Широяша: История Белого Демона

– … может, ну его, а? От собственного заискивающего тона тошнит, но это последняя попытка убедить, открыть глаза этим двоим на всю глупость и опасность их затеи. А ведь, вроде не дети, чтобы верить в сказки… Но, вообще-то, в словах Кацуры есть смысл. Не то что бы Гинтоки понравилась его идея – как и Такасуги, судя по гуляющим желвакам – но если и предпринимать что, то только сейчас. Пока староста оставил их в покое. – Как вы оба мне надоели… Опираясь на катану, Такасуги поднимается на ноги. Сверлит Кацуру взглядом. – Эй, ты действительно думаешь, что я оставлю тебя здесь одного? Что за странное выражение лица? Что за странная атмосфера? – Шинске… Кацура смотрит на Такасуги снизу-вверх, плечи опущены, но спина прямая. Пальцы сминают ткань хакама. Кажется, между ними идет какой-то беззвучный диалог. Слишком приторно. – А вообще, знаете, что? – Гинтоки встаёт на одно колено. – Оставайтесь здесь оба. А я пока… – … сбежишь? И откуда только такая слаженность и такое поразительное сходство во взглядах? Уж лучше бы и дальше друг на друга пялились, голубки. – За кого вы меня принимаете, а? Окунусь я в это ваше проклятое озеро, окунусь… Гинтоки поднимается на обе ноги. Кацура пристально следит за ним и, не глядя на Такасуги, произносит: – Шинске, я справлюсь. Просто не задерживайтесь там слишком долго. – Да говорю же, я сам! – А-а-а! – Такасуги задирает подбородок к потолку и зажмуривается, чтобы уже через мгновение снова распахнуть глаза. – ДОСТАЛИ!!! Рукоять украшенной серебряной резьбой катаны рассекает воздух у самого носа Кацуры и замирает. – Ты! Сидишь здесь. Ждёшь. Если нас будут искать, скажешь, что вышли по нужде! Резкий поворот и не терпящий возражений взгляд обдаёт Гинтоки кипятком. – От меня ни шагу. Мне плевать, в кого ты там превратишься – в бабу, в ребёнка или животное. Но в озере этом бултыхаться будешь, пока все раны не заживут! А если этого не произойдёт, я вырежу чёртову деревню за такие шутки!!! «Напугал, тоже мне…» Но, неужели, он действительно согласен оставить здесь Кацуру? Конечно, если они трое исчезнут из комнаты, вся деревня встанет на уши, да и ждать милости, что их добровольно отведут к лечебному водоёму – глупо. Однако, не слишком ли это неблагоразумно? Чёрт подери, Кацура выглядит таким непреклонным, что и не возразишь. Остаётся только молча кивнуть и последовать за Такасуги, уже распахнувшим сёдзи во двор. – Зура, – переступив порог одной ногой, Гинтоки останавливается, но не оборачивается. – Не ешь и не пей здесь ничего. Несколько мгновений тишины. И невозмутимый ответ: «Хорошо». Вздохнув, Гинтоки спрыгивает на землю, подходит к застывшему в паре шагов Такасуги и замечает, с какой задумчивостью тот смотрит на каменную стену – высотой почти в два его роста – ограждающую двор. И тут же идея незаметно покинуть владения старосты начинает казаться провальной. – Я мог бы тебя туда втащить… В неторопливом и спокойном голосе Такасуги чудится издёвка. – Ни за что. – Можно обвязать веревкой за пояс, – продолжает тот. – Или тебе больше понравится быть привязанным к спине? Гинтоки оглядывается назад и видит, что там, в глубине комнаты при свете чадящей лучины, Кацура уже развязывает мешок. Да они издеваются?! Нет-нет-нет! Такого позора он не переживёт! Хватит уже того, что Кацура помогал ему штаны снимать! Взгляд падает на ворота. Они далеко, почти за поворотом и видны не целиком, но, кажется, там никого нет. – Может, просто выйдем? Такасуги тоже поворачивает голову. И Гинтоки готов поклясться, что заметил, как поджались его губы. – Странно, что они не выставили охрану. Да, странно, но сейчас Гинтоки это