Широяша: История Белого Демона

Кожа пылала. Каждый вздох давался с огромным трудом, настолько вязким и плотным стал воздух. Наружу рвался крик. Но непослушные, немые губы не двигались, Котаро мог лишь смотреть и беззвучно проклинать ублюдков людей и ублюдков аманто. Прохладные, скользящие прикосновения не дарили облегчения, вызывая только брезгливость и усиливая гнев. И распаляя рвущийся наружу жар. Котаро даже не знал, где он. И как давно… во власти этих чудищ? Как в страшном сне. Сначала не чувствовал ничего, только сильнейшую слабость. И даже вид самых отвратительных существ, каких ему только доводилось видеть, не мог придать сил. Котаро был вынужден наблюдать, как сучковатые бурые пальцы стягивают с него, лежащего на чем-то твердом, одежду. Чувствовать на себе взгляды глубоко посаженных блестящих глаз. Терпеть прикосновение шершавых ладоней, переворачивающих его тело. Их было двое – странных, страшных, двигающихся словно ожившие деревья, царапающих небрежными касаниями и абсолютно равнодушных аманто. Вооружившись жёсткими, пористыми сгустками, они мыли его, совершенно беспардонно забираясь в самые интимные уголки. Но это было ещё не самое унизительное. По-настоящему унизительное и болезненное последовало после. Его вымыли и изнутри. Как можно позволить себе жить после такого позора? Котаро не знал. Он чувствовал себя тряпичной куклой с конечностями, набитыми песком. Хотелось закрыть глаза. Но он не закрывал. Лежал на животе, уставившись в матовую чёрную стену, и проклинал всё на свете - и собственную глупость в том числе. И вдруг почувствовал, как вместо тонкого, узкого шланга в него засовывают что-то другое. «Остановитесь» Ему уже давно стало жарко. В момент пробуждение почувствовал что-то вроде укола в шею, и с того момента нарастающая слабость превратилась в полное онемение, а в теле поселилось раздражающее, зудящее чувство, смутно знакомое и постыдное. И сейчас, содрогаясь от бешенства изнутри, он всматривался в тёмную, матово-зеркальную поверхность стены, наблюдая, как к его разведенным ягодицам подносят продолговатый предмет размером с большой огурец, чувствовал, как проталкивают, ввинчивают внутрь, не встречая никакого сопротивления. И погружался в пучину отчаянья. Предмет чем-то смазали, но всё равно было больно. Больнее, чем удар синая по незащищенной руке. А ещё этот жар… Его словно стало двое. Один – в голове, другой там, в отражении. Они оба не могут сопротивляться, но всё чувствуют. И если у одного происходящее не вызывает ничего, кроме брезгливости и отвращения, то другому это давящее вторжение даже приятно. Его мышцы, абсолютно без участия воли, сокращаются, а от движений твердого постороннего предмета внутри по телу пробегает дрожь, но не успевает затухнуть где-то в затылке, как настигает новая волна. «Нет, я не хочу! Не желаю так!..» Он чувствовал себя лягушкой, той самой, которой дети вставляют в зад соломинку и надувают. Только лягушка ещё может трепыхаться, а он – нет. Один из покрытых корой аманто отошёл в сторону, и Котаро в тёмном отражении стены увидел длинный ряд таких же продолговатых предметов, как засунутый сейчас в него, только других размеров, выстроенных по увеличению длины и толщины. И ужаснулся. Потому что этот аманто уже возвращался к нему, держа в костлявых пальцах предмет толще и длиннее предыдущего. И тогда Котаро закрыл глаза. Это была самая настоящая пытка. Ему вряд ли хотели доставить удовольствие, но он его получал. Чуждое, странное, содрогаясь от отвращения к себе… и всё же. Зачем они с ним это делают? Для чего? За второй последовала третья смена калибра. Котаро с трудом дышал, густой туман заволок мысли, затуманил зрение. Он оглох от хлюпающих звуков и страстно