Мы такие разные, и всё же — Мы так одинаково честны. Верим в «невозможное возможно» Все, когда приходим в этот мир… (Корсика — Раны)
Очередная стычка между Облаком и Туманом Вонголы едва не закончилась плачевно (причем сложно сказать однозначно, для кого из них). Остановиться их заставил воткнувшийся прямо в пол гостевой комнаты боевой серп Азуро, охваченный Небесным Пламенем. На этом все могло бы и закончиться, но Пламя неожиданно перекинулось на штанину Хибари, и, хотя его удалось быстро погасить, Кее все-таки пришлось отправиться в медицинское крыло: на правой ноге остался внушительный ожог, и даже такой гордец, как бывший ГДК, был вынужден признать, что оставлять травму без внимания опасно. В этот раз замять произошедшее не удалось, и все виновники были отправлены «на ковер» к Девятому. Тимотео давно заметил, что хранитель Облака совершенно не прижился в особняке и при любом удобном случае умудряется сцепиться с иллюзионистом и наследником, но прежде так далеко эта вражда еще не заходила (по крайней мере, учитывая те случаи, о которых старику было известно, а он не сомневался, что их гораздо больше). И ради безопасности не только и не столько этих троих, но остальных хранителей и прочих жителей поместья, нужно было что-то предпринимать. Не впервые уже выслушивая лживые заверения Азуро, что такого больше не повторится, Девятый едва ли не впервые не представлял, что делать. Было бы гораздо проще, объяви однажды Масси, что Хибари Кея больше не является его хранителем, но парень почему-то не спешил с заявлениями. Возможно, дело было в том, что найти нового хранителя не так-то просто, тем более такого, которому можно было бы доверять. И в этом плане при всей своей вспыльчивости Хибари выигрывал — он уже долгое время провел в поместье, и можно было иметь хоть скудное, но все же представление о его действиях в той или иной ситуации. К тому же, в миссиях, где требовалось применять силу, номинальное Облако Десятого был почти незаменим. Но то, что так больше не может продолжаться, становилось ясно всем. И эта стычка стала последней каплей. Витторио неуверенно топтался у двери, ожидая приглашения. Ему, конечно, сказали, что дон Тимотео желает поговорить, но привыкший к постоянным шуточкам Михеля хранитель Грозы сомневался. Все-таки часом ранее из этого самого кабинета вышли Ферси и Хибари, а еще через двадцать минут показался и раздраженный Масси, и Витторио не имел и малейшего представления, что теперь может понадобиться явно еще не отошедшему от «воспитательной беседы» старику от него. — Присаживайся, — Девятый кивнул на стул, и Согредо поспешил выполнить указание. — Полагаю, ты уже знаешь о произошедшем. Под пристальным взглядом Тимотео хранитель Грозы медленно кивнул — уточнять, о чем именно спрашивал старик, не требовалось. Девятый тоже кивнул, принимая жест собеседника за ответ. — И что ты думаешь об этом? — продолжил бывший глава Вонголы. Витторио непонятливо нахмурился, но все же ответил. — Ссоры парней заходят все дальше, и это неправильно, — осторожно подбирая слова и явно прикидывая, как бы не сделать хуже, проговорил юноша. — Но мне сложно их осуждать, ведь волк… Кея не истинный хранитель Азуро. И они слишком разные, поэтому не удивительно, что их атрибуты соперничают. В этом нет их… — И что, по-твоему, нужно сделать, чтобы исправить ситуацию? — перебил Тимотео, и Согредо подавился неоконченной репликой. — Будь максимально честен и непредвзят. Хранитель Грозы напряженно молчал, с трудом выдерживая обращенный на себя тяжелый взгляд. За все время, проведенное в особняке Вонголы, Витторио ни разу не испытывал на себе такого пристального внимания старика, и теперь ему казалось, что удача отвернулась в самый неподходящий момент. — К-как вы знаете, я родился и вырос в семье, не зависящей от какого-либо клана, — еще более осторожно, чем прежде начал Согредо. Не то, чтобы он верил, что к словам его, восемнадцатилетнего пацана, действительно прислушаются, но и исключать случайности было нельзя. — И, надо полагать, мои ценности несколько отличаются… — Ну же, мой мальчик, не бойся. Что бы ты сделал на моем месте? — настойчивее изрек Девятый. Поежившись, хранитель Грозы глубоко вдохнул. Почему-то казалось, что именно от него сейчас зависит, что будет дальше, и эта ответственность слишком сильно давила на плечи. — Заменил бы Облако, — сдавленно сказал юноша и еще тише добавил, — на более сдержанное. Тимотео вновь кивнул, но ничего не сказал, отведя взгляд и уставившись куда-то в сторону. Несколько минут в кабинете стояла относительная тишина: было слышно, как тикают настенные часы; с улицы доносились звуки ругани — кто-то из хранителей Девятого отчитывал Гокудеру за испорченную клумбу; из находящегося довольно далеко тренировочного зала доносились отголоски взрывов — это Реборн гонял Такеши, Рехея и присоединившегося к ним Азуро. Витторио изо всех сил цеплялся за все эти звуки, стараясь не думать о реальной цели вызова. Однако долго терпеть он не смог. — Дон Тимотео, пожалуйста, не томите! Зачем вы меня вызвали? — заметно нервничая, обратился парень к старику. — Ты уже ответил на свой вопрос, — неожиданно мягко заявил тот. — Мне было интересно, не предвзят ли я, считая, что нынешнее Облако не подходит для этой должности. Но ты помог мне убедиться, что я прав. Тебя же я вызвал, чтобы попросить об одолжении. Витторио незаметно сжал руки в кулаки, давя вспыхнувшее чувство вины. Он будто своими руками подписал Хибари приговор, и тот факт, что, соври он, Девятый бы в два счета его раскусил, не успокаивал. Все-таки лично Грозе Десятого Кея по-своему импонировал. Пожалуй, если бы нынешнее Облако десятого поколения не ссорился так часто с Азуро, они смогли бы даже подружиться. Насколько это возможно, говоря о Хибари. — Поскольку замена хранителя — не такая простая махинация, я не хочу торопиться. Сначала нужно найти эту замену. Об этом я тебя и прошу. Нужен человек, знакомый вам с Азуро, и такой, которому можно доверять. Я понимаю, что это сложная