***
Большего унижения Гай не испытывал ни разу в жизни. Его действительно оставили в султанском дворце, под присмотром самого Имада, но на условиях Саладина, которые тот не преминул озвучить в первый же свой неофициальный визит: никаких ультиматумов и угроз в обмен на полную свободу перемещения в пределах дворца до дальнейшего его распоряжения – либо медленная мучительная смерть в случае любого ослушания или своевольного побега. Тем же вечером сэру рыцарю подали его новую одежду: нижний камиз, широкие шальвары, шелковый кафтан, кушак и бурнус. Он стерпел переодевание, в кои-то веки здраво рассудив не мозолить глаза сарацинам белыми госпитальерскими крестами рыцарского сюрко барона д’Ибелина. Дальше больше: тем же вечером ему оказали великую честь, как почетного гостя пригласив разделить ужин с султаном и его приближенными – но за трапезой разговаривали исключительно по-арабски, хотя Имад во всеуслышание объявил о присутствии за столом иерусалимского посланника. Гай понимал через слово, но и это гордо стерпел – лишь молча бесился, скрежетал зубами и через силу улыбался сидевшему в главе стола Саладину. А дальше случилось самое удивительное. На следующий день, когда, пользуясь статусом посланника, сэр рыцарь пожелал увидеть графиню Триполитанскую, дабы выказать ей свое почтение и лично убедиться в ее здравии, Имад в непритворном недоумении пожал плечами и ответил, что оной дамы нет и никогда не было в Дамаске. Более того, оказалось, что она вовсе не покидала осажденный дворец и потому пленницей считалась весьма условно. Гай едва не лишился дара речи, запоздало сознавая, насколько тонко Саладин обыграл и Тиберия, и всех остальных – леди Эшива никогда не была в его руках! Разумеется, захоти султан, и обложенный кольцом сарацин Триполи был бы стерт с лица земли в мгновение ока. Однако Саладин славился тонким стратегическим умом, чего нельзя было сказать о новопомазанном христианском короле. К тому же он умел считать – и потому, сложив два и два, с легкостью разрешил ситуацию в свою пользу: сохранил в целости город и бросил кость войны так жаждавшему ее Ги де Лузиньяну, выманив короля и крестоносцев из Иерусалима. Все это, хотя и более витиевато, султан изволил озвучить сэру рыцарю, оставшись с ним с глазу на глаз после одной из трапез. Гай был оглушен дальновидностью Саладина, взбешен его истинно восточной тонкостью и раздавлен абсолютной логичностью каждого его шага. – У иерусалимского короля нет против вас ни единого шанса, – не сдержавшись, нехотя признал он. – И дело не в военной силе и мощи – у Ги нет, не было и не будет вашего чутья и вашей проницательности. Его поход на Триполи обречен, – он заставил себя произнести это, сознавая неизбежное. – Более того, его царство, царство небесное – оно тоже обречено. – Покойный король был молод и не по годам мудр, – уклончиво ответил на это Саладин. – За свою достойную, однако, увы, короткую жизнь он сделал всего одну ошибку: выбрал не того преемника. Гай посчитал внезапную разговорчивость султана редкой удачей, но каково же было его удивление, когда уже назавтра Саладин пригласил гостя осмотреть предмет своей гордости – конюшни, полные чистокровных арабских скакунов. Лошади были скорее предлогом: хвастая белоснежными, вороными, пегими жеребцами и кобылами, султан между делом расспрашивал сэра рыцаря о тамплиерах, их иерархии, об уставе ордена и тактике ведения боя – а взамен, нимало не таясь, рассказывал о тактике, принятой на Востоке. – Пророк любит побеждать к вечеру, – поглаживая вороную гриву прекрасного молодого жеребца, философски рассуждал он. – Это основная идея сарацинских тактиков – расчленение силы натиска в пространстве и времени. Как красочно называли наши предки части боевого порядка: «утро псового лая», «день помощи», «вечер потрясения»…. Поэтично, не правда ли? Война, сэр Гай – это тоже своего рода искусство. – Зачем вы говорите мне все это? – удивился Гай. – Не боитесь, что я использую против вас ваши же откровения? – Помилуйте – как? – разводя руками, неожиданно развеселился Саладин. – Передадите мои слова своему королю? Для этого вам сначала нужно сбежать отсюда, – доброжелательная мгновение назад улыбка стала жесткой, – а после убедить в своей правоте Главного магистра – что, насколько мне известно, практически невозможно. Посему слушайте и учитесь, юноша. Может быть, вам еще пригодится – жизнь ведь такая долгая штука. Гай криво усмехнулся его совету, только теперь в полной мере сознавая свое нынешнее положение. По всей видимости, султан отвел ему роль развлечения: будучи уверен в полной своей власти и убедительно изображая гостеприимного хозяина, Саладин забавлялся тем, что прощупывал взрывной характер своего гостя и получал удовольствие от его вынужденной покорности и беспомощности. Глубоко в душе Гай кипел и бесился, но внешне был учтив и сдержан, как и подобало посланнику – и это веселило проницательного султана больше всего прочего. В действительности, пожелай он рыцарскую