Широяша: История Белого Демона

Скрип колёс действует на нервы, а каждый ухаб отдаётся в плече тупым елозаньем копья. Которое в него воткнули, а вытащить забыли. – Зура, а Зура… Я писать хочу. Такасуги оглядывается так резко, словно его угостили плетью. Лежащему на повозке Гинтоки видно холку еле живой лошадки, тянущей телегу, Анзу со связанными за спиной руками и, конечно же, остановившегося Такасуги – от его спокойствия и невозмутимости, выставленных напоказ там, в городе, не осталось и следа. Но прежде чем телега успевает поравняться с ним, на пути скрестившихся взглядов возникает Кацура. Брови сведены, глаза широко раскрыты, а губы поджаты. От его сдержанности тоже уже мало что осталось. – Следи за пленницей. Низкий, напряженный голос обращен к Такасуги. Когда Кацура исчезает из поля зрения, Гинтоки снова встречается с ним взглядом. И выплёскивающееся через край бешенство в его глазах кажется лучшим лекарством для скулящего и отказывающегося подчиняться тела. Но вот телега налетает на тощий зад лошади, вынужденной остановиться из-за повисшего на поводьях Кацуры, и Гинтоки отворачивается, чтобы скрыть выражение своего лица. Кусает губы. У него нет сил даже просто вцепиться в край повозки, чтобы как-то смягчить отдачу от резкой остановки. Точнее, силы есть, но вот поднять правую руку ну никак не получается, а левую хоть и можно согнуть в локте, но пальцами не пошевелить, не то что схватиться ими. Под плечи подхватывают, помогая сесть. Спрыгивает он уже сам. Головокружение бросает на край повозки, и прямо простреленным плечом. Но в последний момент Кацура подставляет руку – и остаётся только уронить взгляд на землю. – Хочу в кустики. – Тц! Интересно, насколько хватит Такасуги прежде, чем он всерьёз попытается его убить? Учитывая, что едут они чёрт знает куда как раз для обратного. Лечить. Бред, конечно. Если такое место и существует, с чего эти двое решили, что их туда пустят? Потому что у них Анзу? Или Квадратный Шо? Пока Кацура молча и послушно ведёт его на обочину, Гинтоки косится на коричневую ленту дороги, на зелень, вплотную подступающую к ней. Как давно им перестали попадаться люди на пути неизвестно куда? А поля сменились лесом? Да ещё таким… Словно они и не в Японии больше: стволы деревьев – не обхватишь, а листья размером с ладонь кузнеца и толщиной с ячменную лепёшку. Спину прожигает взгляд с дороги. Но Гинтоки смотрит на сочный и зелёный, покрытый тонкими волосками лист прямо перед собой, пока Кацура занят развязыванием его пояса. Но вот тот разгибается и заходит за спину. Что же... дальше он как-нибудь сам. – Зачем ты делаешь это? Голос Кацуры тих. Струя ударяет в упитанную лоснящуюся листву – и Гинтоки облегчённо выдыхает. – Делаю что? – Пытаешься вывести его из себя. – Разве только его? – Гинтоки, тебе, наверное, унизительно чувствовать себя таким… зависимым, но если ты думаешь, что мы тебя жалеем... – Я? – Гинтоки оборачивается. – Ну что ты… я просто в восторге. Кацура смотрит вниз, на его повисшие плетьми руки, и поджимает губы. Поправляет хакама. Берётся за пояс. – Хочешь или нет, но мы… – Не хочу, – перебивать уже входит в привычку. – Вы ничего мне не должны. Кадзума и Мизуки скоро должны вернуться. Тацума велел вам ждать их... а не тащить меня к чёрту на кулички! Что это? Что за скорбное выражение? – Зура, не строй из себя мученика. Со своими проблемами я разберусь сам! – скопившаяся злость выталкивает слова без спроса. – Или считаешь себя ответственным за меня? Почему? Потому что пожили немного под одной крышей? Пояс