желал только одного - разрядки. Но эти существа не слышали его мыслей. Монотонно и старательно они растягивали его задний проход, углубляясь все дальше, заставляя стонать, а тело содрогаться. Когда вдалбливаемый предмет вытащили, другой Котаро, подселённый в его тело, ощутил острую досаду. Он заставил вновь жадно уставиться в матовую поверхность стены… и запаниковать от вида убираемых использованных инструментов. А настоящий Котаро мог лишь беззвучно скрипеть зубами, пока его тело переворачивали и обтирали сухой материей, пока одевали короткую юкату и усаживали как игрушку на длинный белый гладкий камень. «Кто-нибудь, прошу, убейте меня…» Но они ушли. Оставив наедине с позором. И мучительным, неудовлетворенным желанием. Но ощущения в теле были так свежи, что оказалось совсем не трудным представить один из тех предметов ещё у себя внутри… Нет, он не представлял этого! Словно кто-то посторонний взял на себя управление его мыслями и желаниями, отодвинув самого Котаро далеко за пределы сознания. Стыд растворился в не собирающемся угасать волнении, неудовлетворенность росла и злила всё сильнее. Он смотрел на своё отражение в чёрном зеркале стены и не мог простить себе этой слабости, этих желаний, этих ощущений внутри. Он ненавидел себя. И жалел себя. Хоть бы вернулась способность двигаться! Это было болезненно. Член гудел и пульсировал, будто чужеродная часть тела. Больше всего на свете Котаро желал, чтобы к нему сейчас кто-нибудь прикоснулся. И в то же время, боялся этого. Он молил, чтобы кто-нибудь пришёл и помог. И он отчаянно не желал быть увиденным кем-то в таком состоянии. Казалось, прошла вечность. И настала другая. Когда дверь в комнату с тёмными стенами открылась. - Здравствуй, - сказал человек с кучерявыми как у Гинтоки волосами. – Я бы хотел с тобой поговорить, если ты не против. Котаро был против. Сильно против. Вспыхнувшая в груди надежда причинила боль, но он больше не мог терпеть, не мог сопротивляться. Но и сказать об этом он по-прежнему тоже не мог. - Меня зовут Мизуки, - представился человек, прикрывая за собой дверь. – Наверное, тебе сейчас сложно сосредоточиться, но потом будет ещё хуже. Отлично. Раз в курсе его состояния, то, может, поможет? И тогда он, Котаро, даже согласен поговорить. Мужчина лет двадцати – двадцати пяти (ровесник Кадзумы?), подошёл и присел рядом на белый камень. - Ты, наверное, догадался уже, что тебя готовят к продаже? Сначала всех накачивают особым коктейлем, превращая в овощ, не способный думать ни о чём, кроме плотских утех. Но потом, когда ты окажешься там, - назвавший себя Мизуки вскинул взгляд к потолку, – в борделе на корабле, тебе станет лучше. Возможно, тогда ты даже сможешь вспомнить этот разговор. Котаро с трудом заставлял себя вслушиваться в слова, но звучащий голос казался ему слишком прекрасным. Колеблющийся тембр волновал, вынуждал внутренности вибрировать, а дыхание учащаться. Но Котаро вновь и вновь выныривал из бездумного омута, а Мизуки продолжал говорить. - Там, в этом борделе, работает девушка по имени Изуми. Может быть, там её называют иначе, но её легко узнать. У неё волнистые волосы и такого же цвета, как у меня, глаза. Мужчина неожиданно придвинулся так близко, что опалил дыханием и без того горящую кожу. Если бы Котаро мог двигаться, он бы отшатнулся, но стоило взглянуть в широко раскрытые, требовательные глаза – и забыл обо всем. Они были черные, почти обычные, но со странным фиолетовым отливом. Красивые глаза, как драгоценные камни на дне озера… Мизуки отстранился и отвернулся. Сцепив перед собой руки он уставился в стену, наверное, рассматривая отражение. - Я хочу, чтобы ты передал ей кое-что…. Передай, что я вытащу её. Что я ещё не