грузовика приближалась. Она ничего не сказала, только сунула руку в широкий карман куртки — отступая, Найто даже не заметил, что дошел до самой входной двери. Он, давя позорное желание отвернуться, а то и вовсе сбежать, смотрел, как Пантера достает сложенный несколько раз, обклеенный скотчем листок. — Разбирала твой хлам в японском доме, — буркнула она, протягивая бумагу. — Если хотел спрятать — надо было сжечь. Лонгчемп неверяще рассматривал всученную ему в руки бумагу. С пугающей скрупулезностью письмо было восстановлено: Пантера не упустила ни одного кусочка, хотя Найто самолично распихал их по разным коробкам своих бесчисленных коллекций, и сейчас уже сам с трудом мог бы вспомнить, в какие именно. В любой другой ситуации он бы возмутился — наверняка под «разбирала хлам» подруга имела в виду «выбросила все к черту», — но сейчас это было совершенно неважно. — Ты. Говорил. С Вендиче? — сурово повторила Пантера и вцепилась Найто в воротник. То, что он был выше на полторы головы, нисколько ей не мешало. — Д-да, — попробовал Лонгчемп несмело, предчувствуя, что за иной ответ его ждет трепка. Разумеется, подруга не поверила и с силой тряхнула его. — Нет! Я не успел! С ними сложно связаться! Пантера как-то странно, обреченно улыбнулась и отступила. В ее глазах, едва видных за густой челкой, была решимость — та, с которой Тсунаеши смотрела, обещая защитить всех дорогих ей людей. — Будущий ты был недостаточно убедителен? — хрипло, почти обвиняюще спросила она и отвернулась, отпуская Найто. — Он писал. Любой ценой. Ты упустил много времени. Тянуть нельзя, или все его усилия впустую. — Зачем ты это говоришь? Зачем ввязываешься? — голос Лонгчемпа резко стал выше. Пантера промолчала. Легко избежала прикосновения — он хотел взяться за ее плечо, — и направилась к дальней комнате, из которой до этого выходила. Приняв молчание как приглашение присоединиться, Найто пошел за ней. Ему нужны были ответы. Войдя следом за подругой в темную комнату, похожую на чуть захламленную гостиную, ответов Лонгчемп не получил. Только еще больше вопросов. У стены в ряд сидело трое человек — связанные, они совсем не шевелились, и пришлось подойти ближе, чтобы убедиться, что они живы. Найто развернулся к Пантере так резко, что едва не поскользнулся — пол был влажным, и знать, почему, совсем не хотелось. Задать вопрос он не успел. В руках подруги был обычный складной нож, и вид у нее был еще более угрожающий, чем обычно. — Эй, Панти, ты что задумала? — с трудом выдавил Лонгчемп, пытаясь не паниковать. Получалось откровенно плохо. — Я почками чую, что это что-то плохое. Давай не будем спешить! Мы можем все обдумать и… — Ты уже подумал,— прорычала Пантера. Она оттолкнула подошедшего было Найто в сторону, а сама приблизилась к связанным людям. — И просрал весь запас времени! Договор информаторов почти рассыпался. Хорошо тебе было с Савадой? Достаточно времени провел с ней? Потому что ее шансы сдохнуть куда выше, чем могли бы быть, сделай ты то, что сказано! С оглушительным щелчком раскрылось лезвие ножа. Пантера чуть помедлила, а после развернулась к собеседнику со странной, почти ободряющей улыбкой, которая никак не вязалась со сказанными ею словами. — Не отвечай. Она твое Небо, я знаю. Именно поэтому это не можешь быть ты, — ее голос смягчился, став почти ласковым. У Лонгчемпа в горле застрял полувой-полукрик — смесь возражения и просьбы. — У меня есть только ты и Томазо. Но без меня и ты, и они — справитесь. А ты нужен своему Небу и Гуаро. Так что если кто и должен рисковать — это я. С самого начала надо было сказать мне. Не волнуйся, эти уроды — враги Томазо. Они натворили много дел, все равно бы умерли. Так хоть пользу принесут. — Не надо, Пантера, — взмолился Найто. Не боясь возможного удара, он подскочил к ней и обнял так сильно, как только мог, фиксируя и не позволяя двинуться. Та позволила ему недолго насладиться иллюзией того, что он может на что-то повлиять, и потом с легкостью вывернулась из его рук и без труда обездвижила. — Ты заставил себя поверить, что все можно исправить так просто, без крови и страха. Я не осуждаю, ты иначе не можешь, с твоей-то бездной оптимизма. Но кто-то должен понимать, что просто не обойдется. Оградить Саваду от бывших хранителей и запретить Гуаро