голову, его приказ был бы тотчас исполнен. – Как видите, у меня нет от вас секретов, сэр рыцарь, – тем временем закончил свои рассуждения Саладин. – Теперь ваша очередь откровенничать. – Вы хотите знать о тамплиерах? – с колкой улыбкой заговорил Гай. – Увы, я не слишком сведущ в уставе храмовников. Вам следовало бы расспросить о нем сэра де Шатильона или сэра де Буагильбера. – При имени первого султан потемнел лицом, а имя второго заставило дрогнуть самого Гая. – Я же могу рассказать о них лишь в общих чертах. Рыцари ордена – в основном монахи: большинство из них принимает положенные церковью обеты, включая обеты безбрачия и целомудрия, и в мирное время живет общинами в крепостях. От обитателей обычных монастырей их отличает право носить оружие и долг применять его, убивая неверных во славу Божию. – На этих словах Саладин натянул холодную вежливую улыбку, и сэр рыцарь так же вежливо скривился в ответ. – Рене де Шатильон сказал бы вам, что орден дал ему все, к чему он стремился: титул и богатство, возможность безнаказанно потакать страстям, упоение сознанием своей избранности, перспективу удовлетворить самые честолюбивые мечты, – Гай поморщился и пафосно продолжил, – а Бриан де Буагильбер, в свою очередь, похвастался бы головокружительным ощущением принадлежности к средоточию безграничной мощи. Мне же нечего добавить к тому, что я уже сказал. Султан отпустил вороную гриву жеребца, которую задумчиво перебирал все это время. – Храните верность чужим секретам? – перехватив упрямый синий взгляд, жестко усмехнулся он. – Похвально, но глупо. Не пройдет и недели, как вам некому будет служить. – На все воля Божия, – стиснув зубы, подчеркнуто вежливо ответил Гай, давая понять, что иного ответа не будет. – Достаточно сантиментов, – отрывисто бросил Саладин, и с него враз слетела маска напускного радушия. – Завтра к вечеру мы выдвигаемся к Тивериадскому озеру, что близ Триполи. Вы идете с нами – мне нужен живой очевидец и свидетель моей грядущей победы, который сможет поведать о ней христианскому миру, ибо тем, кто выступит против меня, пощады не будет. Я поручаю вас моей личной гвардии, – надеюсь, вы о ней наслышаны, – и потому советую не делать глупостей. Вы все равно не сможете помочь своему королю. – Зато я смогу умереть достойно, плечом к плечу с другом, – рискуя вызвать еще больший гнев султана, возразил Гай. Саладин прищурил темные внимательные глаза. Достоверный источник в столице христиан сообщал султану, что упомянутый друг сэра рыцаря, молодой барон д’Ибелин, так смело противостоявший ему когда-то в Кераке, не поддерживал позицию короля. Одно время султан даже ожидал увидеть его на престоле рядом с сестрой покойного Болдуина – несмотря на личные интересы, Саладин был трезвым прагматиком и предполагал в этом союзе лучший исход для царствующей христианской династии. Фактически это означало государственный переворот, но ни Болдуин VI, ни сам Саладин не гнушались подобным мелочами, когда речь заходила о спасении королевства. Однако ожидания султана не оправдались: голос чести барона оказался сильнее голоса его разума, и Балиан д’Ибелин не пошел на сделку со своей совестью. По этой же самой причине Саладин очень сомневался увидеть его сейчас в рядах армии крестоносцев: между верностью королю и верностью королевству барон, несомненно, выбрал последнее. Он не стал говорить об этом пышущему негодованием синеглазому рыцарю. С этого станется сбежать, узнай он о домыслах своего противника, – так пусть считает, что его друг вот-вот сложит голову за дело, которому присягнули они оба. – Боюсь, у меня на вас другие планы, сэр рыцарь, – вместо этого жестко отрезал он, жестом подзывая из-за спины неотлучно следовавшего за ними Имада. Имад шагнул ближе, почтительно склонил голову, ожидая указаний, и Гай внутренне подобрался, готовый к худшему. – Охранять, как зеницу ока, – кивнув на гостя, коротко бросил через плечо Саладин. – Отвечаешь за него лично. Головой.Глава 7
21 августа 2015 г. в 08:43
Как ни странно, от дальнейших притязаний бывшего Главного магистра Элену спасло его же тщеславие. Когда до Ги дошли известия об осаде Триполи и жене Тиберия в руках Саладина, весь его похотливый пыл неожиданно иссяк, и король переключился на другие, куда более честолюбивые интересы. Война всегда была и осталась для него привлекательнее всех женщин мира, вместе взятых. В ближайшие несколько дней в королевском дворце был созван совет баронов, на котором его величество государь Иерусалимский во всеуслышание заявил о своем намерении немедля дать отпор сарацинскому злу. Притаившись за ажурной створкой двери в главную залу, Элена кусала от волнения губы и слушала, как Тиберий убеждал короля в поспешности его решения. Не теряя надежды на возвращение из Дамаска некоего таинственного посланника, марешаль обещал в десять дней предоставить баронам подлинную картину происходящего – а король, в свою очередь, сотрясал воздух, не желая слушать его доводы, и упрямо стоял на своем.
