Широяша: История Белого Демона

*** – Как тебя зовут? – К-котаро… г-господин… Котаро. Конечно, у этого пацана есть лишь имя. Фамилии – они только для благородных. И уж точно не для отпрысков всяких сельских врачевателей… Но почему отец выбрал именно это место? И запретил нести себя в имение Сакамото, где все остановились? Потому что проиграл в дуэли и стало стыдно показываться дяде на глаза? Или этот сельский врач так хорош? В любом случае, пока отец залечивает раны, Яминори приходится торчать в жалкой пародии на нормальный дом, есть еду, от которой несёт какими-то лекарствами, а в довершение всего, стоило только выйти во двор, как наткнулся на мелкого пацана – лет шести или семи, не больше – размахивающего палкой. На миг даже показалось, что это какой-то благородный… Но глядя на него, вперившего взгляд вместе с палкой в землю, остаётся только кусать губы и злиться. Сынок врача, не иначе. А ведь Яминори уже обрадовался, что удастся потренироваться с кем-то достойным. А этот… Да вы только посмотрите на него! – И чем это ты занимаешься? – Ничем, г-господин... Яминори морщится, и Котаро отступает под его взглядом: один робкий шажок назад, к каменной стене. А вообще для простолюдинов не слишком ли просторный у них задний двор? Или докторишка настолько умелый, что сумел разбогатеть, а его сын решил, что сможет стать самураем? – За дурака меня принимаешь? Кто научил тебя обращаться с боккеном? Кто показал, как ставить ноги и держать спину? Кем ты себя вообще возомнил?! Голос почти срывается на крик, а Котаро делает ещё один шаг назад, взгляд его шарит по земле, а тщательно выструганная палка оставляет на ней ровный след. Но вдруг пацан вскидывает подбородок, при этом длинный хвост вороных волос, блеснувших на солнце шёлком, перелетает через плечо. – Воином, господин. Он больше не заикается. А Яминори чувствует, как уже прыгнувшие на язык слова забиваются обратно в глотку. Этот Котаро… он чем-то похож на одну их тех дорогих кукол, из коллекции дочери Сакамото. Только одежда не женская, как и причёска. Яминори даже сам не знает, чем больше удивлён – внешностью его или неожиданной дерзостью. – Кто-то жёстко подшутил над тобой, Котаро, – наконец, произносит спокойно. – Катану могут носить только самураи. – Но… Шинске сказал… – Шинске? – Такасуги Шинске… что я смогу! «Такасуги», значит?.. Если не считать хана, в Тёсю самое влиятельное семейство – это Сакамото, но всем известно, что они всего лишь торгаши, выкупившее себе статус земельных самураев, госи. Но точно так же всем известно, что целый ряд местных семейств имеет более высокий ранг и древнюю историю. Яминори всю дорогу от Эдзо слушал разговоры отца и дяди, и фамилия «Такасуги» мелькала в них несколько раз. Но что общего у сына простолюдина и сына самурая? Конечно, «Шинске» может оказаться кем угодно, но Котаро назвал его по имени и даже без суффикса, так что это скорее всего его ровесник и… друг? Как такое вообще возможно? Или в провинции отцы позволяют своим сыновьям дружить с кем попало?! Ладно, чёрт с ним. Здесь действительно скучно, так почему бы и не развлечься? Яминори вздыхает и достаёт из-за пояса боккен. Увы, настоящую катану ему пока ещё никто не вручил. – Хорошо, Котаро, позволь мне проверить твои умения… Воспоминания. Почти десять лет прошло, а Яминори всё ещё может с точностью назвать цвет шнурка, которым в тот день были перетянуты волосы Кацуры Котаро. Правда, «Кацурой» он тогда ещё не был… Зато отпор дал такой, что Яминори пришлось усомниться в похвалах своего учителя. Три дня отец отлёживался в этом доме, три дня Яминори гонял Котаро по заднему двору. Два года разницы в возрасте и обучение в додзё оказались не такими уж и сильными преимуществами. Конечно, он был сильнее, но Котаро не сдавался, не жаловался и не просил пощады. И когда пришло время уезжать… Яминори понял, что просто не хочет расставаться с этим упрямым, заставляющим нервничать одним только своим кукольным видом, но неожиданно сильным парнишкой. Не совсем сверстник, но именно потому было что-то опьяняющее в том, чтобы побеждать его. Чтобы тыкать носом в собственные ошибки. Наблюдать за тем, как он становится чуточку лучше с каждым днём... Почти как личный питомец. И Яминори пообещал себе, что вернётся и заберёт этого пацана с собой. И хотя отец поначалу и слушать ничего не хотел об усыновлении неизвестно кого, но всего полгода спустя сдался. Однако… оказалось уже слишком поздно. Приехав в Тёсю, Яминори узнал, что Котаро уже приняли в другую самурайскую семью. Удивило разве что… что это не «Такасуги». – Чёрт бы тебя побрал! – Данна?.. Яминори косится на Фудо, оторвавшегося от своего меча. В глазах сорокалетнего старика лишь вежливое внимание. – Я не тебе... Как там, все уместились? – Тридцать шесть человек заняли все комнаты в доме, господин. Я передал им, чтобы пока не покидали его и даже во двор не выходили. Всего тридцать шесть осталось… Кажется, он это уже слышал. Яминори кивает. И откуда только эта рассеянность? – Пойду прогуляюсь. – Данна, вам бы тоже не стоило… Яминори, уже поднявшийся с пола, дёргает плечом. – Здесь я решаю, кому чего стоит или не стоит делать. И выходит из комнаты. В отличие от