связываться с Венженс — мало. Это ничего не изменит, Найто. Снова оттолкнув его, Пантера поудобнее перехватила нож и подошла к первому пленнику. Лонгчемп снова попытался метнуться к подруге, но она выставила перед собой нож, и в глазах ее читалась угроза. Найто инстинктивно замер, и этой паузы Пантере хватило. — Я делаю это ради тебя и Томазо, — припечатала она, хватая связанного мужчину за волосы и запрокидывая ему голову. — Ради меня — не лезь. И отойди, запачкаешься. Словно в замедленной съемке Лонгчемп смотрел, как подруга аккуратно и быстро, почти профессионально перерезает незнакомцу горло. Рука ее не дрожала — ни первый, ни второй, ни третий раз. Найто смотрел и утопал в, казалось, давно забытом ужасе. Том самом, что пару лет назад заставил его несколько дней носа не казать в дом Савады, и том самом, что после помог без раздумий отказаться от поста наследника и сорваться в неизвестность, чтобы уже никогда ее не бросать и защищать самому. — Присматривай за Томазо, — приказала Пантера, оторвав взгляд от своих окровавленных рук. — И Саваду береги. Мои старания не просри. — Не надо, — проскулил Найто растеряно. Рискнул подойти, схватил подругу за перепачканные руки и чуть не плача закричал: — Не надо было! Что ты натворила?! Мы бы нашли выход! Разобрались бы! Почему ты мне не сказала? Как ты могла так поступить?! — Я сделала то, что должно, — отчеканила Пантера. Она вырвалась из его захвата и вновь схватила Лонгчемпа за воротник, будто уже не беспокоясь о том, что испачкала его одежду чужой кровью. — Прекрати ныть и сделай тоже! Сейчас они заявятся, и будь добр не зассать и передать послание! — Они же заберут тебя, — выдохнул Найто. — В тюрьму! Зачем?! — Ты прекрасно понимаешь, зачем. У информаторов начались склоки. Уильямс с нами больше не работает. У тебя больше нет времени. Пантера замолкла, но не отпустила его. Только посмотрела строго и вдруг обняла — так сильно, что у Лонгчемпа едва не затрещали кости. — Ты круглый идиот. Но ты должен справиться. Понял? Шанса ответить Найто снова не представилось. Сначала накрыло ужасом от расплывшейся по комнате ауры — страшной и холодной. Потом вместо двери на стене растеклось черное пятно, и из него выступили, бренча цепями в руках, двое стражей. — Так-так, какая наглость, — проговорил один из них. Лонгчемп без удивления отметил, как сильно дрожат его колени и руки. — Кто настолько глуп, чтобы проливать кровь на нейтральной земле? — Это я, — с вызовом бросила Пантера и бесстрашно шагнула вперед. — И я готова к наказанию, но с условием, что вы выслушаете этого трясущегося идиота. — Еще наглее, чем казалась, — хмыкнул второй Вендиче и вскинул руку. С пугающим лязгом протянулась цепь и обвила шею девушки, тут же рухнувшей на колени. — Никаких условий от преступников. Еще одна глупость — и ты отправишься на нижний уровень Вендикаре. От отвернулся к стене, пятно тьмы на которой расползлось еще сильнее, и скрылся со скорчившейся от боли Пантерой в будто оживших тенях. Другой страж тоже собрался уйти, и Найто, зная, что больше шансов точно не будет, бросился следом и вцепился в черный плащ. Руку сковало неестественным холодом и болью, но ткань он не отпустил. Вендиче остановился и даже повернул голову к вусмерть перепуганному своей смелостью напополам с глупостью Лонгчемпу. — Назови хоть одну причину не убивать тебя, — холодно предложил страж. Черное пятно на стене словно стало ближе, и Найто призвал все свои силы, чтобы не потерять сознание от всепоглощающего ужаса. — У-у-у мен-ня пос-слание, — стуча зубами, еле выдавил он. — Д-для Б-б-бермуды… Голос сбился в неразличимый сип, но Вендиче, кажется, понял, даже наклонился ближе к чужому лицу. Лонгчемпа едва не вывернуло от ударившего в нос запаха смерти — и смерти очень давней. — Две минуты, — прошелестел страж тише, но куда более угрожающе, чем прежде. — Е-если не хот-тите упусти-тить ш-шанс… — Найто запнулся, мысленно костеря себя за страх. Помолчал, глубоко вдохнул и прикрыл глаза, запрещая себе бояться. «Ради Пантеры… ради Еши и ребят… я должен» — напомнил он себе. И когда открыл глаза, вновь заглядывая прямо в замотанное бинтами лицо, его зеленая радужка расцветилась голубыми искрами. Страх отступил. — Если вы не хотите упустить свой шанс вмешаться в «отбор», пустите в ход куклу мага. Если не сделаете этого, тот человек не появится лично. Аура Вендиче враз потяжелела, стала теперь непроглядно-черной, будто поглотила весь свет. Лонгчемпу даже стало тяжело дышать, но он не дрогнул и не отшатнулся, когда страж ухватил его за руку. Ледяное прикосновение чувствовалось даже сквозь ткань его куртки. — Откуда ты знаешь? — прошелестел голос из-под бинтов. — Из будущего, — Найто смело подался вперед. — Будущего, где мир мафии в руинах, аркобалено мертвы, ваши заключенные перебиты, а вы… — на секунду оглушила мысль «Уберечь Еши!», — вы позволяете мне жить под вашей протекцией в ожидании шанса передать весточку в другие миры. — Я не чувствую в твоих словах лжи, — удивленно прошипел Вендиче и, наконец, отстранился. — Я не убью тебя. И я тебя услышал. — Верните!.. — рявкнул Лонгчемп, но в этот раз не успел даже закончить — страж исчез в пятне тьмы, и оно, слишком быстро сомкнувшись за его спиной, растворилось, словно его и не было. — Пантеру… Найто обессиленно сполз на пол. Скользнув взглядом по комнате, он поймал свое отражение в зеркале, и едва узнал себя. Его двойник смотрел ошалело, сидел, скорчившись, но не это было страннее всего. Лонгчемп из отражения смотрел голубыми, совсем не похожими на родные зеленые, глазами, а на лбу его горел едва заметный, уже затухающий огонек. Вместе с огоньком затухла решимость, а с ней и надежда. Он почти наверняка больше никогда не увидит Пантеру, и это его вина. Впервые за два года Найто чувствовал всепоглощающую беспомощность.* * *
Дорогу обратно в Джелу Найто не запомнил. В голове мелькали беспорядочные обрывки: машина, полотно дороги, превышенная скорость и рвущееся Пламя. Он даже не был до конца уверен, что все еще жив, а его комната сейчас — не предсмертный бред. В руках он сжимал злополучное письмо. То самое, которое не решился когда-то сжечь — хотя стоило бы. Письмо из прошлого-будущего, или будущего-прошлого, заставившее когда-то возненавидеть того себя, который совершил самую ужасную ошибку из возможных. Погруженный в тяжелые мысли, он не видел, что происходит вокруг. Ни обеспокоенного взгляда Шоичи, промелькнувшего за приоткрытой дверью, ни заглянувшей чуть позже Тсунаеши. Не слышал ее шагов. Сейчас он был в своем доме в Намимори два года назад, смотрел на измятый лист и понятия не имел, что делать. Осторожное прикосновение заставило Лонгчемпа вздрогнуть. Поднять взгляд ему не позволило то самое чувство, из-за которого он тогда — вечность назад — не смел показываться в доме Тсунаеши несколько дней, убедив себя, что недостоин даже смотреть в сторону Савады. Это потом он осознал, что по сути бросил ее тогда, почти одну, испуганную и ничего не понимающую. Он и сам был напуган и почти ничего не понимал, и все же — он должен был ее поддержать. — Прости меня, — судорожно выдохнул Найто, но так и не смог поднять головы. Он и так знал точно, что это Савада. Только она умела одним своим присутствием сгладить боль. Но не вину. — Прости меня… Он подтянул колени к груди и уткнулся в них лбом, даже не пытаясь заглушить всхлипы. Он чувствовал себя, будто снова оказался под воздействием пули Отчаяния — только сейчас она была не при чем. Сейчас отчаяние было настоящим. — Найто, что произошло? — ласково, словно разговаривая с ребенком, спросила Тсунаеши. Лонгчемп заметил, как она присела перед ним на колени. Горло будто сдавило жгутом, и он, не издав ни звука, только неопределенно мотнул головой. — Найто, — в голосе Савады отчетливо проступила тревога. — Ты испачкался… Это кровь? — Не моя, — сипло выдавил Лонгчемп. Он ждал вопроса «Что ты сделал?», но Тсунаеши всегда оставалась собой. — Что случилось? Ты не ранен? — она заботливо положила руку ему на плечо, говорила ласково и точно не спешила его в чем-то обвинять. С трудом подняв взгляд, Найто уставился на Саваду. Опущенные уголки губ, чуть подрагивающие пальцы и обеспокоенный взгляд. Тсунаеши, разумеется, волновалась о нем. Желала помочь и успокоить. В этом была вся она — забота о друзьях всегда стояла для нее на первом месте. Но Лонгчемп этой заботы не заслуживал. Эта мысль заставила его встрепенуться и всучить подруге уже порядком измятый листок. — Читай! — почти приказал он. Савада вздрогнула, но кивнула и расправила бумагу. Щеки