неважно. Обойдя Такасуги, он уже идёт к воротам. В любой момент из дома может кто-нибудь выйти или прийти в отведённую им комнату и обнаружить одного Кацуру – медлить нельзя. Как только местные обсудят между собой их участь, тут же заявятся. Остаётся только надеяться, что водичка в этом их озерке делает своё дело быстро, потому что иначе… «Я не позволю им погибнуть из-за меня.» Прежде, чем снять с ворот засов, Такасуги застывает, прислушиваясь. Гинтоки тоже – но с той стороны, кажется, никого. Дело даже не в звуках. Он вообще не чувствует присутствия живых существ. И, действительно, охраны за воротами нет. Как и каких бы то ни было людей на улице. А ведь когда они шли сюда, по обе стороны дороги толпилось столько народа – куда только делись? Неужели спокойно разошлись по домам? Кстати… – Кстати. А где это озеро-то? Судя по изумленному взгляду Такасуги, он тоже об этом ещё не задумывался. Но взлетевшие на лоб брови быстро возвращаются обратно, а распахнувшиеся глаза сужаются до обычных щёлочек: Такасуги разворачивается, отходит на несколько шагов назад – для разбега – и тут же срывается с места, нога касается стены, рука хватается за деревянный выступ на воротах… и вот он уже наверху. «У меня бы это вышло тише и быстрее». Но выбирать не приходится. И время идёт. А Такасуги всё ещё осматривает окрестности. – Что, так сложно найти озеро? Знаешь… это такое большое углубление в земле, заполненное водой. – Заткнись. Ну что за человек. Откуда Гинтоки знать, может он озера в глаза никогда не видел? Легкий ветерок щекочет шею. Пояс оттягивает катана – Кацура прицепил её ему ещё в городе. И пусть ею не воспользоваться, так спокойнее. Хоть и непривычно бьёт по ногам. Сам Гинтоки обычно засовывает ножны за пояс чуть дальше и выше, да и не крепит никогда никакими шнурками… Процесс рассматривания кончика катаны, почти касающегося колена, прерывает Такасуги, таки спрыгнув со стены. – За мной. – Да-да, слушаюсь и повинуюсь… Приходится бежать. То ли Такасуги так пытается восполнить потерянное время, то ли издевается, но больше волнует другое – улицы пусты. Абсолютно. Хоть и ночь на дворе, но ещё даже не полночь. Да и свет в домах горит. Странно. Поворот, длинный переулок, раскинувшееся поле, разделённое узкой дорожкой, приближающаяся стена леса. Или не совсем? Кажется, впереди обрыв. Что-то не так. Гинтоки замедляет бег, Такасуги впереди, в нескольких шагах. Вдруг останавливается. Оглядывается. И впервые в жизни Гинтоки видит на его лице панику. Люди. Много. Со всех сторон. От обрыва тянет сыростью, значит, озеро там, но путь преграждает ряд воинов с обнажёнными мечами. А со стороны деревни, через поля, утопая в грязи и топча ростки, приближается неровная полоса крестьян, выставивших перед собой мотыги и топоры. А небо… небо чертовски чистое, усеянное несчетной росой блестящих звёзд – слишком красивое для такого унылого зрелища. Гинтоки пятится. Пока не оказывается рядом с Такасуги. – Ещё приказы будут, господин командующий? – Стой за мной и не отсвечивай. Ладно, в конце концов, стоя спиной к спине можно хотя бы держать окруживших их в поле зрения. Только вот толку-то? Огонь. Один за другим вспыхивают факелы. Но вот пылающая полоса расходится – со стороны обрыва – и пропускает старосту. До него не меньше десятка шагов, но видно опустившиеся дуги бровей, скрывшие глаза. – Понимаю ваше нетерпение, но разве это вежливо – уходить, не попрощавшись? За неровной линией воинов беззвучно натягиваются и поднимаются луки. – А мы не насовсем. Одна нога здесь, другая там, – Гинтоки оглядывается и вновь возвращает взгляд на старика в теле юноши. – Однако, сколько людей собралось нас