***
Молодой барон ожидал друга на верхней террасе королевского дворца. Уставший с дороги, он тоже принял ванну и теперь отдыхал на кушетке, укрытой от послеполуденной иерусалимской жары легкими шелковыми занавесями. – Гай! – расслышав чеканный рыцарский шаг, глянул через плечо и приглашающе махнул рукой. – Надеюсь, мой человек не отвлек тебя от государственных дел? Гай молча усмехнулся. Он знал, что в свои двадцать семь бастард и наследник Годфри Ибелинского повидал много горя и страданий, но в минуты, подобные этой, сдержанный и благоразумный Балиан д’Ибелин казался ему сущим мальчишкой, очень похожим на другого такого же, оставшегося где-то на просторах туманного Альбиона. Впрочем, с их последней встречи минуло столько лет… Вряд ли Робин Локсли, наследный граф Хантингтон, был все таким же взбалмошным юнцом, каким помнился Гаю из их далекого безоблачного детства. – Ничего настолько важного, чем я не смог бы пожертвовать ради беседы с вами, барон. – Решительно стряхнув воспоминания, он качнул головой, и сопровождавший его Альмарик спрятал выразительную усмешку. – Сколько можно повторять: Балиан, друг мой, зови меня по имени! – укоризненно поправил его Балиан, порывисто поднимаясь навстречу. – Не окажись тебя с нами в Кераке два года назад, не было бы здесь никакого барона д’Ибелина. – Керак - твоя заслуга, друг мой, и только твоя. Я лишь успел отвести сарацинский палаш от твоей головы, вот и все мое участие, – охотно забывая о титулах и протоколах, усмехнулся Гай. – На месте государя я бы отдал замок под твое покровительство. – Покойного государя, – выразительно подняв брови, поправил его барон. – Нынешний же государь, как ты сам слышал, помиловал хозяина тех земель и выпустил его на свободу. От игривого минуту назад настроения не осталось и следа. Гай помрачнел и изменился в лице. Своей кровожадностью и неуправляемым нравом Рене де Шатильон в свое время уже доставил иерусалимскому двору массу хлопот: он грабил караваны и мирные мусульманские поселения, дозволяя подчиненным ему тамплиерам творить мародерство и бесчинства. И судя по новостям, опальный еще вчера граф не собирался останавливаться на достигнутом – особенно теперь, когда он снова был свободен, а на троне оказался первый его наперсник и приспешник, законный супруг Сибиллы Иерусалимской мессир Ги де Лузиньян. – Это, по меньшей мере, неразумно, – осторожно заговорил Гай, окинув беглым взглядом террасу – не слышал ли кто его слов. – Давно Тиберий не разрешал конфликтов с сарацинами? За его спиной больше нет мудрого и дальновидного политика, коим был покойный Болдуин, и, значит, война с Саладином – лишь вопрос времени. Боюсь, самого ближайшего. – Хуже всего другое, – так же помрачнев, отозвался Балиан. – Наш король нарывается на показательную порку. Саладин не упустит возможности показать и своим врагам, и всему остальному мусульманскому миру, что бывает с выскочками, не способными трезво оценить обстановку и разумно вести государственные дела. – Молитесь, барон, чтобы Его Величество не услышал этих преступных речей, – перебил его властный усталый голос. Молодые люди умолкли и разом обернулись: на террасу вышел сам марешаль Иерусалима. – Граф Триполи. – Гай преклонил колено, Балиан покорно опустил голову. Шагнув ближе, Тиберий легко коснулся плеча одного, попытался улыбнуться другому. Улыбка вышла жалкая и измученная, а покрасневшие глаза марешаля выдавали его затяжную бессонницу. – Королевский дворец – не место для подобных разговоров, – укоризненно сказал он. – Канули в Лету времена, когда благоразумие ценилось здесь превыше всего, – выразительно глянул на молодого барона, – и времена, когда еще можно было что-то исправить. – Я не внял вашим просьбам прежде, граф, не стану раскаиваться и теперь, – перебивая его, упрямо возразил Балиан д’Ибелин. – Вы предлагали мне заключить брак с женщиной при живом муже. Это клятвопреступление и предательство. Пойти против совести, Бога и короля – я не смел и никогда не посмею этого сделать. Оправдывая себя перед ликом Господним, мы не сможем сказать, будто честь и достоинство были не в моде – так наказал мне однажды мой