В поисках будущего

Прошло три недели. Кажется, будто прошло пятнадцать лет с папиной смерти, и все равно бывают минуты, когда я забываю, что он действительно умер. Иногда я все еще жду, что он придет к ужину, и, когда я вчера увидела заголовок в газете, что игроки Пушек замешаны в налоговом скандале, первое, что я подумала, было: «Интересно, слышал ли уже папа». Это так странно – странно, что он никогда не выйдет на завтрак, никогда больше не будет докучать мне бесконечными разговорами о квиддиче и Пушках. Иногда все это кажется сном. Но все постепенно входит в свою колею. Это странно, но я не могу не чувствовать вину, когда мы все идем обедать или за покупками в Косой Переулок. Есть такие случайные мелкие вещи, которые доказывают, что все действительно возвращается к рутине. Это такие типичные, среднестатистические события, на которые я обычно не обращаю внимания, но теперь, когда я останавливаюсь и задумываюсь об этом, я чувствую себя виноватой, что возвращаюсь к нормальной жизни. Вернуться к этому означает пережить. А я не знаю, насколько я к этому готова. Или, во всяком случае, я не знаю, насколько я должна быть готова. Хватает ли трех недель на то, чтобы вернуться к нормальной жизни после смерти вашего отца? Вряд ли. Но моя жизнь еще не вернулась к полному порядку, и я могу вас заверить, что она никогда по-настоящему не вернется. Мама говорит, что мы не можем просто сидеть и ничего не делать, и она права. Если она может подняться утром и пойти на работу, то могу и я. У нас со Скорпиусом было в последнее время много серьезных разговоров. Разговоров о будущем, разговоров настоящих взрослых, таких, что одновременно бодрят и пугают тебя. Конечно, мы не во многом согласились, так что это не слишком потрясающе. Я продолжаю говорить ему, что не хочу возвращаться в Ирландию, а он все говорит мне, что я должна. Ну, он не говорит, что я должна, но он все повторяет, что если я не поеду, то буду вечно сожалеть об этом. Я все еще не знаю, что я думаю обо всем этом целительстве, но Скорпиус говорит, что мне по крайней мере нужно закончить учебу, и, если в конце я все еще не буду в этом уверена, я смогу заняться чем-то другим. Он говорит, что просто не думает, что я должна сдаваться, когда уже так далеко зашла. Правда в том, что я уже пропустила три недели занятий. И мне придется туго, чтобы все это нагнать. Если я пропущу еще, то я могу уже просто все бросить. Но я не уверена, что готова вернуться. Ненавижу эту историю с расстоянием, тем более с этими идиотскими границами. Я начала привыкать к тому, что Скорпиус всегда рядом, и я уже знаю, что будет ужасно, когда мы снова будем друг от друга далеко. Он проводит здесь каждую ночь, уходит только на тренировки. Я никогда не проводила с ним столько ночей подряд, и, честно, я чересчур к этому приучилась. Однажды он пришел домой поздно, потому что у его команды было публичное мероприятие, так что его не было до двух ночи. Я физически не могла уснуть, пока он не пришел. Наверное, это проблема. Но все равно, я не уверена, что готова вернуться ко всему этому дерьму с письмами и одним уикендом в месяц, как у нас было в прошедшие два года. Ну и еще мама. Я не хочу оставлять ее, если я нужна ей здесь. Я знаю, у нее есть Лэндон, но иногда Лэндон больше докучает, чем помогает. Это не его вина, конечно, он просто ребенок. Ему нужен кто-то, кто готовил бы ему, убеждался, что он принял душ и вовремя лег спать. В основном это делали мы со Скорпиусом, и я не знаю, готова ли мама брать на себя дополнительные обязанности, когда она пытается разобраться с авралом на работе. Кроме того, мама, наверное, спятит, если единственный человек, с которым можно будет поговорить дома, будет семилетним ребенком. Не уверена, что это честно: сбегать и оставлять ее одну так скоро. Ну, а может, я просто ищу оправдания. Может, я просто не хочу уезжать, поэтому придумываю маловероятные сценарии, которые на самом деле не так проблематичны, как я это выставляю. Но я не могу остановиться. Из всего этого хорошо то, что Лэндон теперь чуть ли не физически привязан к Скорпиусу. Он его обожает, что, конечно же, приводит меня в восторг. Что радует меня еще больше, так это то, что Скорпиуса не слишком нервирует и раздражает все это, и он действительно пытается