ее тут же побелели — вспомнила, разумеется, вспомнила. Пусть не знала тогда итальянского, пусть он отказался читать его при ней, и пусть сейчас оно выглядело немного иначе — Тсунаеши сразу поняла. Лонгчемп не мог смотреть, как удивление и тревога на лице сменяются страхом. Он знал, что за этим последует. Боль, непонимание, разочарование и ненависть. Все то, что он заслужил и чего так боялся. Он мог только слышать, как сбивается дыхание Тсунаеши. Едва различимый шепот, повторяющий слова из письма. «Я уговорил». «Я дал знать». «Ты себе не простишь». Краем глаза Найто уловил движение — это колени Савады сместились ближе к нему. Против воли он сжался, ожидая удара, пощечины, — это было совершенно заслуженно. Но Тсунаеши удивила его. Вместо того, чтобы ударить, она… обняла его. Аккуратно, но крепко. Бережно и как-то успокаивающе. Лонгчемп затаил дыхание. Он не верил в происходящее. Не могло все быть так! Не должна была Савада успокаивать его! — Все в порядке, — шепнула она с дрожью в голосе. — Все в порядке. Она чуть отстранилась, и Найто, все еще не веря, уставился ей в глаза. В них не было ни непонимания, ни разочарования, ни ненависти. Было бездна боли — и сочувствия. Она теперь знала правду, знала его вину, но почему-то все равно беспокоилась о нем и даже не думала обвинять. — Не в порядке! — закричал Лонгчемп, не выдерживая ее взгляда. — Это моя вина! Моя! И я вместо того, чтобы держаться от тебя подальше, прилип к тебе и таскаюсь следом! Зная, что натворил! Втемяшил себе в голову, что я не он, я таких глупостей не сделаю, и позволил себе жить спокойно и терять время! Ты должна меня ненавидеть! — глаза жгло от слез, но он все равно с пугающей четкостью видел мягкий взгляд Тсунаеши. — Что случилось с Вендиче? — вдруг спросила она, безошибочно попадая в точку. Найто подавился невысказанными словами. — Они забрали Пантеру, — всхлипнул он, и Савада вновь обняла его, в этот раз еще крепче. — Она устроила нам встречу, потому что нашла письмо. Я не смог его уничтожить, разорвал только, а она нашла и… Торопливый шепот оборвался, и Лонгчемп закусил губу, чтобы не разреветься позорно. Уж точно не ему сейчас себя жалеть. И сочувствия он не заслуживал. Тсунаеши, не отпуская его, пересела поудобнее. Теперь Найто пришлось наклоняться к ней, но он не смел жаловаться на неудобство. — Дай руку, — мягко попросила Савада. Лончемп подчинился. Она легко сжала его ладонь и чуть строже продолжила: — Зажги Пламя. Удержав его руку, когда Найто попытался отстраниться, Тсунаеши поймала его взгляд. Боль в ее глазах уступила место такой решимости, какую Лонгчемп прежде не видел. Радужки Савады были затоплены оранжевым Пламенем, будто она была в гипер-режиме — не хватало только огонька на лбу. — Я не она, и ты не он, — серьезно сказала Тсунаеши, и Найто закусил губу, сразу понимая, о чем она говорит. — Но я знаю, что она его простила бы. Ты тоже должен. Я не злюсь и не виню ни тебя, ни его. Я рада, что мы предупреждены. А еще я знаю, что благодаря будущему тебе мы можем все исправить. Это я должна извиниться, — Лонгчемп попытался возразить, но она покачала головой. — За всеми… событиями и людьми я начала забывать, почему и зачем я вообще влезла в мафию. Я расслабилась, понимаешь? Решила, что уйти от мирной жизни будет достаточно. Я забыла, потому что хотела забыть, что где-то там есть наши враги, которые хотят уничтожить Альянс. Нельзя было забывать. Я… не могу тебе пообещать, что мы вытащим Пантеру, прости за это. Но я клянусь, что сделаю все, чтобы ее старания не пошли прахом. И было бы здорово, если бы ты помог мне. Зажги Пламя, Найто. В этот раз Лонгчемп послушался. Он еще не знал, чего хочет: чтобы задумка Савады удалась, или чтобы ничего не вышло. Он боялся почувствовать в отголосках связи ее разочарование и отторжение, и в то же время жаждал знать, что она не слукавила. Молча Тсунаеши зажгла кольцо — перчаток она с собой не прихватила. Найто, затаив дыхание, следил, как колышутся и тянутся друг к другу огоньки на их кольцах — Больше никаких случайностей, — вдруг сказала Савада, и Пламя на ее кольце стало больше. Достаточно больше, чтобы дотянуться до атрибута Лонгчемпа. Тот наблюдал, как оранжевый огонь переплетается с голубым, вьется небольшим ураганом между их руками. Он никогда прежде не видел, как устанавливается связь, но почему-то знал: сейчас происходит именно это. Когда Пламя успокоилось и потухло, Найто недоверчиво заморгал. Ничего, казалось, существенно не изменилось, лишь на душе стало чуть спокойнее. Он даже подумал, что связь так и не установилась, но Тсунаеши посмотрела на него так, что все сомнения разом отпали. Разумеется, он не чувствовал изменений. Их воля и чувства совпали. — Давай все исправим, Найто, — твердо, без улыбки предложила Савада. — Обязательно исправим, — Лонгчемп решительно кивнул.* * *