– В таком случае, – отчаявшись достучаться до его благоразумия, твердо отрезал Тиберий, – мои рыцари не станут участвовать в этом походе.
– Так-то ты печешься о чести и здравии своей супруги, марешаль? – проигнорировав его предупреждение, надменно усмехнулся в ответ Ги.
– Леди Эшиве ничего не угрожает, – убеждая скорее себя, нежели короля, в сотый раз за последние дни повторил тот. – Султан не причинит ей зла – этим он нанесет вред не мне, но прежде всего своему имени.
– Кодекс чести у неверных! Ты и правда сошел с ума, Тиберий, если надеешься увидеть графиню целой и невредимой, – Ги презрительно фыркнул и поморщился. – Что ж, даю тебе десять дней. Если по истечении этого срока ты получишь свои новости и передумаешь, я приму тебя и твоих рыцарей обратно в наши ряды. Если же нет... – Он выразительно махнул рукой и обернулся к двери, за которой притаился невидимый собранию свидетель. Элена тотчас отпрянула, прижимаясь спиной к стене рядом – только бы король не заметил ее! – Если же нет – оставайся здесь или проваливай на все четыре стороны, и тогда вся слава достанется мне!
Стиснув кулаки, она мысленно возмутилась подобной самонадеянностью, когда в зале появился еще один участник дискуссии.
– Неужели вы собрались на Триполи? – даже не видя говорившего, Элена легко распознала чеканный шаг и сердитый голос Балиана д’Ибелина. – Высокочтимые бароны, а вы не думали, почему султан остановил свой выбор на владениях марешаля? Почему не Яффа, не Газа – портовые города? Неужели все из-за леди Эшивы Триполитанской? – Он хмыкнул, и Эль расслышала в его усмешке жесткую иронию. – Да простит меня Тиберий, но в последнее мне верится с трудом. Первый и главный расчет султана был на удаленность Триполи от Иерусалима. Только представьте себе многодневный переход по палестинской пустыне в середине лета, десятками тысяч пеших и конных, от источника до источника. Пусть они продержатся маршем день, два, даже три. Но рано или поздно эти десятки тысяч не смогут добраться до воды к наступлению темноты – и что это будет за армия?
– Когда я захочу услышать совет кузнеца, я дам ему знать, – натянуто-лениво вставил Ги, заставляя Эль сердито скрипнуть зубами.
– Саладин ждет, что вы покинете город, – пропустив королевскую издевку мимо ушей, сдержанно продолжал Балиан, обращаясь уже к баронам. – И ваше войско он поджидает. Еще можно отстоять Иерусалим – но если вы пойдете на Саладина, то погубите и себя, и все царство небесное!
– Мы победим врагов Бога! Выступаем немедля! – возмущенно и разноголосо зашумело в ответ рыцарское собрание.
Пользуясь всеобщей сумятицей, Элена осторожно глянула в ажурную створку: бароны кричали, перебивали друг друга, топали ногами, гремели оружием – и лишь Тиберий стоял в стороне от остальных, в шаге от нее, у самой двери, и молча, обреченно качал головой. Балиан недоуменно оглядел возбужденно шумящее собрание, обернулся к марешалю за поддержкой – и заметил среди резных завитушек за его спиной ее напряженный взгляд. Минуту он без слов смотрел ей в глаза, потом шагнул к Тиберию и, не сводя с нее взгляда, тихо спросил у марешаля:
– Есть новости? Он вернулся?
Она дернулась: что-то в голосе и глазах барона заставило ее сердце учащенно забиться. Он? Вернулся? О, нет…
– До Дамаска почти неделя пути, – не поднимая головы, так же тихо отозвался Тиберий. – Даже если все обойдется, мне нужна еще неделя.
– А если не обойдется – что тогда? – все еще удерживая ее взгляд, ровно продолжал Балиан. Эль почувствовала, как ладони покрываются холодной испариной. Этого не может быть, все должно быть иначе, в панике закричало сердце. Он не должен быть у Саладина, в Дамаске, вообще в Святой Земле! Он должен быть во Франции, в Лондоне, в Ноттингеме – где угодно, только не здесь! Зачем только она вмешалась? Она хотела изменить его судьбу – что если она ее уже изменила? Говорила же ей Зехра – не просите, ибо получите! Почему она не послушалась ее?!