завязан. Быть может, несколько туже, чем нужно. Комок в горле. Не выплюнуть. А взгляд Кацуры наконец-то черствеет. – Брось. Я вам никто, и вы мне – тоже. Возвращайтесь в гостиницу, потрахайтесь. Наконец-то мешать никто не будет. Удар. Гинтоки сгибает пополам. Всего лишь рукоять катаны – а кажется, что в живот всадили нож. Второй удар. От него в голове раздаётся звон. И Гинтоки обнаруживает себя в густой траве, почему-то начисто пропустив момент падения. А нависающее над ним лицо серьёзно как никогда. – Меня зовут не Зура, а Кацура Котаро. И мне всё равно, кем ты меня считаешь. Не успевает Гинтоки придумать, что ответить, а его уже вздёргивают на ноги. В четыре руки. Оказывается, Такасуги тоже умудрился подойти. – Дело ваше… Обочина, телега. Гинтоки мотает головой. Но Такасуги безо всяких церемоний толкает его к повозке, а уже запрыгнувший туда Кацура втаскивает наверх. Чёрт подери, с ним обращаются как с невольником. Снова скрип колёс, снова тряска на ухабах. А солнце начинает садиться. Его почти не видно за верхушками деревьев, и уже не разглядеть ничего по сторонам, только самые близкие стволы, да непролазный кустарник. Словно кто-то специально посадил их так часто, живым забором отгородившись от случайных путников. Кажется, или нет, что Анзу ускорила шаг? Но лошадка трясёт крупом явно куда активней. Шелест. Рука тянется к бедру… но, увы, лишь в воображении. А наяву Гинтоки кажется, будто левую руку обвила колючая лоза, а правую сдавливают пудовые колодки. Вот нападут на них сейчас, что будете делать, идиоты? И что будет делать он сам? Словно услышав его мысли, Такасуги замедляет шаг, чтобы поравняться с Анзу. И Гинтоки чудится блеск катаны, приставленный к её горлу – но со спины, да ещё и из-за лошади, не разглядеть. Чернота тянется от земли всё выше, вместе с холодом. Теряющее краски небо прорезают редкие оранжевыми трещины. А дорога всё уже – со встречной телегой, если таковая будет, теперь не разъехаться. Анзу спотыкается, но Такасуги не даёт ей упасть. А Гинтоки щурится – ему кажется, что от долгого лежания у него повредилось зрение. Впереди что-то мерцает? Огни? Странно, но над лесом не поднимается ни дымка. Что же это за огонь-то такой, не чадящий? Аманто?! Приближается чёрная стена леса. Но это не тупик, там точно поворот, а за поворотом… Люди. С факелами. На этот раз за поводья дёргает Такасуги, и телега вновь резко останавливается, налетая на избитый лошадиный зад и заставляя скривиться от прострелившей плечо боли. Всё. Приехали. Упершись ногами в дно повозки, Гинтоки прикидывает, как бы половчее перекинуть себя за борт. И косится на тело рядом с собой – кажется, оно ещё дышит. А слух ловит малейший звук. Потому что зрение фиксирует лишь тёмные силуэты. За спиной раздаётся шорох – но это Кацура, всю дорогу держащийся позади. Должен быть он. – Не двигайся, – еле слышное задувает в ухо. Точно Зура. – Как скажешь, – отзывается так же тихо. – А то я уже собирался навалять им всем. – Ещё успеешь. – Что-то сомневаюсь. Вот впереди новое движение, от людей с факелами отделяется фигура и начинает приближаться. – Чего вы хотите? – голос еле живой и хриплый. Но без страха. – А ты не догадываешься, старик? – ответ Такасуги тоже далёк от любезного. Только Гинтоки готов поклясться, что тот сам не в курсе, чего именно ему надо. И Кацура тоже. Разве что… – Дедушка! Шо! Шо ранен! Не вцепись Такасуги ей в загривок – Анзу бы уже бежала к своему родичу. А так только упала на колени. Гинтоки вытягивает шею и на этот раз отчетливо видит приставленный к шее