Ву нашел Гамму в игровой комнате — хранитель Грозы новоявленного отряда Аделанте решил попрактиковаться в бильярде. Пару недель назад Тсунаеши, сияя яркой улыбкой, вручила ему новенький кий — взамен того, что был сломан в их первую встречу. Она же, кажется, уговорила Бьякурана поставить в большую комнату отдыха стол для бильярда (в добавок к уже стоящим там столам с настольным футболом и аэрохоккеем), и Гамма от радости по этому поводу даже позволил себе поцеловать Саваду в щеку (увидевший это Найто не удержался от одобрительного улюлюканья, а сам Ву, тоже присутствовавший там, уже тогда заметил, что хотя Лонгчемп искренне рад за друзей, что-то его радость омрачает). С Гаммой был и составивший ему компанию в игре Тазару. Оба на появление иллюзиониста внимание обратили, но прерываться не стали. Сам иллюзионист их тоже отвлекать не спешил, позволив довести игру до конца и заодно выиграв себе отсрочку от разговора, который, возможно, не стоило и начинать. Спустя какой-то десяток минут (слишком быстро, по мнению Ву) Тазару с победным кличем удалился. Он отличался большой прозорливостью, и хотя в целом иллюзионист очень уважал это его качество, сейчас оно пришлось совсем некстати. — Ты будто лимона поел, — хмыкнул Гамма, аккуратно убирая свой кий в футляр. Он выглядел слегка раздосадованным проигрышем (что было неудивительно, учитывая, как мало возможностей поиграть ему выпадало за время путешествия с Тсунаеши). — Что за лицо? Ву помолчал, снова спросив у себя, а нужен ли этот разговор вообще. У Гаммы и так хватало беспокойств и забот, и подкидывать новые было бы некрасиво. Но Ву обещал — себе и Гамме, — что не станет умалчивать, если узнает что-то новое. — Ты помнишь наш разговор пару месяцев назад? — наконец спросил он. Гамма напрягся. Разумеется, помнил. — Мне не хочется его возобновлять. — Но ты собираешься это сделать, — горько усмехнувшись, Гамма положил футляр с кием на край стола и подошел ближе к собеседнику. — Насколько все плохо? — Плохо. Я не знаю деталей. Снова, — Ву передернул плечами и качнул головой. — Только результат. Тот разрыв в решимости между нами... Теперь это пропасть. Что-то случилось. Нам теперь ее не догнать. Ее решимость зашкаливает. Решимость справиться самой. — Вот как, — отозвался товарищ неясным тоном. — Почему такая перемена? — Она связалась с Найто. Гамма замер. Лицо его чуть побледнело и потеряло всякое выражение. Ву знал, насколько больная для него тема связи — особенно после того, как он узнал, что Тсунаеши связалась с Расиэлем. Гамма, кажется, сам мечтал об этом, но не смел волновать Саваду просьбами. И теперь вот снова. Было и то, о чем Ву изначально решил умолчать, и решения не изменил. Вместе с новой гранью связи его накрыло чужой решимостью — оглушающе-сильной, но не способной перебить умноженное на двоих чувство вины. Тсунаеши решила связаться с Найто сама. Это была не случайность, и это било уже по самому Ву. Он никогда не жалел о связи с Савадой и искренне ценил ее. И все же — случай оставил его без выбора. Связи с Расиэлем Тсунаеши тоже поначалу противилась. И только с Найто связалась добровольно. Иллюзионист бы обрадовался, если бы не видел недавно вернувшегося Лонгчемпа и теперь не чувствовал Тсунаешино напополам с Лонгчемповым отчаяние и порожденное им решение. Савада не просто решила стать сильнее. Она решила побеждать в одиночку. Сворачивать горы, наступать на горло своему страху и — переступать собственные принципы. Тсунаеши была готова на все ради своей цели. На все, кроме рассказа друзьям о том, что ее так гложет и страшит. Идеальная гармония пошатнулась. — Пойду прогуляюсь, — мрачно бросил Гамма, и Ву посмотрел на него почти с жалостью. Товарищ выглядел задетым — и это он еще не знал всей картины. — Если вдруг… она будет искать меня, скажи, что я по делам, и лучше меня не отвлекать. «Она не будет искать», — ужасающе четко осознавал Ву, но только коротко кивнул и проводил Гамму взглядом. Когда тот аккуратно прикрыл за собой дверь, иллюзионист позволил себе устало ссутулиться и провести руками по лицу. На душе поселилось гнетущее чувство вины — не своей, но разделенной теперь с Савадой и Найто. Лишь отголосок, пробившийся через установленный подругой барьер; и вполовину не передающий силу чужих чувств, — и от него уже хотелось лезть на стену и выть раненым животным. Ву уже не был уверен, что хочет знать причину этого чувства. Но знал, что это чувство, слишком сильное, чтобы от него закрыться, можно направить в полезное русло. Он с сомнением взглянул на свое кольцо. Синий камень-меч сверкнул в тусклом свете лампы, гравировка стала почти неразличимой. — «Щит» и «меч», — задумчиво пробормотал Ву. — Ты решила быть мечом. Найто тоже, — он сжал руку в кулак и прикрыл глаза. На кольце вспыхнул ярко-синий огонек. — Нужен щит. Работа для Тумана. Он вновь открыл глаза, и в радужках его заплясали синие искры.* * *
— Что-то Тсунаеши давно нет, — пробормотал Шоичи и отложил в сторону КПК. Он сказал подруге о странном поведении Найто в надежде, что та быстро разберется и все объяснит, но Савада не спешила возвращаться. От волнения побаливал живот, и работа совсем не шла. — Может, стоит сходить проверить? — Она попросила нас не вмешиваться, — напомнил Ланчия, оторвавшись от газеты. Сильно обеспокоенным он не выглядел, хотя от Ирие не укрылось, что за прошедшие сорок минут он так ни разу и не перевернул страницу, которую читал. — Мне кажется, достаточно исчерпывающее пожелание. — Я согласен, но сложно не волноваться. Я уверен, что на его одежде была кровь. И выглядел он так… — Шоичи замялся, но так и не смог подобрать подходящего сравнения. — Явно случилось что-то ужасное! Они должны рассказать, вдруг мы можем помочь? — Ничего она вам не скажет, — прошипел едва слышно Расиэль. Ирие с неудовольствием покосился на него. Расиэля никто не приглашал (впрочем, когда его это останавливало), и поначалу раздражал неуместными комментариями, влезая в чужое обсуждение. А полчаса назад вдруг замолк, оборвав на половине собственную фразу (немыслимое событие — он явно слишком любил звук собственного голоса) и прижал пальцы к вискам, будто у него вдруг разболелась голова. Обращаться к нему ни Шоичи, ни Ланчия не спешили, и первый успел забыть о его присутствии. То, что Расиэль снова заговорил, не слишком радовало, но в то же время настораживало. В глухом голосе не было ни привычного высокомерия, ни насмешки. Знай Ирие «монарха» чуть хуже, решил бы, что тот тоже обеспокоен. Может, даже напуган. Но страх ничуть не вязался с образом этого кичливого зазнайки, и Шоичи не позволял себе обманываться. — Расскажет, если будет нужно, — спокойно отозвался Ланчия. Расиэль вдруг опустил руки и вскинул голову, повернувшись к нему. — О нет, громила, — от его язвительного тона, казалось, заныли зубы. — Отныне мы отлучены от секретиков мисси и ходячей батарейки. У них своя тусовка, в которую никто больше не вхож. Даже чудачку-грозовичку ловить больше нечего. — Что ты имеешь в виду? — обменявшись тревожными взглядами с Ланчией, спросил Ирие. Расиэль осклабился. — Я имею в виду, что мисси и ваш гиперактивный друг установили связь. Такую сильную, что от их совместной решимости теперь почти тошнит, — в голосе его явственно проступило восхищение. — Чего бы они ни добивались, они хотят сделать это сами. Без меня и без вас. Мы в этом уравнении лишние, отягчающие обстоятельства. Балласт, который тянет на дно, потому что кто не хочет сунуть свой любопытный нос в большой-большой секрет? — к восхищению теперь примешалось что-то почти истеричное. — Но не для наших носов этот секрет. И чтобы носы уберечь, лучше не лезть. Ланчия решительно отложил газету и поднялся. Шоичи остался на месте, но постарался как можно незаметнее прижать руки к животу, который уже вовсю разболелся (Бьякуран давно предлагал сходить к врачу, но Ирие раз за разом откладывал это дело из большой к врачам нелюбви). Расиэль бесстрашно встретил суровый взгляд Ланчии, и это вызывало