Широяша: История Белого Демона

– Как вас зовут? – Кадзума. – Кадзума-сан, думаю, у нас остался только один выход. – Задний? За несколько часов до этого… К деревне подошли после полудня. Телеги скрипели под весом раненых и едва не разваливались. Тащили их уцелевшие в ночной бойне – кто помоложе и поздоровее. Мизуки же брёл по обочине. Помощи своей не предлагал, да никто и не просил. Идущий чуть впереди высокий мужчина с повадками шиноби тихо выругался сквозь зубы. Мизуки разобрал только «опять» и «моей ноги больше не будет». И перевёл взгляд с чужой спины на чужие дома – даже на окраине, небольшие и явно старые, они были лучше тех, что остались стоять в его родной деревне. Теперь уже окончательно брошенной. Из более чем сотни людей выжила едва ли треть. И то – чудом. Аманто слишком расслабились, а люди… слишком устали терпеть. Слишком много гнева накопилось в их сердцах. Поэтому даже старики взяли в руки оружие и рубились отчаянно, не отступали. Это был бой не с целью победить, но забрать с собой в могилу как можно больше ненавистных пришельцев, уничтоживших их мечты, забравших их детей и внуков, не оставивших ни единой надежды на мирную и спокойную смерть. Хотя и с этой деревней всё было не то что бы в порядке: полдень на дворе – но не видно ни души. Однако, Сакамото Тацума лишь замедлил шаг, пересекая незримую границу между «в» и «вне». Но вот обернулся к подошедшему Кенджи. Тот что-то сказал. Но Тацума мотнул головой и продолжил тяжело шагать, крепко сжимая оглоблю телеги. Мизуки было сложно понять такое поведение – наследственный самурай, благородный, а тащит телегу наравне с собственным слугой. Видимо, слуга твердил ему о том же, и убедительно, потому что предводитель их жалкого воинства всё-таки сдался и отпустил оглоблю, уступая место. В этот момент Мизуки едва не налетел на идущего впереди, тот остановился, пристально глядя на своего господина. Мизуки никогда не слышал о том, чтобы шиноби следовали за нанимателем, да ещё и просто так. Но, как ни посмотри, на самурая тот не тянул. Да, слишком высок для тех, чьё главное оружие ловкость и скрытность, но за время службы в Эдо Мизуки повидал всякое, так что по походке мог определить, какому воинскому искусству человек был обучен. А этого видел в бою. Шиноби оглянулся, смерил странным взглядом, который в пору было бы назвать оскорбительным, и тут же отвернулся, зашагал дальше. Они успели дойти, наверное, уже до середины деревни, когда показался первый человек – девушка. Она перебежала дорогу, тут же скрывшись за высокими воротами зажиточного дома. Мизуки бывал в нём: дом старосты – старого извращенца и отъявленного негодяя. Поставщика. Информатора. Сакамото Тацума мельком глянул на ворота, но не остановился. И следом за ним вся процессия свернула с главной дороги. И дом, к которому он повёл, тоже был не маленький. Наверное, самый ветхий из всех, что попадались им на пути, но явно способный вместить их всех и ещё столько же. Не успел Мизуки миновать жалкий плетень, который и свинья-то перепрыгнет, а кто-то уже бежал к колодцу за водой, кто-то подхватывал раненых и тащил в дом. Сакамото останавливал то одного, то другого, что-то говорил – и человек уже бежал в другом направлении. Дело нашлось всем. Один Мизуки остался просто стоять и смотрел на этот муравейник. Возникло чувство, что эти люди здесь уже были, и просто вернулись после непродолжительного отсутствия. А он – просто увязавшийся за стаей чужак, которому нет дальше хода. И не только ему одному – рядом, в тени раскидистой яблони застыл тот самый человек, чья спина маячила перед носом всю дорогу сюда. Правда, рядом с собой он заметил его совсем не сразу. – Эй, господа хорошие, не желаете ли перекусить? Слишком крепкий для обычного крестьянина, в мешковатой одежде кажущийся тучным, Кенджи махнул им рукой, словно хозяин, приглашающий гостей в дом. Шиноби первым сдвинулся с места, снова оставляя его позади. Мизуки подумал немного – и, чувствуя себя до нельзя неловко, переступил порог следом. Чувствуя себя чужаком. Незваным гостем. Хотя большинство здесь были жителями его родной деревни, их взгляды обтекали его, не останавливаясь. А если иногда кто и глядел пристально – то тут же отводил глаза. Интересно, его попытаются прирезать этой ночью? За спиной раздался плеск воды, и Мизуки