единственный сюзерен, и я по сей день храню его слова в своем сердце. Тиберий опустился в кресло и устало прикрыл глаза рукой. – Ты мог бы спасти страну, мальчишка, – качнув головой, глухо выдохнул он, – но теперь уже поздно говорить о спасении. – Либо царство совести – либо ничего, Тиберий, – твердо отрезал молодой барон. – Тебе ли не знать этого? – Пока вы добирались сюда, Рене де Шатильон захватил сестру Саладина, – словно не слыша его слов, безжизненным голосом продолжал марешаль. – Знаете, чем грозит всем нам позорная смерть мусульманской принцессы? – Он убрал руку от лица, обреченно поднял глаза – оба рыцаря стояли перед ним бледные, точно листы пергамента. – Правильно – она грозит войной, теперь уже неминуемой и беспощадной. Сегодня король ожидает посла от султана. Насколько я знаю Саладина, он потребует тело сестры, голову Рене и – да, вы верно подумали, – сдать Иерусалим. – Но это же вызов... Это фактически объявление войны, – еле слышно выдохнул Гай. Тиберий горько кивнул: – Так и есть. И интуиция подсказывает мне, что вызов этот будет с радостью принят. Ги с удовольствием устроит резню. – Он уронил голову на сцепленные руки. – Наш новый король не видит очевидного: нам не победить в будущей битве. Царство небесное вот-вот рухнет. Грядет расплата за сто лет наших деяний: мусульмане никогда не простят и не забудут этого. Да и не должны забывать. На какое-то время на террасе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь мирным шелестом занавесей. Но вот где-то вдали ожил очередным азаном минарет Аль-Аксы, и Тиберий дрогнул и тяжело вздохнул. – Я прошу вас обоих быть сегодня на рыцарском собрании, – подняв взгляд, уже тверже сказал он. – Я не жду от посольского визита ничего хорошего, и потому мне потребуется ваша поддержка. Может случиться, кому-то из вас двоих придется сегодня же покинуть Иерусалим с вестями для провинций. – Марешаль внимательно перевел глаза с одного рыцаря на другого: Балиан молча вскинул голову, Гай хмуро сдвинул брови. – А быть может, и вам обоим: при дворе осталось слишком мало тех, кому я мог бы безоговорочно доверять. – Готов по первому твоему зову, Тиберий, – твердо отозвался первый. – Всегда к вашим услугам, граф, – отчеканил второй. Марешаль кивнул. Юные и пылкие, честные и глупые, эти мальчишки были последней его отрадой и надеждой. Хотел бы он иной участи для них обоих – да видно, не судьба… Он знал и ценил Годфри д’Ибелина всю свою сознательную жизнь и меньше всего желал бы гибели его единственному сыну. Наперсник и друг юного барона, этот упрямый синеглазый рыцарь, волею случая спасший ему жизнь в памятном сражении при Кераке – его имя тоже было знакомо Тиберию. Еще не будучи регентом и военачальником Иерусалима, граф Триполи знавал одного норманнского дворянина, сэра Роджера Гисборна, отличившегося в битве за Каир в апреле шестьдесят седьмого, двадцать лет назад. В том бою впервые показал себя и молодой Саладин, племянник тогдашнего султана Ширку. Битва закончилась перемирием – наилучшим исходом для обеих сторон. Увы, мир этот оказался шатким и недолгим: через год беспорядки, затеянные мусульманами в Каире, заставили крестоносцев вступить в союз с византийцами и вернуться в Египет. Но умелая военная политика Ширку и Саладина, преследовавшее европейцев невезение, а также взаимное недоверие между ними – все это вредило успешной координации действий, и потому обе армии союзников вынуждены были отступить на материк, оставив Египет мусульманам. Насколько было известно Тиберию, сэр Роджер Гисборн получил тогда в награду за отвагу поместье где-то в Британии, и с тех пор они больше не виделись. В беседах с Гаем марешаль никогда не поминал тех событий, сын сэра рыцаря так же упрямо отмалчивался, и потому граф так и не выяснил, что сталось с его отцом. Отряхнувшись от раздумий, Тиберий вскинул глаза – и Балиан, и Гай все так же молча стояли перед ним, ожидая указаний. – Да здравствует король и да будет он славен, – вместо напутствия горько выдохнул он, жестом позволяя им удалиться – до вечера и грядущей встречи саладинского посла.Глава 2
6 апреля 2014 г. в 22:43
– Зачем ты здесь, женщина?