сдался. Хорошо? Котаро попытался мотнуть головой, отгоняя наваждение – и, что удивительно, ему почти это удалось. Тогда, сосредоточившись, с трудом, но он слабо кивнул. Мизуки резко повернулся. - Правда? Обещаешь?.. Почему-то хотелось пообещать этому человеку что угодно. И в тоже время Котаро спросил себя - зайди в комнату кто-нибудь другой, его тело вело бы себя иначе? Вряд ли. - Я могу… - начал и тут же замялся Мизуки, но, все же, договорил. - Что-нибудь сделать для тебя? «Да, пожалуйста, сделай что-нибудь… для меня…» Непослушные губы раздвинулись. Котаро вдохнул. И выдохнул: - Нет. *** Зал был полон. В последние дни среди зрителей можно было заметить даже каких-то важных шишек со свитой. Охраны тоже прибавилось. Хотя никто им этого прямо не говорил, было не трудно догадаться, что они стали довольно популярны. Но одного Шинске никак не мог понять – почему на все бои их выставляют вдвоём? Словно один он из себя ничего не представляет?.. Зрители шумели. Шинске окинул взглядом ближайшие ряды – ни одного человека. Так не долго и смириться с ролью боевой зверюшки на привязи. Тебя любят, балуют иногда, но спать отправляют в клетку. И всё же, что-то ему здесь нравилось. Быть может, возможность выпускать аманто кишки? Только вот сегодня случилась неприятность. Их с Гинтоки привели, а противников всё не было. Поэтому приходилось стоять за спинами зрителей и изображать статую. Копья рептилии он уже не боялся – неделю назад Гинтоки заявил, что его напарнику тоже нужна тренировка, так что Шинске успел привыкнуть к скорости и маневрам зеленокожей охранницы. Так же, как и в кендо, в её стиле владения копьем по-настоящему быстрыми и мощными были атаки, заученные до автоматизма. А запомнив их, уже оказалось совсем не сложным не только заранее угадывать силу и направление удара, но и уходить от него. Но делиться своими мыслями Шинске ни с кем не спешил, а в тренировочных боях даже специально пропускал удары. Скорее всего, Гинтоки делал тоже самое. - Ох-хо-хо… Вдоль стены к ним приблизился Рёхо – ещё один пособник аманто из числа людей и подчиненный Хиде. - Господа пришельцы изволили поругаться. Ждём, когда закончат брызгать слюной и договорятся о ставке. - Что за ставка? Вопрос задал Гинтоки. Да так небрежно, словно и не он пленник, а член банды. - Деньги, что же ещё? – Рёхо покосился на ящерицу за спиной Гинтоки и продолжил. – Граф в последнее время только и делает, что проигрывает. А успокаиваться не хочет. Только вот, похоже, его светлость на мели уже, ха-ха. - И много денег? На этот раз словоохотливый парень с короткими, как шерсть собаки, волосами, не стал спешить с ответом, только вздохнул. Потом вдруг потрепал Гинтоки по голове. - Да кто же его знает? Много, наверное. Вы для зеленой морды как золотая жила. Так что старайтесь, авось и нам, вашим нянькам, что-нибудь перепадёт! - Это, что же, нас никогда не отпустят? - Куда? – не понял Рёхо. – Зачем? Чем вам тут плохо? - Ну, во-первых, - Гинтоки поднял руки, демонстрируя кандалы, которые на них всё также исправно надевали, пока вели по коридору. – Палочки держать неудобно. А во-вторых, надоел потолок в клеточку. - Да брось! – хохотнул Рёхо и опять потянулся к голове Гинтоки, но тот отклонился. – Вы и так почти весь день на воле проводите. Не наглей. Что правда, то правда. Всё началось с прогулки на свежем воздухе. Потом кормить стали чаще, причём всех. Даже Сакураи, который за эти две недели только однажды вышел на арену – и то против какого-то задохлика. А там и тренировки перенесли из подвала во двор. Только вот стена, окружающая поместье, хоть и была невысокой, но не перелетишь же… И не прикоснёшься. Жалит, как тысяча ос. К тому же Шинске заметил на ней «механические