задача, и не ограничиваю со сроками выполнения задания, но тебе все же лучше поторопиться: ты сам видишь, что положение усугубляется. Опережая твой вопрос: я не могу заняться этим сам или попросить Реборна, поскольку, как показывает опыт Тсунаеши, сбор хранителей целесообразнее поручить самому Небу или уж имеющимся хранителям. И раз уж так вышло, что ты истинный хранитель Азуро, я решил довериться твоему чутью. Будь добр, отнесись к заданию со всей серьезностью. Согредо почти автоматически кивнул, пытаясь осознать и принять происходящее. Это было слишком ответственным заданием, слишком трудновыполнимым — у него, конечно, была пара человек на примете, но хранитель Грозы не сомневался, что их ответ будет отрицательным. — А что будет с Кеей? — Витторио все-таки решился спросить. Он догадывался, что ничего хорошего ждать не стоит, но все же ему требовалось убедиться. — Это мы еще не решили, — безапелляционно изрек Тимотео, и Согредо сглотнул, понимая, что это ложь. Девятый уже все решил, и явно не передумает. — Я могу идти? — совсем убито спросил юноша, поднимаясь на ноги. Старик утвердительно кивнул, и хранитель Грозы быстро зашагал к выходу. Уже у самой двери его настигло напутствие: «Не говори об этом разговоре своим товарищам. Это приказ». Михель, не привыкший долго сидеть на месте, успел известись, пока ожидал, когда же выйдет из кабинета бывшего главы Вонголы хранитель Грозы. Он был немало заинтересован тем, чего хотел старик, учитывая недавние события, и с любопытством ожидал подробностей. Даже пытался подслушать, но кабинет Тимотео был слишком хорошо защищен, а о том, чтобы тягаться с гораздо более опытным Кроканом Бушем в умении плести иллюзии Ферси нечего было и думать. Поэтому ему только и оставалось ждать и попытаться развести болтливого Согредо на разговор — вдруг, что-нибудь узнать и удалось бы. К моменту, когда Витторио вышел-таки в коридор, хранитель Тумана от скуки был готов лезть на стену. Поэтому, не успел хранитель Грозы отойти и на десяток метров от двери, как на него тут же налетел измучившийся любопытством Михель. — Отвратно выглядишь, — оценив видок Согредо, хмыкнул Ферси. — Отвали, — пробурчал Витторио и ускорил шаг, намеренно задевая плечо иллюзиониста. — Нет, правда, ты будто призрака увидел, — совершенно не обидевшись на грубость, хранитель Тумана зашагал рядом. – Эй, если это так, то это не я. Честно-честно. Гроза Вонголы никак не отреагировал на эти слова, продолжая свой путь — как смутно догадывался Михель, направлялся Вито в тренировочный зал, явно надеясь выместить свой гнев на груше. Некоторое время Ферси молчал, не рискуя злить оппонента еще больше, но вскоре все же сдался. — Так о чем вы говорили с Девятым? — как бы между прочим поинтересовался он, внимательно следя за Согредо. Тот поджал губы и вдохнул чуть глубже, чем требовалось, будто пытаясь успокоиться. — Не твое дело, — почти спокойно отрезал Витторио и ускорил шаг. Иллюзионисту, которому не повезло с ростом, пришлось нагонять его и почти бежать, чтобы больше не отставать. — Я понял, тебе нельзя об этом говорить. Ну, ничего удивительного. Вижу, то, что он сказал, тебе совсем не по душе, — авторитетно заявил хранитель Тумана. К своей гордости, перед раздраженно-злобным взглядом собеседника он не спасовал. — Ну я же тебя не первый день знаю, в конце концов. Ладно, это можешь не рассказывать, но скажи, мне стоит волноваться? Или, может, я должен кого-то о чем-то предупредить? Согредо замер, как вкопанный, и Михель понял, что попал в десятку. В принципе, он мог больше ничего и не спрашивать — уже догадывался, что за разговор состоялся по ту сторону двери кабинета. Иллюзионист даже собрался быстренько попрощаться и исчезнуть, дабы не попасться под горячую руку, но хранитель Грозы, резко шагнув вперед, прошел сквозь иллюзию и схватил охнувшего Ферси за ворот рубашки. Хранитель Тумана разочарованно выдохнул – он, конечно, не сильно верил, что Витторио попадется (его навык различения иллюзии и реальности за последние месяцы здорово улучшился), но надежды не оставлял. — Это не твое дело, — повторил Согредо, встряхнув собеседника. — Так что заткнись и отвали. Выпустив ткань из рук, хранитель Грозы отступил и быстро зашагал туда, куда и планировал. Михель несколько мгновений провожал его взглядом, а затем, тщательно задавив взбрыкнувшийся было инстинкт самосохранения, крикнул вдогонку: — Какие мы нежные! Он это заслужил, разве не так? Так чего ты злишься? А в следующий миг ему пришлось припустить в противоположную сторону, едва успевая удрать от разъяренного Витторио.* * *
Простая синяя коробочка приковывала взгляд и внимание. Она наверняка таила в себе некую мощь, хранила какой-то невиданный секрет, сама являлась ребусом, который хочется разгадать. Наверняка ее открытие было бы значимым событием. Загвоздка состояла в том, что Астер понятия не имел, как это сделать. Уже три дня прошло с путешествия Виолет в будущее и разговора иллюзиониста со старшей версией подруги. Все это время он исправно провел в поместье Венженс, ожидая, когда Виолет, наконец, отойдет от произошедшего и перестанет его избегать. К исходу второго дня парень даже подумал, что стоит передать полученные от старшей Виолет сведения (а заодно и коробочку самой иллюзионистки) ее младшей версии через Раггиро, но тот уже сам предпочитал не попадаться на глаза боссу, а больше просить было особо некого. Астер не любил сидеть на одном месте, тем более в ожидании чего-то, что произойдет неизвестно когда. И маринование в собственном соку в поместье его нервировало. Ему нужно было чем-то заняться, но любопытство не позволяло надолго переключиться с коробочки на что-то еще. Парень перепробовал почти все: пытался просто открыть ее, просунуть в дыру свое кольцо, создал иллюзию в надежде, что «живая» коробочка хоть как-то отреагирует. Собственно, эффект возымело только последнее — коробочка жадно поглотила иллюзию, и в какой-то момент Астер даже решил, что она откроется, но, будто ему назло, коробочка