Широяша: История Белого Демона

– Вы принимаете наши условия, лорд Сада-Сада? На этом корабле тесно, как на дне колодца, куда скидывают трупы. И воняет точно так же. Только не ясно, от кого смердит сильнее – от того, кто занял пост сёгуна, или тех, перед кем он так старательно стелется. Хотя, для Уцуро между ними нет никакой разницы. Разве что сёгун – вот он, а до Небес ещё надо дотянутся, спустить на Землю и сделать послушным инструментом. – Лорд Сада-Сада?.. – Кхм, да-да! А ведь он робеет, этот сёгун, уже начавший раздаваться вширь – хоть и в должность вошёл не так давно. – Благодарю, что вняли просьбе! Это наши преступники и мы с ними сами разберёмся. Поэтому, пожалуйста, отмените этот «снег», он несёт смерть и нашим солдатам, и другим аманто. – Другие нас не волнуют, лорд Сада-сада. Сами виноваты, что их воины полезли в драку без разрешения. Двое зеленокожих и один серокожий, одетые в одинаковые хламиды, смотрят с высоты своих постаментов на сёгуна, мнущегося в центре небольшого зала с уходящими в бесконечную высоту стенами, и со стороны даже не разглядишь, что за выражения прячутся под широкополыми амигасами на их высушенных временем лицах. – Но вы соглашаетесь, что если конфликт не удастся погасить, все полномочия по урегулированию ситуации перейдут под нашу юрисдикцию? – К-конечно. – Тогда, на этот раз, оставляем всё на ваше усмотрение. Аудиенция окончена. Корабли коалиции – и рептилий, и пятнистых кошек и собак – покидают долину. Но это не значит, что они не будут наблюдать за происходящим. Этот тринадцатый сёгун сам вырыл могилу – и себе и своей стране. Люди вообще крайне глупы… – Уцуро-сама, пришло сообщение с корабля… Оборо удаётся подойти почти незаметно. Ключевое слово «почти». – Этот Мизуки исчез. Вместе с учеником Шоё, которого вы взяли под своё крыло. – Не беспокойся. Свою часть работы они оба выполнили и мне больше не нужны. – Вы отпустили их? И Гинтоки? – Оборо, будешь давить комаров по одному – никогда спать не ляжешь. – Но… Могу я узнать, зачем вы помогли приговорённым? Уцуро не чувствует ни малейшего желания что-либо кому-либо объяснять, но в приёмном зале всё самое интересное уже закончилось. Постаменты со старейшинами Тендошу исчезают в непроницаемой вышине, а сёгуна выводят наружу. А, значит, и чёрным крыльям пора следовать за своим нанимателем. – Небеса желают превратить Землю в цветущий сад. Но прежде её нужно перепахать и удобрить. А нет удобрения лучше, чем гниющие трупы. – Господин… Если позволите, я имел в виду, зачем это нужно именно Вам? – Ты правда не догадываешься?.. Выделенный сёгуну челнок отделяется от корабля, унося с собою и Уцуро, и его воронов. И всё увеличивая расстояние между ним и Шоё. Пусть клона пока пришлось оставить в руках вселенских магнатов, возомнивших себя всесильными, но это нестрашно. Он объяснил, как с ним нужно обращаться. Обездвиженный, с залитыми воском глазами и ушами, Шоё не только вряд ли сможет покончить с собой, но и, если повезёт, к тому моменту, когда они встретятся вновь, достигнет нужной точки отчаяния. И тогда… тогда он сможет поглотить его душу без лишних осложнений. А пока пусть наслаждается, каждый миг своего существования осознавая, что те, ради кого он пожертвовал свободой, встали на путь разрушения – и себя, и мира. А Небеса… когда до них дойдёт, насколько клон бесполезен, тогда настанет время Уцуро диктовать условия. *** Вскрик. Чья-то смерть. И снова кажется, что вокруг