девушки клинок. – Старик, если хочешь получить внучку живой, как и её ненаглядного – тащи сюда свой эликсир. Или что там у вас за шаманство. Вот зря он. Мог бы и не раскрываться так сразу. Сейчас подсунут какую-нибудь бражку… Вскрик заставляет дёрнуться. И прикусить язык. А сбоку уже выходит Кацура… кого-то выпнув перед собой. Из повозки ни черта не видно, но никто не собирается обеспечивать Гинтоки лучший обзор. – Давайте решим дело миром? – начинает Кацура вежливо, а напряжение в его голосе практически незаметно. – Вы же не хотите на глазах всей деревни рискнуть жизнями трёх односельчан? Тем более, что одна из них – ваша кровь и плоть? Впереди что-то происходят, до Гинтоки доносятся отголоски спора, вокруг первого подошедшего уже толпятся ещё несколько темных силуэтов. Глаза начинают слезиться. – Зура, я жрать хочу. Голоса смолкают. Кацура оглядывается, но выражения его лица не разглядеть. Гинтоки закатывает глаза и смотрит на звёзды. Выглянули. Надо же. – Не тяни, старик, – подаёт голос Такасуги. – А то у меня уже рука затекла. Вдруг сорвётся? – Дедушка, умоляю, – продолжает причитать Анзу. – Спаси Шо, прошу… – Не могу. От неожиданности Гинтоки даже прерывает любование уже почти ночным небом. Не то что бы он ожидал, что им так быстро уступят, но что откажут… Фигура приближается, останавливается у лошади. – Шутить вздумал, старик? Теперь катана Такасуги нависает над девушкой сверху. Над склонённой головой. – Я не могу принести эликсир, потому что у нас его нет. Если вам нужно лечение… вам придётся зайти в деревню. Кацура вдруг бросается вперёд – зачем, становится ясно мгновением позже, когда Гинтоки видит пытающегося убежать на четвереньках долговязого, похожего на богомола, парня. Но нога в гета упирается ему в спину и пригвождает к земле. И Кацура отбрасывает за спину распустившиеся волосы, сейчас он похож на девушку как никогда. – Поясните, пожалуйста. Подошедший поворачивает к нему голову, и Гинтоки опять кажется, что с его зрением что-то не то, потому что этот «старик» и «дедушка» выглядит лет на тридцать максимум, а то и вовсе – ровесником Кадзумы. – В центре деревни есть озеро, – хотя голос у него скрипуч, как у древней развалины. – Если погрузить в эти воды даже смертельно раненого человека, его раны затянутся. Гинтоки снова запрокидывает голову, чувствуя уже набитую деревянным бортом шишку на затылке, и позволяет звёздному сиянию окутать себя. Вокруг наконец-то устанавливается тишина. Даже Анзу больше не бормочет. Только бьёт копытом лошадь, явно почуявшая воду и запах свежей, сочной соломы. Кажется, в этой деревне всё сочное и вкусное. Но, несмотря на тон «дедушки», сделавшийся вдруг таким благодушным, принимать его предложение вовсе не хочется. Лучше уж жевать чёрствый хлеб и месяцами восстанавливать силы, чем лезть в капкан. Только вот дадут ли им теперь уйти? Заложники… Сморгнув резь в глазах, Гинтоки косится на Квадратного Шо, укрытого по подбородок серым одеялом. – Зура!.. Что б тебя. На самом деле, без помощи рук сесть совсем не трудно. Как и перекинуть ноги через борт. Да и, спрыгнув, можно обойтись без головокружения – в такой-то темноте. Труднее было сложить два плюс два. Когда свет факелов падает на него, а Кацура зачем-то выбрасывает руку, словно пытаясь остановить, Гинтоки чувствует на себе те самые взгляды. Взгляды, преследующие его всю жизнь. Цвет его волос, цвет его глаз… – Мне нужен дом, чтобы переночевать, – он устал, он зол. – Немного еды. И поговорить с вашим старейшиной. – К-кто ты такой?.. – Мне кажется, вы знаете.