только затряслась будто сердито (что только добавил подозрений в ее живости), и так и не открылась. Было еще кое-что, что Астер не испробовал. Собственно, он вставлял кольцо в отверстие в коробочке, но не зажигал его, боясь испортить ее или того хуже, сжечь. Но к третьему дню все идеи окончательно закончились, и парень решил-таки рискнуть. Кольцо с выпуклой семиконечной звездой на лицевой стороне загорелось привычно послушно. Пожалуй, оно было единственной вещью, ни разу не подведшей хозяина, хотя иного ожидать не приходилось, учитывая, кто это кольцо подарил. На приближающееся Пламя коробочка отреагировала совсем уж странно. Она будто нетерпеливо затряслась и начала втягивать Пламя еще до того, как кольцо коснулось ее поверхности. Астер поспешил отнять руку от коробочки, праведно опасаясь, что она высосет из него все силы. Пару мгновений ничего не происходило, а потом две части грани, в которой было отверстие, распахнулись словно дверцы. Секунда — и из недр коробочки вырвался тяжелый сгусток Пламени, за считанные секунды сложившийся в крупную птицу бело-бурой расцветки. С оглушительным криком птица, в которой Астер заподозрил скопу, хотя и не был уверен, не имея возможности толком ее разглядеть, заметалась по слишком маленькой для нее комнате. Птица то и дело задевала стены, пол и потолок, едва не сорвала шторы с окна, и в какой-то момент парень испугался, что животное бросится в окно, разобьет стекло и поранится. После несколько минут тщетных попыток Астера поймать и успокоить птицу (он старался пока не думать, каким образом она поместилась в мелкую коробочку, а сомнений в том, что это не иллюзия, у парня даже не возникло), дверь в комнату распахнулась, и в проеме показалась Виолет. Иллюзионист не успел понять, в каком настроении девушка и зачем пришла, потому что не успела она ничего сказать, как получила по лицу крылом будто взбесившейся птицы. Удар оказался настолько сильным, что животное сбилось с траектории полета и, кувыркнувшись воздухе, со всей силы врезалось в стену. Виолет же едва устояла на ногах, успев вовремя схватиться за косяк двери, и теперь с яростью взирала на виновницу столкновения, прижимая руку к рассеченной щеке — перья птицы оказались неестественно острыми. — Что здесь происходит?! — рявкнула иллюзионистка на подозрительно тихого Астера. Тот нервно улыбнулся и попытался бочком придвинуться к птице — та осталась лежать на полу и, в отличие от разозленной Виолет, не смотрела на него взглядом, обещающим убить, а перед этим долго пытать. При ближайшем рассмотрении птица действительно оказалась скопой. Перья животного растрепались, придавая ей сердитый вид, а глаза смотрели на удивление… осмысленно. Во взгляде птицы было немного гнева, но в то же время там плескалось удивительная для дикого животного преданность и совершенно непонятным образом сочетающаяся с этим настороженность. Она будто признавала в нем хозяина, но еще не была уверена, и была готова атаковать в случае, если он даст повод. Вглядевшись в темные крылья птицы, Астер удивленно присвистнул: раньше заметить это было невозможно, но теперь он видел, что перья скопы окружало едва заметное Пламя Тумана, которое не причиняло ей вреда — оно будто было неотъемлемой частью животного. Такой вывод был поистине удивителен и интересен. Похоже, в будущем технологии не просто шагнули вперед — они неслись семимильными шагами. Раз уж даже у животных есть Пламя, да еще и эти животные живут в коробочках. — Эй, подруга, — чувствуя себя полным идиотом (ощущение усиливалось благодаря взгляду Виолет, который выражал нечто схожее с его мыслями), позвал иллюзионист. Он не ждал ответа или хоть какой-то реакции, но птица неожиданно повернула к нему голову, и в глазах ее мелькнул интерес. — Ты меня понимаешь, что ли? — Мне повторить вопрос? — подойдя ближе, напряженно спросила Виолет. Непонятно откуда появившееся животное ей заведомо не нравилось — царапина на щеке была длинной и глубокой, и девушка опасалась, как бы не остался шрам. По-прежнему зажимая рану рукой, иллюзионистка одарила птицу злобным взглядом. На удивление, животное ответило тем же. — Погоди, — отмахнулся Астер. Птица вновь повернула к нему голову и как будто незаметно кивнула. – Эх, умела бы ты говорить, объяснила бы, что ты такое. У тебя хоть кличка есть? Животное согласно крикнуло и хлопнуло крыльями. После событий трехдневной давности парень думал, что уже ничего его не удивит, но, как оказалось, ошибался. Птица, состоящая из Пламени и понимающая человеческую речь, разве что не говорящая по-людски, сумела побить все прежние рекорды удивления. Да и вопрос, какого черта полуметровая птица делала в маленькой коробочке, тоже оставался открытым. — И как же будущий я тебя звал? Кана? Может, Альда? Ммм… Джина? — старательно игнорируя взгляд Виолет из разряда «да ты с дуба рухнул — говорить с птицей, и где ты ее достал вообще», перечислял Астер. Птица не реагировала. — Эм… Ви? Шуточка была близка к грани, за которой его хладный трупик уже зарывали бы на заднем дворе, но Виолет либо предпочла ничего не заметить, либо действительно не поняла, будучи слишком занятой тем, чтобы остановить кровь: половина ее лица была покрыта подсыхающей корочкой, но кровь все еще капала, пачкая белую футболку, которая теперь годилась разве что на выброс. Зато птица почти возмущенно клюнула его в руку, и Астер понял, что так шутить больше не стоит. Успевшая сложиться в считанные минуты взаимная неприязнь животного и иллюзионистки поражала и немного веселила. Пару минут парень молча рассматривал птицу. Задней мыслью он удивлялся, как Виолет до сих пор не сказанула какое-нибудь короткое, но душевное ругательство и не ушла. Наверное, происходящее все-таки заинтересовало ее. — Как же я сразу не догадался, — неожиданно глухо произнес Астер, и иллюзионистка с удивлением покосилась на него. — Эста? Виолет, хотевшая то-то сказать, так и застыла с приоткрытым ртом: птица, услышав, наконец, желаемое, расправила крылья и опустила голову, будто