тишина. Только Котаро не надо высовываться из укрытия, чтобы понять – прочёсывающие разрушенный лагерь отряды всё ближе. И, если перед началом казни многих солдат можно было увидеть без шлемов, в одних только нагрудниках поверх кимоно, то эти одеты по полной программе, включая щитки для кистей и локтей. А на Котаро осталась лишь юката, и так грязная, а теперь ещё и пропитавшаяся кровью. Куда делись гэта после того, как их распределили по клеткам во дворе храма – загадка. Но, когда он пришёл в себя в долине, обуви уже не было на ногах. И сейчас ступни, избитые об вытоптанную землю и камни, кровоточат и ноют так, что кажется, далеко на них не убежишь, а ведь когда дрался и когда нёсся сюда – ничего не замечал. Было не до того. А солдаты всё ближе. Дым стелется по земле, но такой жидкий, что надеяться уйти под его прикрытием глупо. А без прикрытия от стрелы далеко не убежишь. Не успеешь. Но глупо и просто сидеть, любуясь на собственные грязные и израненные ноги. Хотя, пока время есть, их можно хотя бы перевязать… И Котаро отрывает лоскут от подола юкаты. И чутко прислушивается к звукам вокруг. Странная тишина. В рассыпную тогда бросились сотни людей. Да и, куда ни глянь, клетки почти что пусты. Кто-то, нужно отдать ему должное, проделал гигантскую работу по освобождению заключённых, хотя вряд ли действовал один человек... Но где же все? Неужели, был какой-то путь, а Котаро просто отстал и остался здесь? Совсем один? Точнее – среди таких же тормозов-неудачников, как и он сам? Снова топот. Скрежет железа и тут же вскрик. Ещё одна смерть – как глупо… Вот если бы кто-то подал сигнал – и они смогли бы собраться и навалиться все разом… Наверное, даже получилось бы прорваться. От серого дыма режет глаза. Страха нет, просто устал. Просто никак не может представить, что вот, через несколько минут, настанет конец. Что он выскочит так же, как тот, только что до него, и точно так же упадёт, захлёбываясь кровью. Но что ещё остаётся? Выбора нет. Разве что примотать лоскутом, оторванным от рукава, катану к ладони. В конце концов, он – самурай. А самурай не должен бояться смерти. Но сделать всё, чтобы выжить. Хотя, Шоё учил немного иначе… но именно он говорил, что каждый должен решать за себя – и как жить, и как умереть. Поэтому подыхать, так и не сделав ничего, Котаро категорически не согласен. Медленный вдох. Медленный выдох. Главное – угадать тот самый момент, когда рядом покажется враг. И тогда, может быть, он сможет забрать с собой побольше солдат. Шаги. Треск щепок и скрежет камней о подошвы. Почти… – Хей! Жалкие твари! Крик заставляет оглянуться. И задрать голову к небу. Нет, не там, а… На обгоревшем остове большого шатра стоит человек. Светлые волосы. И белое хаори. Одето поверх чёрного балахона с разрезами по бокам до бедра. Ветер развевает и задирает подол. Но Гинтоки это будто бы не волнует. Как и луки, уже нацелившиеся на него. – Чего забились в щели и ямы, как пугливые крысы? Вам сегодня всё равно суждено помереть! Так и… Выстрел. И разрубленная на подлёте стрела падает вниз, в ещё тлеющее пепелище. – … и позволите затравить себя, словно зверей?! Перебить по одному?! На этот раз взмывают в высь десятки стрел. Сорвав с плеча хаори, Гинтоки ловит-сбивает несколько враз, а потом прыгает вниз. И тут же шеренга солдат ломается, и часть бросается за ним к догорающему шатру… «Идиот!» Котаро вскакивает и бежит, забыв обо всём. Отмахивается от удара клинком и бьёт