быть милым с Лэндоном. Он помогает ему с полетами, иногда берет его на тренировки посмотреть. Он делает и другое: играет с ним в карты, помогает с учебой. Это так мило, и от этого я все больше уверена в Скорпиусе. И конечно же, меня радует, что два моих самых любимых человека в мире так хорошо поладили. Я все еще не слишком обожаю большинство людей за пределами моей настоящей семьи. На самом деле единственный человек, который значится как «ну почти» в моем списке «хороших», это Джеймс, что, если вы меня знаете, определенно очень странно. Джеймс ни в коем случае, никогда на свете не был моим любимым человеком. На самом деле в мире мало людей, кто раздражал бы меня больше. Но сейчас он не так плох, и я это ценю. Он пришел вчера, когда я была дома одна. Лэндон со Скорпиусом были в Татсхилле, мама на работе. Я удивилась при виде Джеймса, ведь у него обычно не было привычки заглядывать к нам домой без приглашения. – Что ты здесь делаешь? Он огляделся и прошел за мной в гостиную. Я не стала предлагать ему выпить или поесть, потому что поняла, что это только отложит его уход. – Твоя мама дома? – Нет, на работе, а что? Он, казалось, отвлекся, а потом кивнул. – А. Хорошо, я просто хотел с ней поговорить. Джеймс хотел поговорить с моей мамой? Странно. Я просто приподняла брови и ничего не сказала. Он пожал плечами. – У меня к ней пара вопросов, – мрачно продолжил он. Он вел себя совсем не по-джеймсовски. – Мне надо с ней поговорить. – О чем? – спросила я, и сарказм просто начал сам собой сочиться, прежде чем я смогла даже подумать остановиться. – Тебе лучше встать в очередь, если хочешь сделать признание. Твоя сестра разрушила жизнь моего брата, а твой брат убил моего отца, – Джеймс посмотрел на меня, но ничего не сказал. – Что ты сделал? Снова трахнул мою подругу? А, стой, твой брат и это тоже делает. Джеймс ждал, пока я закончу. Потом он сам приподнял брови и спросил: – Закончила? – я горько кивнула, и он продолжил. – Нет у меня никаких признаний. Просто несколько вопросов о законах. – Ты кого-то убил? – с надеждой спрашиваю я. – Говорят в Азкабане просто чудесненько! Джеймс закатил глаза и проигнорировал это. – Нет, она вчера подписала мое свидетельство о браке, и я просто… – Стой, что? – прервала я его и, наверное, уставилась на него, как на какого-то урода из цирка. – Свидетельство о браке? Он уставился на меня и кивнул. – Ага. Ты не слышала? – Нет! Он поднял левую руку и показал маленькую золотую полоску на пальце. Я в шоке смотрела на это с несколько секунд, а потом пихнула его на диван, прежде чем сесть рядом с ним. Я поджала под себя ноги и выжидающе уставилась на него. – Когда ты это на хер женился? – На прошлой неделе, – сказал он так лениво, будто сообщил, что на прошлой неделе шел дождь. – Не могу поверить, что твоя мама тебе не сказала. – Не сказала! – я не могла поверить, то есть, нет, вообще-то могла. Мама всегда хорошо справлялась с тем, чтобы позволить другим самим раскрывать свои секреты. Она из тех, кому вы можете по-настоящему доверять, если вы конечно не надутая девчонка в подростковых метаниях. Так что Джеймс рассказал мне всю историю. Рассказал, как сбежал в Грецию и женился. Рассказал, как его мама на хрен взбесилась, когда он ей сообщил. И сказал, что моя мать была единственной, кто поддержал их решение и не спятил прямо на месте. Он сказал, моя мать была единственным «рациональным» человеком во всей семье. Несколько лет назад при таком описании я бы фыркнула и закатила глаза, потому что несколько лет назад я точно не считала свою мать рациональным человеком. Она казалась мне нудной, назойливой и совершенно раздражающей. Но теперь я вижу все иначе. И наверное Джеймс прав. Мы с Джеймсом после этого провели почти весь остаток дня, разговаривая, и это было странно, потому что мне действительно понравилось. Это одна из наиболее раздражающих вещей в Джеймсе: хотя я и не могу терпеть его девяносто девять процентов всего времени, иногда он делает или говорит такие вещи, из-за которых он мне нравится. Думаю, это бывает потому, что хоть мы с Джеймсом и притворяемся, что это не так, мы очень похожи. Так что иногда я веселюсь против своей же воли. А потом, когда он собрался уходить, он спросил, не хочу ли я пойти в паб, так что я провела остаток вечера