в поклоне. А затем, пару раз хлопнув крыльями и подлетев к столу, обратилась в сгусток Пламени и скрылась в брошенной там в спешке Астером коробочке. — …Я не буду спрашивать, что такого в имени Эста, — оповестила через пару минут Виолет. Ее напрягла неожиданная смена настроения иллюзиониста, и девушка спешила отвлечься. — Для начала, — она глубоко вдохнула, собираясь с мыслями, — извини, что вела себя, как последняя истеричка. Не хочу оправдываться. Но мне, — хранительница Тумана ненадолго замолкла, будто слова давались ей с трудом, и приходилось пересиливать себя (хотя скорее всего, ей было просто больно говорить из-за царапины), — интересно, что сказала тебе будущая я. И что это сейчас было. Так что расскажи, пожалуйста. Астер, до этого гипнотизирующий взглядом ведущую себя вполне спокойно коробочку, обернулся. Виолет едва не отшатнулась от него: в глазах парня застыло непонятное, совершенно несвойственное ему мрачное выражение. Однако стоило иллюзионисту пару раз моргнуть, и в его взгляд вернулась обычная невозмутимость, заставив главу Венженс на мгновение усомниться в том, что она видела. — Ну, с чего бы начать… — пробормотал Астер и засунул руку в карман, в следующий момент вытащив оттуда коробочку Виолет.* * *
Задремавшую Тсунаеши разбудил осторожный стук в дверь. Сонно моргая, девушка обернулась. В комнату вошел Шоичи с подносом в руках — они с Гаммой уже пообедали, а Савада, взявшаяся ухаживать за третьи сутки спящим Ву, не выходила из его обители с прошлого вечера. Иногда ее заменяли друзья, позволяя девушке нормально выспаться, но большую часть времени она все-таки проводила здесь, ожидая, когда иллюзионист проснется. Гамма называл ее слишком доброй, Шоичи сетовал на упрямство подруги, и только Фон поощрял заботу со стороны девушки, как всегда, по-видимому, зная больше всех, но позволяя спутникам разобраться самостоятельно. Тсунаеши, впрочем, сама не знала, почему так серьезно взялась за дело. То ли все это слишком напоминало ей старые деньки, когда они с Наной заботились о болеющих Ламбо и И-Пин, то ли просто чувствовалась ответственность. Ву шел на поправку. С лица его постепенно сходила болезненная бледнота, заменяясь почти здоровым румянцем, тени под глазами смягчились, и вообще молодой человек выглядел все лучше. Если сперва его сон был неспокойным, то теперь Ву выглядел даже немного умиротворенным. Не зная, чем себя занять, девушка иногда читала едва знакомому иллюзионисту вслух (весьма пригодились купленные в последнем путешествии книги), чем удивляла даже вечного ребенка, но ей это казалось совершенно естественным и правильным. Настоящий, не сотканный из иллюзии Ву вызывал непонятное расположение, сравнимое с тем, какое Тсунаеши испытывала к учителю и Гамме с Шоичи. На примере друзей Савада привыкла считать, что это все интуиция вкупе с чутьем на хороших людей, и потому заведомо считала, что с Ву — опять же, реальным, — они если не подружатся, то найдут общий язык. И даже, пожалуй, в душе Тсунаеши зарождалось потихоньку доверие к иллюзионисту, пока еще совсем слабое из-за обстоятельств, при которых они познакомились, но все же ощутимое. — Отдохни, я могу последить за ним, — тихо произнес Ирие, подходя к подруге и ставя поднос на табуретку, которую сюда притащил Гамма еще в первый день. — Ты устала. Продолжишь в том же духе, и однажды точно так же на три дня отключишься. — Все хорошо, Шоичи-кун, правда, — девушка улыбнулась и посмотрела на друга с благодарностью. — Мне не сложно, да и думаю, он скоро должен проснуться. Я слышала, вы с учителем хотели сходить в город, так что лучше иди, развейся и не волнуйся обо мне. — Это сложно, знаешь ли, — Ирие неодобрительно покачал головой. — Я не понимаю, почему ты так с ним возишься. Все же, хоть он и разделял мнение подруги о том, что о хозяине дома стоит позаботиться, сидеть у его постели сам желанием не горел. Шоичи вообще настороженно относился к Ву, потому как, хотя ему и объяснили в общих чертах суть произошедшего, он все еще не до конца все понимал. Конечно, как человек, увлеченный наукой, он любил непонятные и неизвестные вещи, но в данном случае Ирие предпочел бы знать все досконально, раз уж эти «иллюзии» способны обманывать восприятие людей. — Гамма-сан останется здесь, он присмотрит за мной, — заверила Савада. — Все будет нормально. Не нужно нам всем запираться в четырех стенах, так что прогуляйтесь с учителем, а потом и мы куда-нибудь сходим. Понимая, что подругу не переубедить, Шоичи нахмурился, но продолжать спорить не стал. Ладно, если ей так хочется проводить время у кровати человека, с которым даже поговорить нельзя, — это ее дело. Может, они путешествовали вместе не так уж и долго, но Ирие уже свыкся с тем фактом, что Тсунаеши слишком добра, и любит этим добром делиться со всем окружающим миром: будь то бездомный котенок, которого просто необходимо приголубить и хотя бы отнести в приют для животных, или же будь то человек, который из-за собственного безрассудства (слова Фона, вообще-то) спит уже трое суток без перерыва. Шоичи не очень понимал, как можно быть такой всеобъемлюще-заботливой, в отличие от Гаммы и вечного ребенка, которые, как замечал Ирие, нередко обменивались понимающими взглядами и иногда перекидывались значительными репликами вроде «настоящее Небо». Тсунаеши проводила взглядом тихо покинувшего комнату друга и потянулась к тарелке с омлетом. Она была очень благодарна Шоичи и Гамме, потому как, хоть они оба наверняка и не понимали мотивов ее поступков, все равно оставались рядом и поддерживали, как могли. Было удивительно, как сильно они сдружились за такой небольшой промежуток времени, но Савада была рада. Рада прежде всего тому, что в ней наконец кто-то видит простого человека, а не многочисленные роли, навешанные и налепленные одним исключительно докучающим аркобалено. Наконец кто-то находился с ней не потому, что она наследница «великой Вонголы», а потому что она — это она. Просто Тсуна. За размышлениями девушка не заметила, как