по выпуклому нагруднику ногой – и напавший солдат, нелепо взмахнув руками, падает спиной на копьё. Копьё другого солдата. Но его крик заглушает воинственный клич, донёсшийся сзади. И звон мечей. Тут и там поднимаются люди, в лохмотьях, кто-то лишь с палкой в руке, но и они бросаются в бой. Стрелы, пущенные из луков в упор, больше не ранят, в отличие от арбалетов. Кто-то успевает отбить, увернуться, а кто-то падает, словно споткнувшись. Но всё громче звон железа и жарче схватка отчаявшихся людей и поднявших оружие по приказу. Но Котаро нет среди них. Он стоит, замерев, и смотрит на двух детей, прижавшихся к колесу. Опрокинутая телега до сих пор скрывала малышей от солдат, но теперь, когда вокруг бой, им нигде не затаиться. Кажется, там, впереди, мелькает синее кимоно Такасуги. Котаро должен помочь. Тоже броситься в бой. Вместе со всеми. Прикрыть спины этих сорвиголов. Уговаривая себя, что детей не тронут, он делает шаг, уже поднимает катану… и вдруг опять застывает – с другой стороны жёлто-пятнистой толпой сквозь дым шагают аманто. Откуда? Здесь? Ведь корабли улетели… – Ма-а-ама-а-а… – Тс-с! Тише, Риса! – Бра-а-атик О-о-о-оса-а-а, я хочу к ма-а-аме-е… Мальчишка замечает взгляд Котаро и тут же прячет сестру за собой. Та стучит по его руке маленькими кулачками. А Котаро не может выкинуть из головы дурацкий вопрос: «Ребятки, а где ваш папа?» – Держитесь за мной. В воздухе пепел и дым. Врагов больше, чем своих. Да и свои иногда так и норовят пырнуть по ошибке, хотя на Котаро и нет ничего, чтобы быть похожим на солдата бакуфу. К тому же, держится он позади. Кляня всё на свете, помогает упавшему заключенному встать, отбивается от рыжего кошака в серой форме, краем глаза следит за детьми – те вне опасности, у него за спиной. А вот и ещё один раненый. Свой или чужой? Не в лохмотьях, но и без доспехов. Силится встать… – Сэйн? – Кацура? …-сан? Кровь стекает по подбородку, плечо и рука обожжены так, что уже видны пузыри. Рыщущий взгляд мечется по головам, но дыма всё больше… бывший одноклассник ищет кого-то, но никак не найдёт. Он еле стоит на ногах – и Котаро загораживает ему обзор. – Там ты сейчас ничем не поможешь. – Но!.. – Посмотри, – Котаро взмахивает рукой, разгоняя ещё сильнее сгустившийся дым. – Видишь? Нам надо туда. Беззвучно под ноги валится тело. В лохмотьях. Котаро отбивает удар стража, Сэйн поднимает катану и ловит клинок с другой стороны. – Надо пробиться! Надо… Там, под горой, начинается бамбуковый лес. Конечно, в нём не скрыться, но всё же лучше, чем открытое поле – кто-нибудь должен суметь убежать. Изогнутый меч срезает прядь волос, Котаро бьёт не глядя – и в пустоту. Совсем рядом с пятнистым аманто из дыма возникает воин в доспехах, его копьё метит в живот. Отбить не успеть. Только упасть. Но вдруг серп вспарывает солдату бедро, а стоит начать ему падать – аманто пинком отправляет в полёт. – Не лезь, обезьяна! Он мо- ...кхр-р-р… Выдернув катану из мохнатого горла, Котаро пытается отдышаться и встать. И осмотреться. Если приглядеться, можно заметить, что не все солдаты бакуфу самоотверженно бросаются в бой. А если уж видят рядом аманто… Вон двое отходят от лежащего на земле большого пришельца. На них доспехи, а на оружии – кровь. Но один тут же падает на колени, за ним поднимается воин в синем кимоно. Удар, скрежет, удар – и хрип. Предсмертный. – ТАКАСУГИ! Метнувшееся в дым синее пятно замирает, и Котаро видит перепачканное сажей и кровью