Широяша: История Белого Демона

Буддийские храмы Кадзума находил… прекрасными. В отличии от их бритоголовых обитателей. Но этот храм, представший его взору после почти трёх часов шатания по густому подлеску, вызвал не восхищение, а, скорее, жалость – некогда яркая красная краска выцвела и порыжела, а чёрные как смоль крыши выгорели до серости. Что до монахов – изможденных, но очень упёртых – на них время и потеря статуса также оставили свой отпечаток. Но это не мешало им заниматься ежедневной суетой: вроде готовки пищи, уборки, групповой тренировки или ритуальных самоистязаний. Оставалось только удивляться, откуда в этих костлявых телах берутся силы, чтобы выполнять такие энергичные взмахи и выпады в едином, надо сказать, гипнотизирующем ритме, при этом не демонстрируя ни капли усталости. А ведь прошло всего ничего с тех пор, как государственной религией объявили синтоизм… Хотя, зато теперь монахам уж точно ничего не мешало погрузиться в столь лелеемый ими аскетизм. Во всех смыслах. Но зачем им Сакамото и кучка беглых крестьян? Сейчас, когда в стране творится чёрт знает что, вряд ли кому-то есть дело до табличек. Конечно, во многих селах и даже городах учёт населения ещё только начинает переходить обратно к синтоистским храмам, и разрешение на отъезд или переезд в другое место пока выдаётся буддийскими монахами... но чтобы они ловили беглых? Такого Кадзума не слышал. Хотя, кому какое дело до причин? Всё, что нужно сделать – это найти, где заперли пленников, и освободить их. Но до темноты ещё слишком далеко, не сидеть же весь день на заборе, прячась под навесом над воротами? Да и Сакураи, оставленный в лесу, может привлечь ненужное внимание… Кадзума вздохнул и бросил взгляд на широкую дорогу, змеящуюся по холму и уходящую к городу. Вот надо было переться по лесу?!. А солнце уже начало припекать. А ведь совсем скоро лето. Ритмичные вдохи-выдохи смолкли – тренировка монахов то ли закончилась, то ли прервалась, и внутренний двор храма начал пустеть. Потные, полуголые аскеты потянулись внутрь порыжевшего здания, давно требующего хотя бы небольшого ремонта, а Кадзума ухватился за край навеса, под которым прятался, забрался на него, собрался – и бросил тело на крышу колодца, оттуда – на навес над первым этажом главного храма. И ползком, держась самой темной тени, на другую сторону здания. Примеченная им пара монахов с котлом как раз остановилась у двери сарая, подпёртого толстым бревном. Вот, значит, где. Ждать, пока монахи выйдут обратно, пришлось совсем недолго – этого времени как раз хватило бы, чтобы выдать пленным обед. Как только путь оказался свободен, Кадзума бесшумно спрыгнул на землю и двинулся в обход сарая. Заглянул в широкую щель. И тут же поморщился – в нос ударил запах немытых тел вперемешку с вонью испражнений. «Бедняга Тацума, держись, я уже рядом» Бревно трогать не стал, забрался на крышу. Разбор черепицы занял какое-то время, но зато Кадзума мог быть спокоен, что его проникновение до поры до времени останется незамеченным снаружи. Спрыгнул вниз в полной тишине. Люди, связанные по рукам и ногам, словно кони, прижались к стенам, но в глазах их застыл не страх, а надежда. – Ты! Узнав кузнеца, Кадзума не остановил на нём взгляда. Ему нужен был Сакамото. И тот сам обратил на себя внимание, отставив кривую плошку с недоеденным месивом и поднявшись с земли. Честно говоря, не сделай он этого, Кадзума вполне мог и не узнать своего господина. Настолько потрепанной стала его одежда. Настолько свалялись и повисли сосульками волосы. Разве что пронзительные глаза не потеряли своей ясной чистоты. – Чертовки рад тебя видеть. Это было даже больше, чем мог Кадзума рассчитывать. Интересно, удостоился бы он таких слов, просто вернувшись с задания? – И я, мой господин. – Ты один? У тебя уже есть план, как вытащить нас отсюда? «Нас?» – Мой господин… О