опустела тарелка. Бросив оценивающий взгляд на спящего иллюзиониста, девушка решила, что ничего страшного не успеет случиться, пока она ходит на кухню и помоет посуду. Забрав тарелку и полупустую чашку чая, Тсунаеши так тихо, как могла, выскользнула из комнаты. Путь ее проходил через гостиную. Там Савада обнаружила заснувшего прямо в кресле Гамму — тот выглядел не то, чтобы очень устало, но все-таки немного вымотанным. Улыбнувшись этой картине, девушка прибавила шагу. Оставив поднос рядом с раковиной, она вернулась и, потратив пару минут на поиски пледа, аккуратно укрыла друга. Тот пошевелился, но не проснулся, и Тсунаеши поспешила снова уйти, чтобы не мешать. Шоичи и Фон уже ушли, поэтому в доме было совсем тихо. Вымыв посуду и убрав все на место, девушка прислушалась: ни звука, а значит, оба человека, находящиеся здесь помимо нее, все еще спали. «Сонное царство», — негромко хихикнула Савада и поспешила проведать Ву. В комнате ее не было от силы минут пятнадцать, но, вернувшись, она обнаружила, что иллюзионист, до того лежащий на спине, перевернулся на бок. Тсунаеши подошла ближе и протянула руку, намереваясь поправить сбившуюся подушку, но, не успела она и коснуться мягкой ткани, как ее запястье перехватили тонкие пальцы. Вглядевшись, девушка поняла, что некоторые из которых были не прямыми, а немного изогнутыми, отчего складывалось впечатление, что эти пальцы ломали, и они срослись не совсем правильно. Савада не вскрикнула, хотя прикосновение и было неожиданным. Она только испуганно вздрогнула и вскинула голову, встречаясь взглядом с изжелта-зелеными, как у кота, глазами, которые теперь настороженно рассматривали ее. Как только первое удивление прошло, Тсунаеши поняла, что совсем не боится и не чувствует и доли угрозы. Казалось, что это Ву ее опасается. — Nǐ bùshì yīgè xié líng. Kàn qǐlái bu xiàng*, — продолжая сверлить девушку немигающим взором, проговорил иллюзионист. Его голос был хриплым со сна, и было сложно сразу понять, что он говорит. Не зная, что сказать, Савада только неловко кивнула, не предпринимая никаких попыток, чтобы вырвать руку. Недоверие в глазах иллюзиониста стало затихать, сменяясь пониманием — наверное, он начал вспоминать, откуда знает неожиданную гостью. Его резкая хватка так же смягчилась, хотя молодой человек не спешил отпускать руку Тсунаеши. В какой-то момент замершая в таком положении девушка поняла, что с ее Пламенем, ощущение которого не исчезало с того момента, как она развеяла иллюзию Ву, творится что-то непонятное. До того ведущее себя спокойно, как дремлющий зверь, теперь оно словно пробудилось и всколыхнулось, порывисто двигаясь прямо к иллюзионисту, но явно не с целью навредить. Собираясь вокруг кольца, висящего у нее на шее, Пламя отрывалось от него и, окружая, обволакивая кисть молодого человека, будто впитывалось в его кожу, совершенно не причиняя ему неудобств. Но на это странности не закончились. Очень скоро Савада поняла, что к ней самой точно так же тянется чужое Пламя Тумана. Оно вилось вокруг нее, изучая, осторожно прикасалось, будто пробуя, а затем вдруг впиталось в ее собственное Пламя, смешавшись, позволяя себя поглотить и становясь его частью. Первым очнулся Ву — в его глазах мелькнул суеверный ужас, он почти оттолкнул руку девушки и дернулся назад. Тсунаеши смотрела на него, прижимая «пострадавшую» руку к груди. Она совершенно ничего не понимала. — Gāisǐ de**, — разглядывая свою ладонь, тихо произнес иллюзионист, и Савада вдруг отчетливо поняла, что ей лучше не знать, что бы это значило. — Поздно. Братья были правы. Я неудачник. — Что это было? — наконец, рискнула спросить девушка. Она старалась не замечать, что ее Пламя стало чувствоваться немного иначе, чем прежде. Ву поморщился, будто в один заход съел целый лимон, и с некоторым недовольством покосился на девушку. Ни она, ни он не вспомнили о правилах приличия или о том, что было недавно — в данный момент было важно только то, что случилось. И это случившееся явно не радовало иллюзиониста. — Связка, — кисло сообщил он. Тсунаеши немного опешила — в отличие от своей иллюзорной версии, молодой человек демонстрировал эмоции очень ясно. — Неба с хранителем. Обмен Пламенем. Это сложно объяснить. Это не должно было случиться! Мы только встретились. Я тебя не знаю. — Подожди-подожди, — девушка замотала головой, пытаясь переварить услышанное. — Что за связка? Почему не должно было? И что значит «Неба и хранителя»? Я тебя тоже не знаю, между прочим! Ву одарил ее непонятным взглядом, и Савада невольно замолкла. Не спеша отвечать, иллюзионист зашевелился и сел, упираясь руками в жесткий матрас. Одеяло сползло, обнажая торс молодого человека. У него была необычная татуировка: черная кобра с несвойственными этому виду яркими синими глазами опоясывала торс от поясницы до солнечного сплетения — там была голова с разинутой предупреждающе пастью. В любой другой ситуации Тсунаеши бы обратила внимание на татуировку и даже, пожалуй, испугалась: змея была выполнена настолько искусно, что казалось, будто она настоящая и вот-вот бросится в атаку. Но девушка как будто даже не заметила этого, будучи слишком сосредоточенной на том, что произошло. — Связка атрибутов Неба с истинным хранителем, — вздохнул Ву. Ему больше нравилось говорить коротко, но многое таким образом не объяснишь, тем более, его собеседница была слишком взволнована, чтобы вдумываться. — Не думал, что так выйдет. Только встретил истинное Небо — уже привязан. Теперь я завишу от тебя. Лучше не теряй контроль над Пламенем. — Почему? — судя по виду иллюзиониста, он что-то объяснил, но Савада все равно ничего не поняла. Только то, что это ее дурацкое Пламя, похоже, доставило проблем. — Это опасно, — почти зло сообщил Ву, и девушка вздрогнула. Ей вдруг подумалось, что с иллюзией говорить было гораздо проще. Та, по крайней мере, не злилась на нее непонятно из-за чего. — Никто так скоро не связывает свои атрибуты. Большинство вообще никогда этого не делает. Гармония Неба может нарушиться. Если