лицо. – Не увязай! Они сами друг друга..! – Ты не ранен? – Шинске уже у него за спиной. – Так вот, что тебя задержало… – Где Гинтоки? И Сакамото? Взмах рукой. И снова скрежет стали и дым застилает глаза, а клинок погружается в мягкую плоть, застревает в костях и доспехах, уже не режет, а рубит и рвёт… Затупился так быстро – из сырого железа. Но вот дым становится реже. Котаро держит детей позади, с других сторон их прикрывают Сэйн и Такасуги. Ещё с ними несколько раненых, все отбиваются... из последних сил. Но звук битвы всё тише, доносится почти что от леса. А вокруг всё больше врагов. Кто-то ближе, кто-то ещё далеко… Вот-вот навалятся скопом. – Слишком медленно, – цедит Шинске сквозь зубы. И косится на приволакивающего ногу мужчину, с белой повязкой на голове. А потом в сторону леса. – Забирай тех, кто может бежать, – решает Котаро. – Я помогу остальным. Взгляд через плечо, сведённые тонкие брови – и Такасуги бросается на подбегающего пятнистого аманто с уже нанесённым для удара серпом. Но догонял пришелец их не один. У его товарищей арбалеты и копья. Сэйн рвётся следом. Но Котаро ловит его за рукав и мотает головой. С другой стороны уже близко солдаты, они бегут не спеша. Потому что знают, добыче от них не уйти. И Сэйн, кривясь от боли в обожжённой руке, подхватывает девчонку, буквально отрывая от брата, а хромому подставляет другое плечо. Мальчишка подбирает с земли обугленный шест, пятится, выставив перед собой. Рядом, в куст, ударяет стрела. Вторую Котаро сбивает мечом. Третья вонзается в палку мальчишки. А Такасуги уже далеко. Его не видно за дымом и спинами тех, кто его окружил. Только доносится лязг – почти непрерывный, болезненный – как отчаянный рёв. А потом солдат с двуручным мечом встаёт перед Котаро. И он не видит уже ничего. Только тех, кого ему надо убить. Шаг назад – и падение. Под ноги лучше бы не смотреть – там тела. Тела тех, кого он пытался спасти. Но взгляд цепляется за белую повязку. Значит, Сэйн не успел далеко его увести… Кажется, за спиной пустота. Кажется, там никого больше нет. Все мертвы. Но обернуться Котаро не может – отбивается от троих. А за ними уже маячат ещё и ещё, а собственные руки будто бы уже и не свои, плечи скрипят, кисти стонут – но ослабшим пальцам крепко примотанную катану не отпустить… А, значит, он ещё может стоять и может держаться. А оплакивать трупы будет потом. Но вдруг противник прямо напротив, пошатнувшись, выпускает меч из рук. Следом на землю падает ещё. И Котаро видит широкую улыбку Сакамото. Правда, в спину его уже метят из арбалетов. Сразу трое. – С-сзади! – А? И все трое разом валятся в землю лицом. Из затылков торчат рукояти кунаев. И бесшумная тень обрушивается с высоты, чтобы встать в полный рост. Чёрная тень. – Кадзу… Са…камо… – Котаро падает на колено, удержавшись лишь воткнув катану в землю перед собой. – Там… Така…суги. Пожалуйста… Кадзума кивает и исчезает в дыму. Сакамото подставляет плечо. Котаро, пытаясь сглотнуть твёрдый ком, смотрит на воткнутый меч. И вдруг за штанину его хватает… маленькая рука. – Братец, ты жив? У малышки перемазанное лицо. – Как тебя… зовут? – Иса! А тебя? – Меня Котаро. – Передохнули, – вклинивается Сакамото, помогая подняться, – и хватит. Но его самого тут же швыряет на зеленый ствол бамбука. Смущенный смешок. Котаро заставляет себя улыбнуться в ответ. Там, в дыму – Такасуги, да и со всех сторон ещё доносится лязг. Бой идёт. Но они уже вырвались. Или почти.