поспешил отойти в сторону, пропуская. Дом оказался хоть и большим, но устроенным самым простым образом – сразу за входом располагалось довольно вместительное помещение с открытым очагом не совсем по центру и большая глиняная печь вдоль всей дальней стены. Два коридора уходили в противоположенные стороны, именно туда несли раненых. Вода ещё не закипела, но двое – женщина и молодой парень – уже суетились у котла с кажущимися чистыми тряпками. Мизуки узнал Матсу и её сына – Масу. Она постарела с тех пор, как вместе с мужем-лекарем приходила в их дом. – Я могу чем-то помочь? – сам не ожидал от себя. Сделал шаг. – Эм-м-м… – в расширившихся глазах женщины мелькнул испуг, руки смяли серый подол. – Пожалуйста, – отвела она взгляд, – господин, не беспокойтесь, мы позаботимся о раненых… Ваша комната… Её… – Конечно же ты можешь помочь! Мизуки вздрогнул от неожиданного и такого неуместно-жизнерадостного сейчас голоса. А Сакамото вышел из тёмного проема коридора и не менее жизнерадостно и с не менее неожиданной силой хлопнул его по плечу. – У нас тут столько больных, что ничьи руки не будут лишними. Верно, Мазу? – Матсу, господин… – Так что отсыпь Мидсуки своих травок, пусть возьмёт на себя комнату с нашими героями. – Мизуки. – Что? – Меня зовут Мизуки, Сакамото… -сан. Пока договаривал, тот уже успел отойти в другой конец комнаты, на ходу отдавая новые распоряжения. Он вообще когда-нибудь устаёт?.. Вода в котле закипать никак не желала и Мизуки снова стоял, созерцая бегающих туда и сюда людей. Пока к нему не подошёл Кенджи и не протянул поднос, накрытый мешком. – Пойдёте в последнюю комнату, отнесите мальчишкам. – Кому?.. – Молодым господам, – подмигнул крестьянин. Еще ранее Мизуки заметил разительное отличие Кенджи и других слуг Сакамото Тацумы от уцелевших жителей его деревни – они не шарахались от него. А поведение некоторых даже впору можно было бы назвать непочтительным, по почему-то «господин» Матсу задевал сильнее. То ли Мизуки отвык от такого обращения, ведь для аманто все они были чем-то вроде скота, то ли… «То ли я больше не считаю себя в праве рассчитывать на уважительное отношение». Коридор оказался длинным и не таким уж тёмным. Хотя, если бы у всех комнат были такие же целые двери, как у последней, затянутые такой же плотной, почти не пропускающей свет, бумагой, то в нём стоял бы мрак в любое время суток. У самой двери Мизуки остановился, колеблясь – постучать или нет. В конце концов чуть стукнул ногой, перехватил поднос на одну руку, другой отодвинул дверь в сторону. В широкой и короткой комнате, с забитым почти наглухо окном, у одной стены лежал Куро, у другой – Широ. Прямо на полу. Оба тяжело дышали, лбы усыпало капельками пота. Лихорадка. У самой же двери сидел Кацура – с неестественно прямой спиной, будто вместо позвоночника ему в спину вставили негнущийся шест. Мизуки опустил поднос на пол прямо перед ним. – Поешь. Ровные, словно только что тщательно причёсанные чёрные волосы рассыпались в стороны, когда юноша поднял голову и посмотрел на него. Спокойный, чересчур спокойный взгляд. Особенно, если учесть обстоятельства их первой встречи. Тогда Мизуки заботило только одно… хотя он знал, в каком состоянии пленник – сделать ничего не смог. Или не захотел. Поэтому сейчас был готов ко всему – к ненависти, гневу... стыду, наконец. Но не к равнодушию. Или парень помутился рассудком? Да нет же, ночью он вполне себе прилично орудовал катаной, разве что плохо держался на ногах. Опустился на колено, снял мешок с подноса, взял в руки холодный кусок пирога и протянул. – Ешь. Кацура мотнул головой и уставился в пустоту за его спиной. Этот отрешенный взгляд заставил отступить и оставить его в покое, как и пирог. И подойти к Куро. Мизуки коснулся лба тыльной стороной ладони, потом шеи… и вздрогнул, когда огненная рука вдруг вцепилась в запястье. – Нашинкую, – процедил сквозь зубы парень. – На ровные. Тонкие. Кусочки. Слова вытянули из тела последние силы, и, едва Куро договорил, пальцы его разжались, и рука безжизненно упала на пол. – Живот надорвёшь, – донеслось от противоположенной стены. Не успел Мизуки оглянуться, как в дверь постучали, хоть та и была открыта. Матсу. Только после разрешающего кивка она переступила порог, нерешительно подошла и опустила небольшую глиняную миску с явно горячей