глаза», расположенные на равном расстоянии друг от друга. Конечно, можно было попытаться… Но рисковать хорошим отношением тюремщиков не хотелось, да и для такого стоило сначала хотя бы договориться. - О-о-о, - распелся неожиданно Рёхо, да и зрители загудели громче – по другую сторону арены показалась процессия в белых одеждах. Две высокие фигуры двигались рвано, будто окоченели, а фигурка пониже между ними плелась едва переставляя ноги. Длинные черные волосы рассыпались по плечам девушки, закрывая лицо и часть фигуры, а вот голые длинные ноги, не прикрытые коротким подолом, были видны отлично. Шинске отвернулся. Хотя, почему бы и нет? Если эти аманто используют людей как боевых псов, так почему бы ещё и похоть свою извращенную не удовлетворять как-нибудь с помощью тех же людишек. Только вот злость взяла за горло и отпускать отказалась. - А это, значит, ставка? – угрюмо спросил Гинтоки, и его тихий, низкий голос оказался отлично слышен, не смотря на гул толпы. – Если мы выиграем, её получит зеленая рожа? - Морда, - поправил его Рёхо. - А если проиграем? - Морда всегда деньги ставит… Но я слышал, что граф хочет одного из вас. Если один умрёт, бой будет считаться проигранным и выживший станет собственностью противника. Такие условия с самого начала были. С первого боя, ты не знал? - Не, мне не доложили. Рёхо хмыкнул, а Гинтоки, задев плечом Шинске, двинулся к лестнице, ведущей к арене. Шинске подвигал головой, разминая шею, и пошёл следом. На границе света и тени их ждал Мизуки. Оторвав странный взгляд от фигурки девушки, усаженной на возвышение, он удивлённо уставился на них, будто не узнавая. Но уже через пару мгновений взгляд его прояснился, и он расстегнул замки на кандалах. А на арене, в самом её центре, вращая круглыми, как блюдца, глазами, уже ждал огромный аманто, вооруженный дубиной - под стать ему размером. - Один? - пробормотал себе по нос Шинске, перелезая через ограждение. Это было странно. Против них с Гинтоки – как минимум глупо. Большой и неуклюжий, свалить его – казалось делом нескольких секунд. Рука сама легла на длинный кинжал за спиной – тоже своего рода знак доверия и щедрости со стороны хозяев. Но не успели пальцы сомкнуться на рукояти, как пришлось срочно сваливать. Огромная дубина пронеслась над головой, и, едва не расплющив Шинске, врезалась в покрытую песком землю. И как только эта гора успела так быстро оказаться рядом? А, нет, всё так же стоит в центре. Запоздало прогремел гонг. Гинтоки занял позицию за спиной великана-аманто. Огромная живая махина лишь слегка повернулась, выбрасывая руку в его сторону. И позволяя Шинске рассмотреть, как рукоятка дубины удлиняется, выстреливая тяжелым, шипастым наконечником размером с человеческую голову. Вот оно как… Это же как к нему подбираться прикажете? - Не зевай, балбес! Выкрик откатившегося и поднимающегося с земли Гинтоки Шинске едва расслышал, когда мимо уха просвистели шипы, вырывая из плеча вместе с куском материи - кусок мяса. Неделю назад он бы взвыл. Сейчас – даже не обратил внимания. - Заткнись. Не крикнул. Просто пробормотал. Можно подумать, он зазевался просто. «Вот дрянь, неужели нет другого способа? Нас же двое, пока целит в одного…» Дубина заставила отскочить попытавшегося приблизиться Гинтоки к краю арены, Шинске рванул, словно во сне наблюдая, как поворачивается круглая голова, как двигаются бугры мышц под серой, кажущейся дубовой кожей, как неприподъемное для человека оружие словно игрушка меняет направление – и вот уже точно в лицо летит серая смерть… Отклониться, пропустить мимо себя, встретиться взглядом с точно так же несущимся к противнику Гинтоки. Ощутить рванувший в обратную сторону воздух – это аманто возвращает себе