Элена дрогнула и оторвалась от созерцания своего отражения в высоком золоченом зеркале. Поправила на плечах нижнюю сорочку в пол, напряженно обернулась. Старая Зехра держала в руках роскошную, достойную самой королевы шелковую накидку и, выразительно склонив голову к плечу, терпеливо ожидала ответа. Она замялась, не представляя, как объяснить всевидящей сарацинке и свое появление, и его причину, и себя саму.
– Ты не из этого мира, – прожигая ее глазами, негромко, нараспев заговорила та. Элена сглотнула и лишь молча кивнула. – И ты ищешь здесь кого-то очень близкого… Мужчину…
Она почувствовала, как задрожали, подгибаясь, колени.
– Ты знаешь его? Видела его? – выдохнула с надеждой. Сарацинка коротко усмехнулась.
– Тебе одной известны твои желания, – ответила, загадочно сверкнув глазами. – И твоя дорога – только твоя, никто не сможет пройти ее за тебя. Вот только сможешь ли ты? – Она подошла ближе, помогла надеть выбранное Сибиллой верхнее платье; беззвучно нашептывая что-то одними губами, небрежно завязала шнурки у ворота. Эль собралась было затянуть узлы потуже, но сарацинка вежливо и непреклонно удержала ее руку.
– Не стоит – оно ненадолго, – выразительно улыбнулась она глазами-углями и распахнула дверь комнаты. – Иди, женщина, – твоя дорога и твой мужчина уже ждут тебя.
Элена взволнованно вздохнула, непонимающе сдвинула брови.
– Моя королева велела тебе осмотреть дворец, – с легкой усмешкой напомнила ей старая сарацинка. – Вот и осматривай. Только держись подальше от восточного крыла – не следует показываться на глаза мессиру… в таком виде.
Она послушалась слов Сибиллы: обошла внутренний дворик, нижний этаж и как раз свернула в очередное крыло, когда мимо нее, хихикая, пронеслась стайка девушек, укутанных в легкие одежды. Наложницы, догадалась Эль. Неведомая сила поманила ее следом, и она двинулась к двери в конце коридора, за которой исчезли воркующие одалиски. Прислушалась: внутри журчала вода, пели птицы и возбужденно переговаривались высокие женские голоса. Она осторожно толкнула дверь, ступила внутрь – и, задохнувшись, застыла у входа.
Зала оказалась купальней. В густом влажном воздухе плавали тонкие ароматы специй и благовоний, в пряной дымке пара виднелся круглый бассейн, выложенный розовым абиссинским мрамором. Но не дорогое убранство залы и не драгоценный мрамор привлекли ее внимание, а тот, кто полулежал в этом бассейне. Гай! Сердце замерло, потом истошно забилось, готовое выскочить из груди. Ноги сами понесли ее ближе. Неужели она нашла его - так просто и так быстро?!
Она не успела сделать и пары шагов, как ее мужчина медленно, по-кошачьи грациозно потянулся, поднялся из воды и тряхнул темноволосой головой. Споткнувшись на ровном месте, она взволнованно прикусила губы и поймала себя на том, что никогда, ни в одном из миров, не перестанет любоваться им. Глаза против воли ласкали влажные, напитанные ароматными парами локоны, прилипшие к точеному затылку, королевскую осанку, рельеф тугих мышц на широкой спине, помеченной боевыми шрамами – она помнила на ощупь, на вкус каждый из них, – тонкую талию, две волнительные ямочки чуть ниже поясницы… Гай лениво обернулся, и вместо манящих ямочек ее взгляд уперся в дорожку темных мокрых завитков на плоском животе, которая многообещающе скрывалась в плавающих на поверхности воды розовых лепестках. Она сглотнула, вскинула глаза – и тотчас зарделась: он вопросительно наблюдал за ней сквозь мокрые приспущенные ресницы, и в уголках тонких губ играла такая знакомая ей блудливая полуулыбка.
– Подите все! – продолжая выразительно разглядывать ее, Гай сделал властный жест, и наложницы, поклонившись, бесшумно направились к выходу. Она тоже послушно склонила голову и уже собралась следовать за остальными…
– Кроме тебя. – Хриплая усмешка заставила ее дрогнуть и осторожно поднять взгляд – сэр рыцарь многозначительно раскинул руки и знакомо изогнул бровь. – Не поможешь мне с обтиранием?