контроль потерян. Тогда страдают все привязанные атрибуты. Поэтому мало кто решается. Только самые преданные. Безрассудные. — А можно это как-то отменить? Мне вообще не нужны хранители! — замахала руками Тсунаеши. Кое-что она поняла, хоть и не до конца. Но то, что она поняла, ей не нравилось. — Не нужны? Рядом с тобой было два хранителя! Нет, это нельзя отменить, — Ву вздохнул почти смиренно. — Это мое наказание. Хорошо. Я заслужил. — Два? Ты имеешь в виду… Гамма-сан и Шоичи-кун? — переспросила Савада. Иллюзионист ответил коротким «Да». — Но ребята мои друзья! Мы просто путешествуем все вместе. Никакие они мне не хранители. — Это ты так думаешь. Атрибуты притягиваются к своему Небу. Правда, не всегда. Иногда бывает поздно. Иногда рано. От того, как ты называешь Солнце с Грозой, их предназначение не изменится. Мастер бы лучше объяснил. Где он? — Они с Шоичи-куном пошли в город, развеяться. Ты спал трое суток, все вымотались. — Сколько? — кажется, первоначальная злость Ву стихла, и он смирился с тем, что теперь, судя по всему, в какой-то степени зависит от шестнадцатилетней девицы. Успокаивало в немалой степени то, что Тсунаеши — ученица мастера Фона, а значит, наверняка умеет контролировать себя. — Ты провела все это время здесь? Шок от встречи с собственным Небом (Ву вообще-то мечтал об этом лет с десяти) прошел, как и страх, смешанный со злостью от осознания, что теперь он на всю жизнь привязан к этому самому Небу. В конце концов, он ведь тоже виноват, спросонья не вспомнив, что Пламя лучше держать при себе. Как бы там ни было, на смену не самым приятным чувствам пришло осознание, что эта вот девушка, которая еще совсем недавно относилась к нему с такой настороженностью, три дня провела в его доме и, судя по тому, что чувствовал себя Ву гораздо лучше, чем обычно после таких пробуждений, заботилась о нем, почти незнакомом человеке. Мнение иллюзиониста о Саваде резко улучшилось: обычно именно такие Небеса, добрые и стремящиеся заботиться обо всех, и выдерживали давление своего Пламени, сохраняя контроль до глубокой старости. — Ну, мы с ребятами иногда менялись, — девушка застенчиво улыбнулась, заметив, что взгляд собеседника потеплел. — Послушай, Ву-сан, я правда не хотела причинить неудобства. Я просто не знала. И я все еще не очень понимаю сути, но обещаю, что буду стараться держать Пламя под контролем. На самом деле, думаю, теперь я чувствую и контролирую его лучше, чем раньше, — задумчиво проговорила Тсунаеши. — Это стабилизация. Я не злюсь. Прости за мою реакцию. Это было неожиданно. Я поддался страху. Честно сказать, я много лет ждал. Хотел найти свое Небо. Я рад. Ты похожа на хорошее Небо. Постепенно Тсунаеши и Ву разговорились. Напряжение ушло, позволяя собеседникам присмотреться друг к другу. Чем больше они говорили, тем яснее Савада понимала, что не ошиблась, считая, что они подружатся. Она действительно со временем привыкла к манере речи иллюзиониста и научилась не замечать этого. Ву многое оставлял несказанным, но понимать это оказалось не так трудно, как казалось поначалу. Девушка даже смогла отогнать подальше мысли о том, что дребедень с хранителями до сих пор не отпускает ее. В конце концов, это оказалось не так страшно, и вовсе не обязывало возвращаться в мафию. Давно проснувшийся Гамма не стал им мешать — он заглядывал в комнату, услышав голоса. Тсунаеши, сидящая к нему спиной, не заметила друга, увлеченно что-то рассказывая Ву. Тот внимательно слушал и иногда вставлял короткие комментарии. Иллюзионист даже, кажется, заметил чужое присутствие, но не стал звать замершего в проходе Гамму. Долго вслушиваться в чужой разговор тот не стал: Савада и Ву болтали на какие-то отвлеченные темы, и вели себя достаточно спокойно, чтобы не волноваться о возможной опасности. Тем более, Гамма не забывал, что это он в гостях, так что и вести себя нужно подобающе. Сам юноша решил приготовить ужин. Тсунаеши и так слишком устала, чтобы просить ее, Фон и Шоичи еще не вернулись, а есть хотелось, да и Ву, который не ел как минимум три дня, тоже наверняка был голоден. В отличие от подруги и вечного ребенка, Гамма не отличался особыми кулинарными умениями, но приготовить итальянскую пасту (благо, в свой последний визит в магазин юноша купил нужные составляющие) умел. Именно ею он и занялся. Спустя полчаса на кухне показались уже полностью одетый Ву и поддерживающая его Савада, явно привлеченные аппетитным запахом приправ. Оба уселись за стол, не требуя поскорее их накормить, а только молча наблюдая. Вскоре, однако, молчание прервал сам Гамма, оповестивший, что скоро все будет готово, и тем самым положивший начало легкой беседе ни о чем. Еще минут через десять, когда «повар» раскладывал спагетти по тарелкам, послышался шум из коридора, выдавший возвращение Ирие и Фона. Зашедший вскоре в комнату Шоичи сразу же заметил, что в полку «не спящих» прибыло, и выразил свои мысли многозначительным «О», чем мгновенно привлек к себе внимание собравшихся за столом. Ирие посторонился, пропуская идущего позади него аркобалено — вечный ребенок как ни в чем не бывало поздоровался с Ву, пожурил его за глупость, и уселся на последний оставшийся стул. Места, разумеется, не хватило только замешкавшемуся Шоичи, и ему пришлось топать в комнату иллюзиониста, чтобы забрать табуретку. — Ву, ты так и не рассказал, почему ты не в Шанхае, — заметил Фон, как только все уселись и более чем доброжелательно пожелали друг другу приятного аппетита. Казалось, наличие иллюзиониста, о существовании которого большинству стало известно только три дня назад, за столом никого не смущало. Молодой человек, с жадностью поглощавший спагетти с томатной подливой, заставил себя замедлиться и отодвинуть тарелку: говорить с набитым ртом было неприлично, а перед учителем собственного отца ударить в грязь лицом не хотелось в особенности. — Буду краток. Я совершил ошибку. Огромную. Подставил под удар семью. Один из братьев чуть не погиб. Я решил уйти. В наказание. Сказал только матери. Она