там, с ним и Кейт, напиваясь и слишком сильно веселясь. И, во всяком случае пока, я считаю, что он ничего. Кейт тоже классная, хотя я не представляю, как она собирается справляться с Джеймсом дальше. Я имею в виду, полагаю, да, она хорошо его знает, но все равно не понимаю. Она так отличается от него, и я не знаю, как это сработает. Надеюсь, что сработает, потому что тогда они докажут всем, что они неправы. К тому же, если Кейт и Джеймс как-то это устроят, люди не будут так психовать, когда мы со Скорпиусом решимся оформить все официально. Не то чтобы мы планировали что-то в ближайшем будущем, но в конечном итоге мы это сделаем, и могу уж представить, что люди скажут на это. Он сейчас уехал, Скорпиус, я имею в виду. У него тренировка на целый день, потому что в следующие выходные у них матч. Иронично, это матч против команды Джеймса. Ни один из них не слишком озабочен матчем, но, если бы я играла на ставках, я точно поставила бы на Торнадо. Да, я могу быть несколько предубеждена, но они точно намного более сильная команда. Их ловец особенно великолепен. Но здесь остаемся только мама, Лэндон и я. Лэндон уже пошел спать (хотя и всего восемь вечера: он сильно устал), а мама на заднем дворе. Я в итоге тоже выхожу во двор, в основном потому, что мне скучно, ну и хочется поговорить с мамой. У нас не так много было моментов, когда вокруг не толпились люди. Дом наконец-то начал пустеть, но рядом всегда есть Скорпиус, или Лэндон, или еще кто-нибудь. Я делаю чай и несу две чашки наружу. Немного холодно, но не так страшно. По крайней мере нет дождя. Всю неделю лило, и это уже начинало утомлять. Мама сидит на диване-качелях, ничего не делает, просто сидит под одеялом. Она смотрит на двор и выглядит усталой и грустной, и мне тяжело от того, что она такая. Так что я иду к ней и протягиваю одну из чашек. Она выглядит удивленной, но улыбается и берет чай. Я не жду приглашения и сразу сажусь на диван рядом с ней, и она поднимает одеяло, чтобы я могла свернуться рядом. – Скорпиус еще не вернулся? – она отпивает из чашки и смотрит на меня сбоку. Я отпиваю из своей и качаю головой. – Еще нет. Надеюсь скоро. – Они совершенно убиваются на тренировках, да? Я просто пожимаю плечами: – Ну, они только в двух матчах от сезона без поражений. Думаю, они хотят убедиться, что они полностью готовы. Мама кивает и ничего не говорит. Я понимаю, что сейчас самое время поднять тему, которая нервирует меня в последние несколько дней. – Мам, я не уверена, что хочу быть целителем… – я говорю это тихо и осторожно, стараясь избегать ее взгляда, когда она поворачивается и смотрит на меня. Я почти жду, что она начнет на меня кричать, но она этого не делает. Вместо этого она задает очень спокойный и выдержанный вопрос: – И что ты хочешь делать? Я снова пожимаю плечами. Потом, прикусив губу и стараясь сохранить спокойное выражение лица, говорю: – Не знаю, может стану квиддичной женой… Теперь я оглядываюсь на нее, и она одаривает меня одним из этих Взглядов. Я больше не выдерживаю и начинаю хихикать. Мама расслабляется, но закатывает глаза и качает головой. Могу представить, как она офигела, представив себе мои фотки в таблоидах, пьяной и проводящей все дни в магазинах и вечеринках. – Лучше бы ты это несерьезно. – Не, я отлично в это впишусь, – саркастически говорю я и сама закатываю глаза. – Или мы с Кейт можем завести наш собственный клуб. Кстати об этом, – плавно продолжаю я. – Не могу поверить, что ты не рассказала мне, что они поженились! Мама вздыхает и качает головой. У меня ощущение, что я что-то упускаю, но я не чувствую, что должна об этом спрашивать. – Я забыла, – говорит она, и я знаю, что это ложь, но ничего не говорю. – В любом случае, – продолжает она, меняя тему, – у тебя есть хоть какие-то идеи, чем ты хочешь заниматься, если не хочешь быть целителем? – Я просто хочу делать что-то важное, – тихо говорю я. – Скорпиус считает, что я должна закончить учебу и посмотреть, что думаю. – Я с ним соглашусь, – ну еще бы она согласится. Я хмурюсь. – Ты молода, – продолжает она, – у тебя полно времени, чтобы начать делать что-то другое, если этого тебе не хочется. – Я просто… – мой голос затихает, потому что мне становится внезапно стыдно из-за того, что я собираюсь сказать. Мама вопросительно