Она успела подумать, что сейчас он выйдет ей навстречу из этого бассейна – мокрый, обнаженный, в струйках воды, томно сбегающих по груди, животу и той самой манящей дорожке… Мысли спутались. Она спешно подхватила лежащее на кушетке покрывало и первой шагнула в бассейн. Мужчина напротив иронично вскинул брови.
– Что ж… Как вам будет угодно, моя госпожа, – промурлыкал, склоняя голову к плечу. И уже другим, низким и вибрирующим голосом потребовал: – Но сначала сними этот чертов мешок – я хочу видеть тебя!
Она застыла на верхней ступеньке; положила покрывало на мраморный обод бассейна и, спрятав горящие глаза, начала развязывать тесемки у выреза накидки, которую дала ей Зехра. Сарацинка была права: неожиданной королевской гостье недолго пришлось ходить в этом платье. Пальцы запутались в узелках, бусинах, кисточках; она нервно дернула за последний шнурок, и, шурша складками, накидка упала к ногам. Поежилась, только сейчас понимая, что полупрозрачное платье-камиз из тончайшего хлопка не скрывает, а наоборот – вызывающе подчеркивает ее пышные формы... Настоящая женская красота!
– Ну, и долго еще мне ждать твою сказку, Шахрезада? – разворачиваясь к ней всем телом, нетерпеливо выдохнул Гай.
– Слушаю и повинуюсь, милорд, – еле слышно прошелестела она, осторожно опускаясь по ступеням бассейна в еще достаточно горячую воду, и нараспев начала самую известную из историй «Тысячи и одной ночи»: – В одном персидском городе жил когда-то бедный портной, и были у него жена и сын, которого звали Аладдин…
– Это сказка о бедняке? – натянуто усмехаясь, перебил Гай и выразительно поманил ее.
– Не только, мой господин, – загадочно улыбаясь в ответ, она послушно подошла ближе и смело подняла глаза навстречу пронзительному фиалковому взгляду. – Она о волшебстве, о сокровищах, славе и успехе… и о прекрасной принцессе.
– Которая досталась бедняку? – тонкие губы сложились в жесткую презрительную ухмылку. – Действительно сказка: обычно принцессы достаются принцам.
– Но, милорд... – она вскинулась и хотела было возразить, что знает одну, полюбившую не принца, а вчерашнего кузнеца, когда Гай перехватил ее запястья длинными цепкими пальцами и порывисто притянул к себе.
– Лучше помолчи, женщина, – сердито выдохнул, закрывая ей рот голодным поцелуем. С силой сжал в ладонях вспыхнувшее лицо, требовательно раздвинул языком податливые губы, углубил поцелуй; она вынуждена была ухватиться за его плечи, чувствуя, как кружится голова и стремительно слабеют ноги.
– Сэр Гай! – раздался где-то за спиной сдержанный мужской голос. – Барон просит вас к себе!
– Одну… минуту... – с трудом разрывая поцелуй, прохрипел Гай. Продолжая удерживать ее, жестко провел большим пальцем по припухшей от поцелуя нижней губе; не отводя обжигающего синего взгляда, скользнул рукой по шее в распахнутом, расшитом золотыми нитями вороте насквозь промокшего камиза, приласкал ключицу, впадинку на шее... безжалостно сминая легкую ткань нижнего платья, забрал в ладонь пышную грудь, легко сжал между пальцами темный, вызывающе набухший сосок… Забыв, как дышать, она представила вместо пальцев его губы и застонала, податливо выгибаясь навстречу. Изящные узкие ладони пробежались по талии, животу, нырнули в дрожащие на воде розовые лепестки, ниже, еще ниже… Руки требовательно раздвинули бедра, пальцы нащупали чувствительное местечко; минуту назад волнующе темный, взгляд стал совсем черным, глубоким, словно бездна, в которую она падала, сокрушенная и раздавленная рвущимся изнутри огнем. У нее предательски потемнело в глазах, подкосились колени…
– Сэр рыцарь, барон ждет, – сквозь звон в ушах разобрала она. Сдавленно выдохнув, Гай с трудом заставил себя убрать руку.
– Кровь Христова… Оставайся здесь, Шахрезада, – прорычал он низким, дрожащим от возбуждения голосом. – Я скоро вернусь – и тогда расскажу тебе свою сказку.