том, что нужно будет вывести из сарая двадцать человек, Кадзума даже не подумал. Но пришлось задуматься сейчас… За несколько дней те превратились в еле стоящие на ногах мумии – что и понятно, монахам самим жрать нечего, так что пленным перепадал самый минимум – и бойцы из них в нынешнем состоянии совсем некудышные. Хотя и раньше то… Да, если их умудрились схватить те аскеты с шестами, когда они были полны сил, то сейчас справиться и подавно не смогут. И даже если у Кадзумы получится вывести их за территорию храма… то незаметно явно не незаметно. Не такую ораву. А, значит, боя не избежать. – Мой господин, – повторил Кадзума, вставая на колени. – Увы, но не в моих силах спасти всех. Но вас я обязательно… – Об этом не может быть и речи. Краем глаза Кадзума уставился на тучного здоровяка… за несколько дней поста Кенджи схуднул не сильно, да и, судя по вмиг ставшему презрительным взгляду, ума не набрался тоже. «Дурак. Сейчас ты должен не молчать, а уговаривать Тацуму позволить мне спасти его одного. Разве не так должны поступать его благодарные последователи? Кто как не Тацума ваш спаситель? Что, решили, что теперь всю жизнь будете прятаться за его самоуверенной спиной?!» – Мой господин… – Один я не уйду и точка. Прелая солома, зажатая в кулаках, показалась липкой. Кадзума расслабил пальцы. – Хорошо, мой господин. Я… постараюсь что-нибудь придумать. Он уже встал и приготовился к прыжку, но вдруг заданный вопрос остановил его: – С ребятами всё в порядке? – Насколько я могу судить, да, мой господин. – Хорошо, об остальном поговорим, когда вытащите нас. Только поторопитесь. Судя по тому, что я слышал... нас скоро отправят куда-то. «Не куда-то, а на казнь. Скорее всего Ишимидзу привлёк бойцов из храма для сбора недостающих жертв для показушного кровопролития... Можно даже догадаться, что он мог пообещать храму.» – Как скоро? – Завтра. Вдох. Выдох. Прощальный взгляд. Прыжок – и вот он уже на крыше сарая. Черепица ложится ровно, прикрывая, но не заделывая проход. Хотя, вряд ли он им ещё воспользуется. *** И кто бы мог подумать, что в лесу так гадко? Да в клетке у аманто и то комфортнее, чем на холодной земле, среди колючей травы и кустов, полчищ насекомых и вездесущего ветра. Первую ночь Саку вообще заснуть не смог, так и просидел под деревом, заткнув уши и дёргаясь каждый раз, когда казалось, что под одежду пробралось что-то мелкое, наглое и кусачее. Или скользкое и противное. Правда, к утру всё-таки отрубился, но проснувшись от того, что с одной стороны, от земли, невыносимо холодно, а с другой – солнце припекло – невозможно жарко, первым делом бросился проверять, не заполз ли кто в уши. Но после проверки, когда паника немного улеглась, вновь дал о себе знать отступивший на второй план голод. Но рядом не было никого, кто мог бы поймать или собрать что-нибудь на обед. А куда податься – Саку просто не знал. В город? А вдруг там эти, лысые с палками? Да и, если даже и удастся пробраться в гостиницу, к Гинтоки и остальным, то вряд ли его, сбежавшего труса, радушно встретят и захотят накормить. Скорее вежливо намекнут на харакири. Вот если бы только на него наткнулись какие-нибудь добрые, богатые и нелюбопытные люди, лишённые корысти и патриотизма... Но случилось обратное. Когда на третий день запасы еды, собранной на месте разгромленной стоянки, подошли к концу, и сырой рис перестал казаться таким уж несъедобным, Саку разбудил пинок под рёбра. Его нашёл самый злобный, корыстный и подозрительный человек из всех, кого он только знал. Правда, какая именно корысть толкнула первого помощника главного на продажу Кацуры Котаро аманто – он не знал, но был уверен, что весомая. В конце концов, ниндзя тем и отличаются от самураев, что пекутся не о чести и господине, а о собственной выгоде. Так говорил Хидео. И так оно и оказалось. По крайней мере – отчасти. Подонок