смотрит на меня. – Ты просто хочешь быть со Скорпиусом, верно? – мягко спрашивает она, и она вовсе не дразнит и не насмехается надо мной. Она очень честна и искренна. Я киваю, опускаю голову и кладу на ее плечо, и так мне не приходится смотреть ей в лицо. Она обнимает меня одной рукой, держа чашку во второй. – Откуда ты знаешь? – тихо спрашиваю я. – Потому что когда-то, давным-давно, поверишь или нет, мне тоже было девятнадцать. – Правда? – изображаю я шок и смеюсь, когда она игриво пихает меня в бок. – Трудно поверить, знаю. – А где ты была в девятнадцать? – прямо спрашиваю я. Мама останавливается на секунду, а потом отвечает. – Вообще-то я была в Хогвартсе. Я теряюсь на секунду, ведь я закончила Хогвартс, когда мне было семнадцать. Но потом я понимаю, что у нее день рождения очень рано (а у меня просто предельно поздно) и что ей пришлось провести еще год в школе, потому что она пропустила седьмой курс. – Папа и дядя Гарри не поехали? – я уже знаю ответ, но хочу услышать ее реакцию. Она саркастично смеется. – Да, точно. Они еле смогли отучиться в обязательные годы. – Уверена, ты ненавидела это, верно? Вернуться назад в одиночку. – О боже, это было ужасно, – серьезно говорит она. – Это был первый год, когда мне не приходилось спасаться, чтобы не умереть, но это был худший год. – Тетя Джинни там была, верно? Мамино лицо на секунду темнеет, но она продолжает. – Да. И Луна. Но все равно это было странно. – Вы с папой уже были тогда вместе? – я на самом деле не знаю точно о временных отрезках отношений моих родителей, знаю только, что они вовсе не торопились. Мама выглядит немного печальной, и я чувствую вину за то, что подняла этот вопрос. Она убирает это выражение лица и отвечает мне. – Да, но только едва-едва. От этого было хуже, конечно же. – Потому что тебе приходилось ждать и ждать, а письма все не приходили, – мрачно заканчиваю я. Я слишком хорошо знаю, что значит ждать этих писем, когда парень, которого любишь, в сотне миль от тебя. Поверьте мне, это невесело. Но у мамы, как оказалось, такой проблемы не было. – О нет, они приходили, – невнятно сказала она, а потом рассмеялась и покачала головой. Я вопросительно приподнимаю брови, глядя на нее, и она продолжает. – Когда я была девчонкой, я всегда так злилась на твоего отца из-за его писем. Я проводила часы, расписывая письма на четыре страницы, а в ответ получала одно предложение, – она закатывает глаза. – Это меня просто бесило. Легко могу представить. Мой папа может и много разговаривает, но он точно не любитель писать. Это мама всегда пишет и добавляет: «Папа передает привет». Если пишет папа (писал, натянуто поправляю я себя, он больше не будет писать), это всегда что-то короткое, милое и прямо в цель. – Можно было подумать, что он мог бы побольше постараться тебя впечатлить, когда вы только начали встречаться, – говорю я, придвигаясь к маме поближе, когда холодный ветер обдувает нас. – О, он старался, – хмуро говорит она. – В тот год он писал настоящие письма, просто ему не о чем было писать. Он работал в УУУ и писал обо всем и ни о чем. В этих письмах было столько случайно чепухи… – она останавливается на секунду, и я чувствую, что она молча качает головой, хотя я свою не подняла. – И я ждала их весь день. Она выглядит печальной и отстраненной, и я не поднимаю глаз, чтобы посмотреть на нее. Вместо этого я отталкиваюсь ступнями, чтобы немного качнуть качели. – Ему было скучно, – продолжает она, и кажется, что она старается прогнать печаль из своего голоса и принять нормальный тон. – Он хотел быть аврором, вместе с Гарри, но он помогал Джорджу. Так что я думаю, он просто писал обо всем, о чем угодно и ни о чем. Просто чтобы чем-то заняться. – Ну, тебя это должно было радовать, – хихикаю я. – Он тебе писал, значит, ему было чем заняться. Мама смеется, и я понимаю, что она закатывает глаза, пусть даже я и не вижу. – Ну, с этим человеком следовало довольствоваться малым. Особенно тогда. – Думаю, он не так часто с кем-то встречался, – я пытаюсь подавить хихиканье, но это гиблое дело. – И дядя Гарри тоже, – я пытаюсь представить их подростками, и это кажется слишком уж смешным, чтобы выдержать. Мама в прямом смысле фыркает. – Нет уж, – мрачно говорит она. – Кроме тех времен, когда у Гарри было наваждение. А