уважение. «Самый сильный человек Северной Италии» мог запросто переломать щуплому в целом «монарху» любую косточку, не прилагая больших усилий (правда, едва ли он стал бы так поступать). Но Расиэль, прекрасно это знавший, будто ничуть не волновался и продолжал вызывающе скалиться, разве что поднялся на ноги, держа спину чересчур ровно. — Тсунаеши и Найто связались? — уточнил Ланчия. — Это была ее идея, — Расиэль с издевкой усмехнулся. То, что для разговора ему приходилось задирать голову, его явно не смущало: он все равно выглядел так, будто смотрит на собеседника свысока. — Продуманное и взвешенное решение. Я уже сомневался, что она на такие способна. Мисси продолжает удивлять. — Что не так с их решимостью? Почему ты считаешь, что они ничего нам не расскажут? — спокойно продолжил Ланчия. Шоичи про себя восхитился его выдержкой. Расиэль редко переходил к полноценным провокациям, но обычно своего добивался. Тот же Гамма выходил из себя всего после пары фраз. — Потому что у них есть враг, понимаете? — «монарх» вдруг стал серьезным, почти отстраненным. — Личный враг, от которого они считают нужным вас оградить. И они все для этого сделают. «Лучшая защита — это нападение». И они готовы нападать. Неудивительно для батарейки, он с самого начала мне показался безбашенным, но мисси решила отбросить свою мягкотелость. Наконец-то. — Откуда тебе знать? — подал голос Шоичи. — Связь не позволяет читать мысли. — Не позволяет, — вместо Расиэля отозвался Ланчия. Он выглядел задумчивым, будто понял что-то. Это понимание счастливее его не делало, но в то же время он словно смирился. — Он знает, потому что у него такие же мотивы, — Ланчия вдруг шагнул назад, и Ирие смог разглядеть алый отблеск на руке Расиэля. Его кольцо атрибута горело небольшим, но ровным огоньком. Вопреки ожиданиям Шоичи, продолжать объяснение Ланчия не стал. И Расиэль это явно оценил, все-таки отступив и склонив голову к плечу как будто заинтересованно. Ланчия же невозмутимо вернулся на свое место и вновь взялся за газету. Ирие завертел головой, переводя взгляд с одного на другого — только он явно совсем ничего не понимал. Игнорируя его взгляд, Расиэль опустился обратно в кресло и снова помассировал виски. Огонек на его кольце все еще горел. — Да что происходит?! — воскликнул Шоичи, не выдерживая чувства неизвестности. Ланчия оторвал взгляд от текста. — Я не знаю, — просто ответил он. Ирие от возмущения подавился воздухом. — Не знаю, что конкретно. Но если что-то заставило Тсунаеши решить, что она должна оградить нас от этого… Я не стану добавлять ей поводов для беспокойства. Я помогу ей, насколько могу. Поддержу, где возможно. Балласт — не бесполезный груз, — он покосился на Расиэля. Тот улыбнулся теперь уже одобрительно. — От балласта есть польза. — Все равно не понимаю, — Шоичи устало вздохнул. — Нам все-таки стоит волноваться? — Твое волнение ничего не изменит, — отрезал Расиэль. — Только превратит балласт в обузу. Хочешь быть полезным? Помоги мисси в ее желании стать сильнее. Помоги ей защитить нас. Ирие задумчиво уставился на него. Едва ли не впервые на его памяти Расиэль говорил нормально, как с равным, не стремясь задеть и показать свое превосходство. Он впервые безоговорочно причислил себя к их отряду и даже не возмутился тому, что его в том числе собираются защищать. Что бы ни произошло между Тсунаеши и Найто, это отразилось даже на, казалось, самом далеком из них. И, пожалуй, случайно или специально, но Расиэль дал неплохой совет. Шоичи снова взял в руки КПК и погрузился в работу.* * *
Гамма брел, не разбирая дороги и уставившись себе под ноги. В одиночестве думалось лучше, но сами мысли были безрадостными. Их было слишком много, они роились в голове и мешали прийти к какому-то решению, — а решения все происходящее требовало. Последние месяцы выдались тяжелыми. Возвращение в Джильо Неро, раскрытие их с Тсунаеши темного прошлого, потерянная возможность притворяться обычным человеком с обычными проблемами… казалось, с их размеренной, полной путешествий и теплоты жизнью ушло что-то очень важное. Что-то, что позволяло самому Гамме чувствовать себя свободным, и что делало Саваду такой близкой. Что помогало не волноваться о неустановленной связи атрибутов, что позволяло вообще не задумываться о