этот Кадзума тот ещё. Взял и потащил к лысым с палками. Хотя, предложи он проводить до города, Саку бы сильнее взволновался. То, что Кадзума, узнав про его трусость, промолчал, ещё не значило, что его поступок спокойно воспримут остальные. Особенно не хотелось попасться под руку Такасуги... В общем, деваться было некуда, и Саку сидел в кустах, ждал возвращения ниндзя, чутко прислушиваясь к собственному телу и пресекая попытки насекомых полакомиться своей кровушкой на корню, когда... вдруг услышал звон. Или "звяк". Одинокий, довольно мелодичный и уже знакомый. Оборачиваться и искать взглядом обладателя посоха с металлическим набалдашником и колокольчиками даже не пришло в голову. Хватило и того, что он видел его там, на поляне, где главный велел разбить лагерь, и где на них напали лысые с палками. Правда, обладателя музыкального посоха Саку заметил немного позже, когда, прячась от монахов, выглянул из оврага в корнях раскидистого дуба убедиться, что те покидают разгромленный лагерь. Это тоже был монах. Только не лысый. В широкой соломенной шляпе и с позолоченным, сначала так показалось, посохом. Он стоял в стороне и смотрел в спины уводимых людей. И его чёрное кимоно бросалось в глаза сильнее, чем длинная палка с кольцом и колокольчиками. Саку запомнил их звон. Потому что, когда звук проник в его голову, фигура этого парня в чёрном облачении пропала – не растаяла, не провалилась сквозь землю, нет, просто вот только что была, а вот её уже нет. Только куст с широкими, почти круглыми листами, остался покачиваться. Дух? Или бог? Саку верил в синтоистских богов, и не верил ни в какого Будду. И хотя в их деревне, как и в других, стоял буддийский храм, жители строили и ходили молиться в несколько небольших, очень скромных храмов-синто. За одним таким следила его мать, более других почитавшая духа гор – покровителя их семьи. Правда, почему–то, не спасшего ни её саму, ни её сына... Впрочем, Саку же жив? Так вот этот странный монах в соломенной шляпе показался ему богом. Может, одним из мелких, потому что не подходил ни под одно известное Саку описание. Впрочем, Гинтоки он тоже поначалу посчитал за пойманного пришельцами маленького белого лиса, зачем-то принявшего человеческую форму. Да и потом... когда эти невежественные крестьяне по углам шушукались, что мол Гинтоки – амантовское отродье, не верил. Хотя и было время, когда подозревал что-то подобное. А всё потому, что не стал бы аманто так драться на арене, как дрался Гинтоки. И его непобедимость, его сила... Нет, Саку до сих пор немного казалось, что Гинтоки не человек, а ками, дух, божество. Правда, разговаривать с ним порой было невозможно! Саку даже срывался на крик. Но глупо ждать сочувствия или понимания от демонического лиса... Ками – на то и ками, для них, в отличии от людей, не существует добра и зла. Как не существует его для природы. И что бы они не делали, что бы не говорили – лишь Саку решать, как к этому относиться и какие решения принимать. Но как отнестись к появлению духа с музыкальным посохом, он ещё не решил. Да и вообще думать о нём забыл. Пока не услышал сейчас этот звук снова. Звук, от которого душа ушла в пятки, а спина зачесалась с такой силой, будто кто-то специально щекотал его по позвоночнику пушистой соломинкой. Но Саку на поддавался соблазну и сидел, не шевелясь. Чувствуя взгляд, или даже несколько. Сосредоточенный на хрупкой веточке прямо перед собой. Сосредоточенный так сильно, что даже не вздрогнул, когда через кусты перемахнула чёрная тень и хлопнула по зудящей спине. – Не думал, что ты ещё здесь. – Сам от себя не ожидал... – пробормотал в ответ, сглатывая и осторожно оборачиваясь. Зелень. Тёмные стволы и колючие ветки. И только один Кадзума, затянутый в чёрное, как подарочный свёрток. – Как... прошло? В ответ ниндзя мотнул головой и махнул рукой. – Возвращаемся. Саку