– Твоему другу нечего опасаться – я же опасаюсь худшего, – нарушая ее метания, глухо сказал за дверью Тиберий. – Саладину не нужна ни супруга иерусалимского марешаля, ни тем паче голова иерусалимского рыцаря. Ему нужен сам Иерусалим.
– Но если меня станут расспрашивать о нем, что мне ответить? – по-прежнему не сводя с нее глаз, барон едва заметно поднял брови. Она вспыхнула, сознавая: а ведь он говорит все это не для Тиберия – для нее.
Тиберий удивленно поднял голову.
– А есть кто-то, кто станет беспокоиться за него? – ей показалось, или голос марешаля действительно потеплел?
Уклоняясь от прямого ответа, Балиан отвел глаза и неопределенно пожал плечами.
– Когда Саладин разобьет Ги, он явится сюда, – вместо объяснений глухо начал он. – Мы должны позаботиться об обороне города.
Марешаль посмотрел на него так, словно увидел привидение.
– Ты говоришь так, словно все уже свершилось. Не боишься накликать беду?
– Ее только что накликал наш наимудрейший король, – возразил Балиан, коротко кивнув на шумное собрание. За его спиной бароны, рыцари и церковники обсуждали сроки и условия выступления на султана – настолько бурно и громогласно, что никто из них и внимания не обращал на стоящих в стороне марешаля и барона д’Ибелина.
– Нам останется лишь пожинать плоды, ибо кто посеял ветер - пожнет бурю, – горько уронил Балиан.
– Не нам, – Тиберий устало выдохнул и сник. – Тебе, мой мальчик.
– Но, Тиберий…
– Если бы Саладин потребовал только выкуп за леди Эшиву, я без раздумий заплатил бы любые деньги. Но, боюсь, вместо золота он пожелает мой марешальский пост.
– И ты сдашь Иерусалим без боя?! – вспыхнув, сквозь зубы процедил Балиан.
– Нет, но я не стану участвовать в бессмысленной бойне, коей станет осада города. Как бы то ни было, на все воля Господа.
– А как же тысячи мирных жителей – ты оставишь их без защиты? – сверкая глазами, продолжал сквозь зубы цедить барон. – Когда сто лет назад Готфрид Бульонский впервые взял город, по его приказу крестоносцы вырезали все мусульманское население Иерусалима. Ты желаешь христианам той же участи, достанься они Саладину?! Ты подумал, что станет с ними – или их судьба тебя уже не волнует?
– На все воля Господа, – жестко повторил Тиберий и, не дожидаясь новых упреков барона, отстранился и неверным шагом пошел прочь. Балиан сердито посмотрел ему в спину, обвел глазами оживленное собрание и, обернувшись к двери, решительно дернул за ручку, распахивая ее.
– А как же позволение короля, он ведь не разрешал вам удалиться? – поспешно шагнув в сторону и снова прижавшись к стене, шепнула ему навстречу Элена.
– К черту короля – вы же слышали, его мало волнует мнение кузнеца, – бросил Балиан с горькой усмешкой.
– Что будет с нами, барон? – дрогнувшим голосом спросила она, заставляя его побледнеть.
– На все воля Господа, – эхом повторил он слова Тиберия.
– Вы ведь не оставите свою королеву? – шепотом напомнила Эль.
Балиан сердито вскинулся и отрицательно повел головой.
– Никогда, и вы это знаете.
Она кивнула, сцепила пальцы в замок и наконец-то решилась задать последний, самый главный для нее вопрос:
– А сэр Гай?
Барон виновато поднял глаза.
– Я обещал ему держать все в секрете, но теперь это не имеет смысла – рано или поздно вы узнали бы и без меня. Гай в Дамаске, с поручением от Тиберия… – он собирался сказать что-то еще, но в коридоре внезапно появился взволнованный Альмарик.
– Барон, миледи, – он неуверенно глянул на Эль, но Балиан дал ему знак продолжать, и он послушно продолжил: – Там внизу вас ожидает человек. Он утверждает, что прибыл издалека, и у него якобы есть для вас деловое предложение, а также поручительное письмо от одного известного вам рыцаря.
– Гай! – встрепенулась Элена и вцепилась в локоть барона.
– Куда прикажете проводить?
– Никуда… – Балиан запнулся и тотчас поправился: – Хотя нет, веди в конюшни – там нам точно никто не помешает, – и, поведя рукой, напряженно усмехнулся: – Пощадите мой локоть, миледи. Разумеется, вы пойдете со мной. Взглянете на этого человека, заодно и услышите все новости из первых уст... какими бы эти новости ни оказались.