оружие, но уже поздно, они уже рядом. И снова каменная смерть проносится совсем близко, бросая волосы в глаза. Гигант заносит дубину над головой, Гинтоки прыгает ему на спину, вонзая короткий меч в холку, а Шинске бьёт по толстым икрам… И ничего не происходит. Только болезненная отдача в запястьях. Словно скалу ударил, а не живую плоть. Дубина приземляется за спиной, Шинске перекатывается вперед, через голову, снова ударяет аманто по ногам – и снова безрезультатно. Это как драться зубочисткой против ожившего утёса. На голову приземляется Гинтоки – и несколько мгновений Шинске имеет счастье наблюдать содержимое его междуножья. Время вновь ускоряется. Движения, что только что казались медленными и неспешными, неожиданно быстры, от них не успеть уклониться… За шиворот дергают, несколько метров он пробегает на четырех конечностях, но, в отличии от Гинтоки, оружие не теряет - руки белобрысого пусты, его вакидзаси остался торчать в спине великана. Вообще отлично, их ещё и к стене прижало! Впору задуматься о том, чтобы выскочить наружу, хоть это и против правил… Шинске бросает быстрый взгляд на трибуны. И неожиданно замирает. - Котаро? В спину прилетает удар. Его бросает лицом в стену. - Чего застыл? – орет в самое ухо Гинтоки. Судя по ощущениям в пояснице, это всё-таки была его нога, а не дубина великана. - Котаро… - повторяет Шинске, оборачиваясь. И как раз успевает отскочить в сторону - шипастый наконечник вражеского оружия оставляет на стене, опоясывающей арену, глубокую вмятину и расползающиеся трещины. - Зура? Где? Напряженный взгляд Гинтоки прикован к гиганту, ему явно некогда зевать по сторонам. - Там. Шинске растерян и ошарашен, поэтому это всё, что он может ответить. Гинтоки врезается в него плечом и несколько секунд тратит на то, чтобы всё же посмотреть на зрительские ряды, на постамент для ставки. - Охренеть. Еще один удар булавы обрушивается как раз между ними. Шинске отскакивает в противоположенную от Гинтоки сторону. Он понимает, что сейчас нужно драться. Нужно завалить этого каменного ублюдка. Но мысли разбегаются, а тело не слушается. Толпа ревёт. Заставляет оглянуться. Гинтоки как-то снова добрался до спины гиганта и, вцепившись в оставленное в его спине оружие, ворочает лезвие в ране, заставляя аманто-переростка кружиться и беззвучно раскрывать беззубую пасть. Тот бьёт дубиной назад, над головой, за спину. Уходя от удара, Гинтоки повисает на своём оружии, и Шинске на миг ловит его взгляд… и отворачивается. «Спасибо», - беззвучно шепчут губы. Всего один прыжок – чтобы зацепиться за край стены, один рывок, чтобы перекинуть себя за неё. Несколько ступенек и ударов – и охрана в белых одеждах стелется у ног. Сталь входит в их тела глубоко, застревает, но не так, как в живом теле, наполненном мягкими внутренностями и твердыми костями, нет. Как в дереве. Шинске рубит. Не видит, но чувствует – к нему бегут со всех сторон. Но толку смотреть? Когда фигурка в короткой юкате и с распущенными волосами - вот уже почти рукой подать? Снова рёв. Нет, крики ужаса и боли за спиной. Шинске, не оглядываясь, взлетает на постамент, хватает в охапку явно находящегося не в себе Котаро, и буквально тащит его к чёрному проходу, из которого того привели. К счастью, Котаро перебирает ногами сам. Спотыкается. Приходится тащить его за руку, как ребёнка. Босые ноги звонко шлёпают по каменному полу, в затылок дышит опасность, а вот, в ответ на крики, откуда-то из-за угла впереди показывается троица охранников с копьями. Шинске отпускает руку Котаро лишь на миг – чтобы перехватить древко метящего в него копья. И вонзить лезвие своего вакидзаси в лицо ящера, не успевшее даже отразить удивление или страх. На других двоих времени