прикусил губу и двинулся следом. И, совсем не ожидая, что тот остановится уже через пару шагов, едва не налетел на широкую грудь. Поднял голову. – Ну чего ещё?! – Уверен, что хочешь в город? Можешь остаться здесь и последить за обстановкой, пока меня не будет. Тонкая, извилистая улыбка, очень похожая на издевательскую усмешку, почему-то придала и так довольно красивому, но холодному лицу, странное очарование. Саку уже открыл было рот, но за него ответил его желудок, выдав долгое, клокочущее бурчание. – Только не говори им... – забормотал, смутившись, – ничего, хорошо? Кадзума не ответил. Миндалевидные глаза сузились... и тонкие пальцы натянули чёрную ткань повязки на нос, скрывая всё ещё ухмыляющийся рот. *** Тихо в голове. Ни одной посторонней мысли. А струны протяжно стонут, почти ревут. Шинске не смотрит на инструмент, его глаза закрыты, он никогда не играл эту мелодию, она рождается здесь и сейчас, из глубин его души. Но, когда створка сёдзи отходит в сторону и порог комнаты переступают босые ноги, мелодия замирает. – Кадзума не возвращался? Вопрос задает Котаро, но Шинске смотрит не на него, а на протиснувшегося в комнату за его спиной Гинтоки. От чего-то раскрасневшегося и прячущего взгляд. Всё понятно. А чего он ожидал? Ещё в академии между новеньким и Котаро установилась какая-то особенная связь. Шинске старался игнорировать её – и вот к чему это привело. – Нет, – мотает головой. – А вы… Как время провели? Надеюсь, с пользой? – Что ты имеешь в виду? – хмурится Котаро, видимо, что-то заподозрив в его слишком небрежном тоне. – Гинтоки, – всё также не глядя на него, продолжает Шинске. – Надеюсь, ты не вёл себя с Котаро как с женщиной? Видишь ли, хоть он и предпочитает роль снизу, но очень обижается на такое сравнение. Слова кончаются, злость тоже. Он ждёт всего – удара, крика, скрежета метала… Но вместо этого в комнате повисает тишина. Гинтоки смотрит на Котаро с каким-то странным выражением полу-вопроса, полу-упрёка, а тот сбрасывает на пол заплечный мешок и достаёт из него чуть изогнутую пластину. Из черепашьего панциря. Бати. И кладёт на край его, до сих пор не убранного, футона. – Такасуги, – бьёт по ушам голос Гинтоки. – Ты бы тоже сходил, помылся, что ли… а то воняешь. Пусто в голове. Ни единой мысли. Шаги, дверь скрипит, открываясь и снова закрываясь. Когда Шинске отрывает взгляд от бати, в комнате лишь он и Гинтоки. Смотрит снисходительно. – Что? – Ничего, – пожимает тот плечами. Чтобы подняться на ноги и дойти до футона, почему-то приходится приложить очень много сил. Тело отказывается послушно двигаться, и невидимая сила давит на виски, буквально вдавливая их внутрь черепа. А бати странный. Неровный. С царапинами и старательно затёртыми сколами. Вряд ли его делал мастер или даже подмастерье. Скорее, Котаро сам, где-то достав панцирь, вытесал треугольник… – Даже спасибо не скажешь? – Кому, тебе что ли? – Предположим, что и мн… Топот в коридоре заставляет Гинтоки замолчать и повернуть голову. Двери распахиваются и по расширившимся до неприличия глазам Котаро становится понятно, что случилось что-то из ряда вон выходящее. – Сакамото поймали! За его спиной появляется Кадзума, всё также затянутый в чёрное, и ещё один знакомый с рыжими, соломенными волосами, сейчас висящими сосульками. Сакураи. Вот кому баня сейчас точно не помешала бы. *** Пару часов назад… Одежда сохла долго, сидеть и ждать было скучно. – Лови. – Что это? – А сам не видишь? – Где взял? – Где взял, там уже нет! – Только не говори, что купил! Я же знаю, что у тебя только золотой зашит за пазухой! – ... откуда ты?.. – Признавайся, где взял. Только не говори, что ты этот панцирь украл?.. – ... Нет... конечно... Зура, как ты мог так обо мне подумать?! – ... Извини... Но... – Обменял! На точильный камень! Ещё вопросы будут? – ... Будут. У тебя ножа не завалялось?