водой на пол. Взялась за свисающую с края тряпку – но Мизуки постарался мягко отстранить её руки. – Я сам. – Как скажете, господин. Ушла, прикрыв за собой дверь. А Мизуки опустил тряпку в чашу, поморщился – вода и правда оказалась горячей, выжал. И почувствовал движение сбоку. – Что вы собираетесь делать, Мизуки-сан? Голос Кацуры звучал настороженно. – Обтереть… наверное. На самом деле Мизуки никогда таким не занимался и понятия не имел, что следует делать. И как. Но не признаваться же в этом? Коснулся мокрой тряпкой лба, провёл, стирая капельки пота, потом ниже, по щеке, шее – и нерешительно остановился на ключице. Юката на юном самурае была приветливо распахнута почти до самого пояса, но… Кацура опустился рядом на колени и положил ладонь поверх его замершей руки. – Лучше я. – Эм… Встал. Оглянулся на Широ, снова, как и Куро, впавшего в беспамятство, поднял глаза на потолок, вздохнул. И уронил взгляд обратно. На Кацуру. Следя поверх его плеча, как тонкая, белоснежная рука осторожно водит по обнаженной груди, заныривает под края юкаты, тщательно обтирая пот и грязь. От тряпицы идёт пар. Пальцы слегка розовеют. И в памяти всплывает образ доведенного до крайней степени возбуждения юноши. Беспомощного. Безмолвного. Опаляюще притягательного и невинного в охватившем его искусственном желании. – Ну ты… всё равно поешь обязательно, – чувствуя, как стали в миг сухими губы, пробормотал Мизуки, отступая. Спиной наткнулся на дверь. Нашарил вслепую щель, просунул пальцы. И поспешно покинул пыльную комнату, в которой почему-то стало слишком жарко. «Не вышло из меня сиделки». Из соседней комнаты донёсся стон. Бормотания. Мизуки пронёсся по коридору шальной лошадью, выскочил к очагу. – … на пару дней хватит, – авторитетно произнес Кенджи. На открытом огне вовсю кипела вода, в глиняной печи тоже пылал огонь и по помещению уже тянуло чем-то очень приятным и вкусным. А чуть в стороне он суетящихся женщин тесным кругом застыли трое: Сакамото Тацума и двое его слуг – Кенджи и ещё один, чьего имени Мизуки не знал. Его заметили и замолчали. – Как там наши герои? – улыбнулся Сакамото. Мизуки отвёл взгляд. – Всё ещё лихорадит. Сакамото кивнул. – Кстати, Мизуки-кун, не подсобишь ли нам с одной задачкой? Надо где-то взять провизию. Да уж, задачка. Интересно, они только сейчас задумались об этой проблеме? – Купить или украсть, – пожал плечами Кенджи. – В деревне ещё могли остаться запасы, – предположил Мизуки. – В погребах. В разрушенных домах. – … Тори, сколько у нас на ногах? Парень, чьего имени Мизуки до этого не знал, помотал головой. – Кроме нас, господин, ещё пять-шесть человек. Странно, Мизуки казалось, что больше. Но раз так мало, то и речи быть не может о вылазке. В этой деревне им нельзя оставлять раненных без защиты. Хотя он предупреждал об этом Сакамото, когда решали, куда идти. Но у них было слишком много раненных и слишком мало сил, чтобы отправляться в неизвестное место. – Можно поговорить со старостой. Все трое уставились на него сильно вопросительно. – Нет, я тебя не отпущу, – мотнул головой Сакамото. – Он умудрился переманить моих людей менее, чем за сутки. – Не доверяете? Мог бы и не спрашивать. Какое доверие может быть к тому, кто был на побегушках у аманто? И не просто на побегушках… Мизуки честно рассказал о себе Сакамото после ночного побоища. Он собирался уйти. Не знал – куда, хотя думал об этом. Но Сакамото тогда сказал те же слова: «Я тебя не отпущу». Словно имел на это право. Но эти слова стали спасением. – Нидзуки-кун. Мы не знаем, как много людей перешло на сторону аманто, где они и каковы их цели. Ты знаешь некоторых, они знают тебя. Но, как думаешь, сколько из них уже в курсе твоего предательства? Или ты не заметил радушного приема, устроенного нам сегодня? Подумать только, Сакамото беспокоит его безопасность! Дважды предателя. – Так что пока, раз уж уход за ранеными тебе не по зубам, сходи ополоснись. В левом крыле есть несколько свободных комнат – отдохни. Мизуки вздохнул. – Мизуки, а не Нидзуки, Сакамото-сан. – Что? – Меня зовут Мизуки. Совету отдохнуть он не последовал. Хотя привести себя в порядок не помешало. Мурашки от купания в холодной воде ещё бегали по коже, когда Мизуки покинул двор. При нём была его родовая катана, почти чистое кимоно и духовая трубка с запасом дротиков.