природе Пламени и просто наслаждаться тем, что у них есть. С приходом в Джильо Неро — в Миллефиоре, он все никак не мог свыкнуться, — все это изменилось. Теневой мир требовал и брал свое, напрочь лишая свободы. Потерять ее после более чем двух лет обладания оказалось удивительно болезненно. Еще болезненнее оказалась и без того известная правда: Тсунаеши принадлежит миру мафии, всегда принадлежала. Носители атрибута никогда не могли избежать этой судьбы. А носители атрибута Неба и подавно. Чего носители атрибута Неба могли избежать — это связей. Многие вообще не верили в существование подобного явления. Из тех, кто верил, мало кто решался установить связь с одним хранителем, еще меньше — с двумя, почти никто — с тремя и больше. Первые два раза для Тсунаеши оказались случайностью, и Гамма мог с этим смириться. Смириться с тем, что эти связи не только накрепко связывают подругу с другими людьми, но и цепями приковывают к теневому миру, слишком грязному и отвратительному для удивительно светлой Савады. С третьим разом, с добровольной связью смириться было сложнее. Еще хуже ситуацию делало то, что это был именно Найто. У них с Тсунаеши и без того хватало секретов, сближающих их двоих и мешающих сближению с остальными. Гамма знал, что между Лонгчемпом и Савадой далеко не романтическая привязанность, Найто вообще был влюблен в ее подругу, — и все равно ревновал. Хотя бы к тому доверию, что было между ними, и о котором сам Гамма мог только мечтать. Он понимал, что такое доверие не возникает на пустом месте. Понимал, что понятия не имеет, что именно связало Тсунаеши и Найто еще задолго до полноценной связи атрибутов. Понимал, что эта связь — результат, а не причина. И не мог ничего с собой поделать. За все то время, что они провели вместе, Савада стала живым олицетворением свободы. Гамма был готов бороться за сохранение этой свободы, но, как оказалось, свобода самой Тсунаеши оказалась не так уж и нужна. Нужным ей оказалось что-то другое. У нее тоже были свои причины бороться, и она не посчитала нужным поделиться ими с друзьями. Она предпочла разверзнуть между ними пропасть из разницы в решимости, взять все в свои руки, но не встать с остальными наравне. Лишь одному она позволила встать плечом к плечу с собой. Смешнее всего было то, что Гамма даже понимал, почему не ему. Опуская даже этот старый общий на двоих секрет, именно Найто был тем, кто беспрекословно последовал бы за ней, не задавая вопросов. Он, в отличие от Гаммы, не стал бы сбегать с базы, чтобы окунуться в мрачные мысли и приняться накручивать себя. Он был бы рядом с Тсунаеши, несмотря ни на что, не размениваясь на глупые обиды, не требовал бы от нее ничего. Не стал бы навязчиво защищать от того, от чего защищаться она не хотела. Гамма поступил именно так. Он давил на нее, пусть и не всегда сознательно, он мысленно ожидал от нее объяснений, и он позволил себе обиду, когда объяснений не последовало. Это была глупая, почти детская реакция — и совсем не так должен был реагировать достойный хранитель. Достойным Гамма не был. Тсунаеши, скажи он при ней такое, наверняка возразила бы, стала бы горячо спорить и заверять в обратном. Она бы даже искренне верила в свои слова — все-таки принадлежность к теневому миру пока что не смогла приглушить ее внутренний свет. Просто Гамма вдруг осознал, что он недостоин в собственных глазах. И что он не имеет права требовать от Савады ответа, пока не станет достойным прежде всего для самого себя. Гамма резко остановился. Эта простая, но с таким трудом давшаяся мысль оказалась тем самым решением. Легкая улыбка тронула его губы. Размытая цель в одно мгновение стала предельно четкой, и Гамма вновь почувствовал свободу, которой ему так не хватало последние два месяца. Защитить себя Тсунаеши может сама. Она может защитить любого из них. Ей не нужна навязчивая защита. Ей нужна уверенность в собственных хранителях. Кивнув себе, Гамма развернулся и спокойно зашагал обратно к базе. Он станет сильным, станет достойным. На его пальце сухо потрескивало Пламенем Грозы впервые с момента сражения на базе в Модике зажженное кольцо с камнем-мечом. Если любопытно, письмо Найто есть в сборнике драбблов, дополняющих основную работу: https://ficbook.net/readfic/2485221/26359858#part_content