отдала свою ди. Позволила мне уйти. Я странствовал. Побывал в некоторых странах. Вернулся в Китай. В этот город. Решил остаться здесь. Вечный ребенок кивнул, принимая рассказ. Тсунаеши внимательно вслушивалась — хоть они и проговорили не меньше пары часов, тему семьи так ни разу и не затронули. Но полученные сведения были слишком скудными, и девушка не могла не расспросить поподробнее. — Ву-сан, ты можешь не отвечать, но можно я спрошу? — проговорила Савада. Гамма и Шоичи, тоже внимательно слушающие рассказ иллюзиониста, быстро переглянулись и повернулись к кивнувшему на просьбу молодому человеку. — Что это была за ошибка? Из-за которой ты решил уйти? Почему-то из всех вопросов, возникших после откровения Ву о причинах его отсутствия на родине, этот показался самым важным. И реакция иллюзиониста, улыбнувшегося как будто с ностальгией, была тому подтверждением. — Хочешь знать? Этим не гордятся. Я не хочу об этом говорить. Слишком больной призрак прошлого. Тебя уважаю сильнее. Если спросишь, расскажу, — иллюзионист склонил голову на бок и чуть прищурился. Тсунаеши было искренне интересно, в чем там дело, но вид у молодого человека был слишком красноречивый — он совсем не хотел говорить. Ей действительно не стоило знать, ради собственного блага, или хотя бы душевного спокойствия. Что бы ни скрывалось за словами Ву, девушка решила не лезть в его душу. — Я не буду тебя заставлять. Расскажешь, когда будешь готов? То есть, мы оба будем готовы, — Савада нашла в себе силы тепло улыбнуться. Иллюзионист тоже улыбнулся и, как показалось Тсунаеши, облегченно выдохнул. А может, это только ее воображение разыгралось. — Поступим так, — кивнул Ву и снова взял в руки палочки. Некоторое время все молча ели. Тсунаеши и Гамма, не сговариваясь, иногда украдкой поглядывали на выглядящего спокойным иллюзиониста. Шоичи, в отличие от друзей, даже не скрывался, но Ву, кажется, чувствовал себя уверенно под взглядами нескольких пар глаз. Как будто ему было привычно подобное. — А мне вот что интересно, — вдруг заявил Ирие, и его друзья подняли головы, почти синхронно поворачиваясь к нему. — Почему Вы довели себя до такого истощения? Зачем? И что за глупость — создавать свою собственную иллюзорную копию? Не лучше ли пройтись по улице во плоти? Это и для здоровья полезно. Иллюзионист, поначалу слушавший лишь из вежливости, под конец речи юноши заметно оживился. Он ждал подобного вопроса, и был немного удивлен, что ждать пришлось так долго — даже Савада за время их разговора ни разу не спросила. — Мне нравится твоя внимательность. Объясню сначала. Я сбежал из своего клана. Это не всем понравилось. Из семьи нельзя так просто уйти. Меня искали. Поэтому я перемещался. После года погони поиски остановили. Тогда я приехал сюда. Три месяца все шло спокойно. Недавно я обнаружил кое-кого из клана здесь. Не знаю, почему. Пришлось скрывать свое присутствие. Я следил за перемещениями того человека. Он заметил иллюзию. Лучше ее, чем меня. Мой дом. Пришлось уводить его. Я увлекся. Потерял ход времени. Такое бывает. У помещения сознания в иллюзию свои недостатки. — Не проще ли вернуться в семью? Родители наверняка не будут злиться на тебя, — предположил Ирие. К его удивлению, Ву засмеялся. — Я сказал что-то не то? — Не тот тип семьи, Шоичи. Меня искали не чтобы вернуть. Наказание. Смерть — слишком просто. Изгнание вдали от семьи — хуже. Я сам себя наказал. — С-смерть? — заикнулся Ирие, у которого почти глаза на лоб полезли от таких жутких заявлений, сказанных настолько простым и будничным тоном. — Да что это за семья такая? Не триада же… Юноша с надеждой посмотрел на собеседника; тот ответил как будто виноватой улыбкой. Не нужно было слов, чтобы Шоичи понял, что высказанное почти в шутку предположение окажется правильным. И осознание этого заставило Ирие совсем уж нервно улыбнулся и схватиться за живот, который на протяжении всего разговора время от времени напоминал о себе. Юноше показалось, что мафия преследует его. Тсунаеши, которая в принципе догадывалась, что Ву не о простой семье говорил, только резко выдохнула. Тема мафии была неприятна, но уже не пугала, как когда-то. Оба ее учителя были частями теневого мира — можно и привыкнуть. Да и Савада приучила себя думать, что в мафии не обязательно должны быть плохие люди. Ламбо, например, несмотря ни на что был обычным ребенком, пусть и с замашками киллера. Бьянки, если не пускать ее на кухню, была хорошей подругой. Ланчия не был виноват в том, что творил его руками Рокудо Мукуро, а сам Рокудо вызывал сочувствие, путь даже не желал этого. Емицу был отвратительным мужем и отцом по меркам нормальных людей, но Нана любила его всей душой, и этого было достаточно, чтобы Тсунаеши не сомневалась, что у старшего Савады есть много хороших сторон, да и факта его отцовства его промахи не отменяют. Даже Занзас в конечном счете был просто обманутым, считающим себя преданным ребенком, который заигрался во власть. О прежних друзьях и о брате девушка старалась не думать. Гамма и подавно ничему в этом доме не удивлялся. Он не знал ни одного человека с открытым Пламенем, не состоящего в мафии (исключая Тсунаеши, но ее отстранили, а потом она и вовсе сбежала — единичный случай) — и это так совсем не потому, что Пламя открывается только у людей мафии. Фон как обычно не вмешивался в разговор, но Савада иногда замечала, что он внимательно смотрит на нее, и даже догадывалась, почему. Как-то все глупо вышло с этой дурацкой «связкой» и глупыми атрибутами. Как будто ей старых проблем мало, так еще и это. Ву как-то не слишком подробно объяснил суть этой связки, но быть ответственной за человека, который лет на десять старше тебя — это странно. — Тсунаеши, ты ничего не хочешь мне сказать? — вечный ребенок действительно спрашивал. Не настаивая и не давя. Но девушка и не стала бы врать или пытаться отвертеться, привыкнув быть честной с учителем. — О, это… — Савада смущенно почесала нос и взглянула сначала на насторожившегося Гамму и только потом на