проводить… – Увы, – староста небрежно пожимает плечами и чуть поднимает голову, на его лице становится видно что-то вроде искреннего сожаления. – Просто все они пожелали лично убедиться в смерти чужаков, посмевших нарушить их покой. – Покой?! – смешок Такасуги какой-то странный, резкий, на высокой ноте, резанувшей слух. – Разве можно жить спокойно, зная, что сидишь на сокровище, за которым в любое время могут прийти?! По спине пробегает холодок. Её больше никто не прикрывает, а судя по приближающимся хлюпающим звукам – мотыги и топоры всё ближе, но Такасуги очень захотелось поговорить со старостой лицом к лицу. Что б его... – Рад, что вы это понимаете. Кстати, а где третий? Да, неудобно получилось. А ведь казалось, с ними действительно собирались поговорить... а вместо этого предугадали их попытку добраться до озера и устроили засаду. Только вот разве не проще было напасть в доме? Или просто не успели? Собрались тут всем селом лясы поточить… – Не слышу ответа. Гинтоки не надо смотреть на Такасуги, чтобы догадаться, в каком он состоянии. А ведь Кацура на полном серьёзе собирался уговорить этих людей прекратить, пусть сейчас у них тут рай на земле, но если… Нет, КОГДА придут аманто, они ведь не просто заберут своё, но и от деревни камня на камне не оставят. – Какая разница? Выступая вперед, Гинтоки задевает бедром руку Такасуги, сжимающую катану. – При первой возможности, беги, – негромко. – Я сам выберусь. И снова уже во весь голос: – Может, он уже далеко отсюда? Быть может, уже рассказывает о вас кому-то, а? Ты же умный, староста-сан. Единственный способ спасти твоих людей – это поговорить с нами по-хорошему… – Никто не покидал деревню. И никакой угрозы вы не представляете. Из темноты рядом со старостой возникает человек. Длинная седая прядь. Лошадиная физиономия. В последний раз Гинтоки видел его лежащим на полу, с дважды проткнутым легким. – Рад, что тебе уже лучше, Дайки. – А тебе, смотрю, нет, – высушенные губы дергаются в усмешке. – Как рука? Болит? – Не особо… Царапины на мне всегда быстро заживают. – Ну-ну, – ещё одна усмешка и Дайки поворачивается к старосте. – Их бросили их же товарищи. А сами они уже далеко. Так что никаких последствий не будет. Вот и всё. Никакой блеф больше не поможет. Староста вздыхает и поднимает руку. – Слышал, вы не плохие воины. Не хочу рисковать, так что… Луки за его спиной задираются выше. – Такасуги… Пусть назвать это возможностью сложно, но ещё немного – и будет поздно. Если Такасуги бросится на крестьян сейчас – ещё есть шанс застать их врасплох. – … позаботься о Кацуре. От отвратного чувства собственного бессилия ноги срастаются с землей, да и мёртвое плечо тянет в сторону, но он всё ещё в состоянии увернуться от пары-тройки стрел. А вот и еле заметный блеск наконечников, срывающихся с тетивы. Свист. И закрывшая обзор спина. Новый свист – уже стали, и треск ломающихся стрел. – Такасуги! – Терпеть не могу, когда ты держишь меня за слабака, – взгляд через плечо непривычно спокоен. – Я расчищу тебе путь. Не успевает Гинтоки и рта раскрыть, как Такасуги бросается вперед. Прямо на старосту. Бежать за ним легко, можно даже немного собраться с мыслями. Перед старостой выскакивает воин – и от скрежета оружия позвоночник взрывает жар. Оттолкнувшись от земли, Гинтоки взлетает на замершую перед ним спину. И прыгает вперед. В неизвестность. За обрывом тьма. Ни намека на блеск воды. Падение в черноту. Плеск. Тёплая густая жижа подобна разварившейся лапше. Забивается в нос и в горло. Попытка всплыть – пронзившая от запястья до шеи боль, словно кто-то снова кромсает сухожилия, разрывает мышцы и выдавливает кровь из вен. Глубоко. «Идиот»