твой отец был одержим. Я поднимаю голову. – Одержим? Мама закатывает глаза. – Не в прямом смысле. Ну, разве что одержим идиотизмом… – Мам… – я понимающе смотрю на нее, усмехаясь, и она смотрит на меня таким твердым взглядом, который говорит мне, что она не хочет говорить мне то, что я собираюсь из нее вытянуть. – Ты ревновала… – нараспев говорю я, и она громко вздыхает. – Только одна девчонка, – признается она. – И он делал это, чтобы меня позлить. – И сработало? – Боже, да. Я смотрю на нее в полушоке, а потом мы обе одновременно заливаемся смехом. – Она была похожа на тебя? Мама смотрит на меня так, будто я отрастила вторую голову. – Абсолютно нет, – твердо говорит она. Она выжидает секунду и говорит. – Она была немного как Лили, – я, наверное, скорчила ужасную гримасу, потому что мама смеется против своей же воли. – Ну, может она не была так могущественна. Я пытаюсь вообразить моего папу (которого, между прочим, иначе как женатым на моей маме никогда и не видела), интересующимся хоть кем-то столь же пустоголовым и легкомысленным, как Лили. А потом я понимаю. – Почему мальчишки это делают? – я задираю нос при своем вопросе. – Я имею в виду, я думала, что Скорпиус перебрал половину Англии, когда мы расстались, и мне хотелось просто себя убить. Наверное, это чересчур драматично, но это я. – Да, но он этого не делал, – знающе напоминает она. – Так что, по крайней мере, есть хоть это. Я снова кладу голову ей на плечо, и она начинает теребить один из моих локонов. – Папу он устраивал, – тихо говорю я через несколько секунд. – Скорпиус, я имею в виду. Мама молча кивает. Я бросаю на нее еще один взгляд, и она снова выглядит грустной. До меня доходит, что у меня с ней это первый настоящий разговор о мальчиках, что когда-либо у нас с ней был. Но она все отвлекается, то веселится, то нет, то снова начиная скорбеть. Мне ее жаль. Я пытаюсь представить, каково это, но не могу. Когда Скорпиус порвал со мной, я серьезно думала, что умру. Я чувствовала себя так, будто половина меня пропала, и мне просто хотелось все бросить. Я даже представить не могу, каково это, прожить десятилетия с одним человеком, чтобы потом однажды он исчез. Но мама заговаривает, и ее голос звучит твердо и решительно. – Роуз, ты не должна беспокоиться о том, что кто-то говорит о тебе и Скорпиусе. Это не их дело, – я поворачиваю голову и вопросительно смотрю на нее. Она все еще теребит мой локон и продолжает так же твердо, как раньше. – Делай то, что сделает счастливой тебя. Это больше никого не касается. Я не знаю точно, о чем она говорит, но что-то подсказывает мне, что я что-то упускаю. Могу поставить на то, что это что-то связанное с Джеймсом и с тем, что он сказал что-то о том, что его мать может вычеркнуть его из своей жизни. Конечно, я не знаю этого, и я не спрашиваю. – Твой папа любил тебя, – твердо говорит она. – Так что он хотел бы, чтобы ты делала то, что сделает тебя счастливой. Как и я. Я улыбаюсь и снова кладу голову ей на плечо. Мы еще некоторое время качаемся в тишине, и я не могу не заметить, как легко и просто все кажется. Это даже не кажется странным. Это просто нормально. Интересно, может быть, я наконец-то выросла. Я всегда слышала, что однажды вы перестаете обижаться на родителей и понимаете, что они знали лучше, что лучше для вас. Конечно, я никогда не думала об этом, потому что сама идея, что однажды у меня случится прозрение, и я пойму, что мои родители всегда были правы, казалась смехотворной. Но теперь она уже не кажется такой смешной. Странно понимать, что в одну секунду ты вырастаешь и в следующую понимаешь, что боишься снова покидать дом. Но так со мной. И меня словно озаряет. Я ищу оправдания, что, мол, я нужна маме, или я нужна Лэндону… Что даже Скорпиусу я нужна… Но правда в том, что я просто-напросто боюсь. Я не хочу уезжать от них, потому что вдруг что-то случится? Черт, я даже хочу, чтобы Хьюго вернулся домой, чтобы я могла видеть его каждый день и быть уверена, что он в порядке. Я не хочу больше никого терять, и, когда я сижу рядом с мамой, я даже не могу скрыть внезапно охвативший меня страх. Но как только я замечаю, что у меня начинают собираться слезы страха, я чувствую, как мамина слеза падает мне на щеку. И я знаю, что она плачет со всем по другой причине.