аркобалено. — Я все еще не очень понимаю, но, кажется, мы с Ву-саном случайно обменялись Пламенем. По мере повествования ее голос становился все тише, а внимание Гаммы — все пристальнее. Шоичи, понимающий даже меньше девушки, с интересом покосился на нее, совершенно, кажется, не замечая выражений лиц оставшихся людей. Его привлекло упоминание Пламени, которое было так ему интересно еще с первого дня нормального знакомства с Тсунаеши. — Я не специально! — Савада подняла руки как будто в защитном жесте. — Оно само к нему потянулось. Я не знала, что это. А Ву-сан только проснулся, он был еще сонный, тоже сначала ничего не понял! Фон улыбнулся. Девушка не изменяла себе — не только сама попыталась оправдаться, но и выгородить иллюзиониста попробовала. Именно так и поступают Небеса. Гамма, напротив, тяжело вздохнул. Казалось бы, они путешествуют вместе почти полгода, а он все еще удивляется некоторым глупостям подруги. И это при том, что он уже привык считать ее королевой влипания в нехорошие истории. Одно только знакомство с Ирие чего стоит. Но в этот раз Тсунаеши все-таки переплюнула саму себя. Связаться буквально с первым встречным — это ж надо было умудриться! Это походило на дурную шутку. Так что Гамма даже не знал, злиться ему, что какой-то посторонний иллюзионист отныне привязан к его подруге, или же смеяться от нелепости ситуации. — Кто-нибудь объяснит мне происходящее? — наконец, не выдержал Ирие. Ему надоело быть самым неосведомленным. — Да, и мне тоже. Я все еще мало что понимаю, — неловко улыбнулась Савада. Ее щеки были красными от смущения, и уже только из-за этого можно было все ей простить. — Связка — это образование особой связи между Небом и его хранителем. Сложный процесс, не до конца изученный в силу своей редкости: для его выполнения должно сойтись несколько условий, и не обо всех из них известно. Совершенно точно известно то, что связаться могут только истинные Небеса и хранители, и это уже отсеивает большинство носителей атрибутов, потому что не всегда вокруг Неба собираются именно его истинные хранители. Но даже если условия сходятся, очень немногие на это решаются. Доверие между Небом и хранителем должно быть безоговорочным и проверенным временем, — Фон красноречиво посмотрел на Тсунаеши, и та повела плечами. Аркобалено совсем не упрекал ее, девушка упрекала себя сама. Вот вечно с ней случается что-то подобное. — Потому что, по сути, связывает жизни Неба и хранителя между собой. Появляется определенная зависимость от состояния друг друга. Нарушение контроля у одного хранителя влечет за собой появление проблем у другого. Предательство приводит к куда более серьезным последствиям. Связь рушится, но не до конца. Словно развалившийся зуб, от которого остался только больной корень. Только его не выдернешь. Но и снова зуб не вырастить. И он ноет, напоминает о себе всю оставшуюся жизнь. Поэтому почти никто не связывает себя: в мафии сложно найти настолько доверяющих друг другу людей. Подавляющему большинству хватает и того притяжения, которое и так бывает только у истинных Небес и хранителей. — А как же преданность? Реборн как-то пытался меня убедить, что в мафии преданность в особой чести. И зачем вообще тогда нужна эта дурацкая связка? Если от нее столько возможного вреда? — фыркнула Тсунаеши. Ей не нравилось думать, что, оказывается, не только Ву зависит от нее, но и она от него. Савада не могла настолько довериться иллюзионисту, как, пожалуй, не смогла бы так довериться вообще никому: как бы там ни было, одно предательство уже висело грузом на душе, и ей не хотелось этот груз утяжелять. — В том-то и дело, Тсунаеши. Это мафия. Преданность так ценится, потому что встречается она в своем истинном и чистом значении крайне редко. В мафии предательство и преданность идут рука об руку, и одно готово в любой момент заменить другое, — вечный ребенок ответил немного печальной улыбкой. — Что же касается связи… несмотря на все свои недостатки, при хорошем раскладе это лучшее, что может произойти между двумя людьми. Это нерушимые узы. Особый уровень доверия, запредельное взаимопонимание. Способность чувствовать изменения в душе другого. Можно сказать, что связанные атрибуты находятся на одной волне. Это, кстати, тоже одно из условий, без которого связка не произойдет: хранители должны быть близки духом. — Близки… — растерянно протянула Тсунаеши, бросив взгляд на Ву. — …Духом? — явно не особо вдумываясь, что делает, закончил иллюзионист и точно так же посмотрел на девушку. — Примерно так, — хмыкнул Фон. — Именно это удивляет меня в вашем случае. В чем ваше сходство? — Может, бегство? — предположила Савада. Она подумала о чем-то подобном еще во время рассказа Ву о том, как он очутился в этом городке. — От тебя, случайно, не отворачивались близкие люди? — вдруг спросил иллюзионист. Кажется, он тоже до чего-то додумался. — Не поэтому ли ты тоже бежишь? Тсунаеши с легким испугом воззрилась на молодого человека. Даже Гамме она не рассказала всего о том, что предшествовало ее отъезду из Намимори — он знал только, что незадолго до этого она разошлась с друзьями, но не был в курсе подробностей. А Ву попал в точку с первой попытки, кажется, даже не прилагая усилий. — Что значит «тоже»? — не спеша отвечать прямо — если бы она сделала это, пришлось бы все объяснять Шоичи и Гамме, и на это девушка пока не была готова пойти — спросила Савада. Ей действительно было интересно. Однако Ву ничего не сказал, только как-то грустно и понимающе усмехнулся. Впрочем, этого хватило, чтобы Тсунаеши поняла. Ведь и сама девушка так же не хотела рассказывать. Это был ее собственный скелет в шкафу. — И правда: на одной волне, — пробормотал вдруг Шоичи, у которого в руках были толстый блокнот и ручка. Никто не заметил, когда парень это все достал, но сидящий рядом с Ирие Гамма смог отметить, что записей там набралось немало. Наверняка Шоичи записывал весь разговор, чтобы потом в более спокойной обстановке обдумать. Раз уж никто не собирается нормально все объяснить.