нет, они всё равно пока не успевают отреагировать – и Шинске вновь хватает Котаро за руку и тащит вперед. Любая задержка смертельна – толпа настигнет их, задавит, растопчет, как лавина. Впереди – неизвестные коридоры. Гомон голосов. Запахи… еды, благовоний и металла. Им то и дело навстречу попадаются аманто и люди. Они не успевают ничего сделать. Шинске им – тоже. Но они указывают путь преследователям, а Котаро бежит всё тяжелее, Шинске кажется, что ещё немного – и придётся тащить его волоком. Да и собственные ноги уже наливаются свинцом, в груди хрипит. А коридоры всё не кончаются, лишь сменяют друг друга – узкие, широкие, с низкими потолком, с высоким… Но вот их выносит в огромный зал, посреди которого тёмной громадой высится… корабль. Несколько охранников вскакивают с ящиков, хватаются за лежащее на полу оружие. А сзади, из коридора, доносится приближающийся топот. «Вот и всё. Добегались.» Теперь можно не спешить. Он оглядывается на Котаро и едва не тонет в бездне расширенных зрачков… Нет, он не даст ему погибнуть. Оружие у них одно на двоих, но Котаро едва стоит на ногах. Охранники корабля подходят осторожно, выставив перед собой копья. Шинске знает, что справится, если бросится на них один. Но отпустить руку Котаро… Это почти невозможно сейчас. Не в это мгновение. И не в следующее. Котаро сам выдёргивает свою ладонь из его руки. Отступает назад, прижимаясь спиной к стене. Шинске смотрит на него бесконечно долго и видит в его взгляде тоже самое, что и там, на арене, в глазах Гинтоки. Прощание. - Нет, - как можно тверже произносит он. И подныривает под ближайшее копьё. Он сможет отвлечь. Там, сбоку, целая куча ящиков. Если Котаро спрячется, быть может, его не найдут сразу, а если Шинске удастся увести их дальше… Быть может… Из прохода в зал вваливается толпа. Котаро у них за спиной. Не заметив его, они сразу бросаются к кораблю, под сводами которого Шинске крутится, рубит, режет, колет и распарывает. Забирает жизни людей и аманто. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, во дворе тюрьмы, он так же убивал. Но разве может та схватка сравниться с этой? Неумелые стражники не бросались на него скопом, он сам выбирал одну жертву за другой, лишь иногда отбиваясь от нескольких сразу. И тогда его спину прикрывали друзья. А сейчас – главное не умереть. Не умереть ещё хотя бы один вздох. Один шаг. Оттянуть смерть за хвост, увернуться, не дастся в цепкие лапы. Вокруг – снова близкие стены. Здесь его трудно окружить и даже есть время на лишний вздох. Только вакидзаси уже еле держится в руке, лишь липкая кровь не даёт ему окончательно выскользнуть из ослабевших пальцев. Но его всё ещё отчаянно пытаются убить. Зачем? Что он им сделал? Ах, да… он убил. Убил их товарищей. Возможно, друзей. И теперь они не столько пытаются его поймать, сколько отомстить. В спину упирается стена. Это тупик. Тупик его жизни, его эгоистичных желаний и его любви. Странно, он ведь не этого хотел. Ему ещё нужно спасти учителя. Но кровь заливает глаза, спина не разгибается, колени дрожат. Лезвие затупилось. Он пропускает всё больше ударов, всё меньше наносит ответных ран. Его пытаются проткнуть копьями, изрезать на кусочки загнутыми, блестящими серпами, изрубить топорами. Но град ударов мельчает. Кажется, он даже видит просвет между тел врагов. И светлую фигурку, несущую смерть тем, кто припёр его к стенке. На лицо брызгает кровь. Это тонкое лезвие пронзает человеческое горло. Шинске не замечает, как сползает по стене. - Ну и кто кого спас? Зрачки Котаро всё так же расширены. Он прислоняется к боковой стене рядом с телом последнего убитого врага, тяжело дышит. Молчит. А из глубины коридора вновь приближается топот и звон оружия.