остальных, смешавшихся вечером с жиденькой толпой на фестивале и добравшихся до одного из поместий знакомого семьи Кудзё, сам Яминори с Фудо сняли номер в гостинице. И сейчас, покинув её, Яминори вдыхает воздух, полный разнообразных запахов: гари, сладостей, смолы, краски – и впервые по-настоящему чувствует, что свободен. Месяц в железной клетке едва не заставил его расстаться с разумом. Смерть была так близка. Но сейчас, десять дней спустя, почему-то начинает казаться, что чего-то не хватает. Да ещё этот Котаро… Ноги сами несут его к окраине города. Канагава кажется огромной, но чем дальше от центра – тем меньше людей, тем быстрее шаги. Чёртов Котаро. Остаётся только надеяться, что он уже дошёл до того порога отчаяния, чтобы принять верное решение. А Яминори уже всё равно, вспомнит он его или нет. Важно лишь не дать ему ускользнуть в этот раз. Не теперь. Огни фестиваля остаются всё дальше за спиной, а еле слышное гудение, возникшее над головой, становится вдруг громче, Яминори даже голову пригибает прежде, чем глянуть вверх и увидеть, как огромное плоское брюхо медленно снижается с небес, заслоняя тусклые звёзды… Аманто. «Ничего, скоро от вас мало, что не останется, так что летайте… пока можете.» Яминори пробует усмехнуться. Но не получается. Ноги ускоряют шаг, а спина начинает горбиться. Чёрт подери, он напуган… Ничего удивительного, что столько пленников просто разбежалось. Кто в здравом уме рискнёт выступить против аманто? Да даже против кого-нибудь вообще, просидев месяц в клетке, подыхая от голода и вони собственных нечистот? Только сумасшедшие. Верно, он… и все они – просто сумасшедшие… От этой мысли становится легче и сковавший мышцы страх отступает. И Яминори, наконец, выходит за черту города. И почти тут же сворачивает в лес, к той самой тропе, по которой они пришли несколько часов назад. Ноги уже отдохнули, меч приятно оттягивает пояс, а воображение рисует заплаканное лицо Котаро. Да, увидеть его таким также маловероятно, как найти золотой слиток, пиная камни на дороге, но Яминори позволяет мыслям течь в этом направлении и дальше: «Да, господин. Нет, господин. Как пожелаете, господин» – интересно, как это звучит в его исполнении? А если убрать из голоса вызов и непокорность?.. Яминори не сразу замечает, как деревья расступаются, а за ними открывается залитая лунным светом поляна. Но что-то заставляет его остановиться и присмотреться к противоположенной стороне. Там человек? Волосы распущены по плечам. У кимоно нет одного рукава. Но большего не разглядеть, темно и далеко. Человек стоит и не двигается. Как и Яминори. Но и так можно догадаться, кто это. Просто вот по этому вот оторванному рукаву. – Кто помог тебе освободиться, Котаро-кун? – Твои товарищи… вернулись, чтобы попрощаться со мной. Не иначе, как Синдзи… Однако, Яминори полагал, что отдал чёткий приказ: не трогать узника. Но у этого паразита и его четырёх друзей всегда было слишком тесно в штанах… Но раз Котаро здесь, не трудно понять, что проблемной пятёрки больше нет в живых. – Я не буду спрашивать, как тебе удалось справиться с ними в твоём-то состоянии. Но куда ты… – Это ты им велел? Мало кому нравится, когда его перебивают. Особенно, когда это делают таким холодным и безапелляционным тоном, словно ответ уже известен вопрошающему и всё это лишь пустая формальность. И пальцы начинают чесаться просто невыносимо… но шершавая оплётка рукояти немного успокаивает зуд. Теперь, когда они наедине, лучше не спешить. Ведь проиграет тот, кто первым обнажит оружие. – А ты совершенно отвратительнейшего мнения обо мне, не так ли, Котаро-кун? – Можете в этом даже не сомневаться. Неподвижно заставшая фигура вдруг склоняется чуть в сторону. Яминори щурится, пытаясь рассмотреть выражение лица Котаро, но лунный свет не достигает его. К чёрту! Кудзё никогда не отличались особенной выдержкой, и Яминори – не исключение. – Ладно-ладно… Я знаю, куда ты идёшь. Решил отомстить? – делает он шаг на поляну, вытаскивая катану из-за пояса, но пока не вынимая из ножен. – Радуйся, что я вышел тебе навстречу. – Очень благородно с вашей стороны, Кудзё-сама. Котаро тоже пересекает границу серебряного света и непроглядного мрака. Сейчас он вовсе не похож на нерешительную дворнягу, как это было несколько дней назад. Нет, сейчас глаза Яминори видят того семилетнего сына врача из прошлого, твёрдо решившего отстоять право на собственное становление воином. Вопреки насмешкам и праву рождения. Только вот этот Котаро успел стать в два раза выше и из миловидного ребёнка с кукольным личиком превратился в статного, изящного юношу, переодень которого в женскую одежду – и ни один мужчина не устоит. А ведь всё могло бы быть иначе. Убеди он отца быстрее… и эта игрушка принадлежала бы ему все эти годы. Уж Яминори бы его приручил. А теперь… зверь вырос на воле, и сломить его, не сломав при этом, практически невозможно. Проще убить, чтобы уж точно никому не достался. И, тем более, этому Такасуги... Шаг. Последний. Середина поляны. Между ними расстояние как раз равное длине среднего меча. Смертельная дистанция. Но оружие всё ещё в ножнах. – Если проиграешь, я надену на тебя ошейник и стану таскать повсюду за собой словно псину. Скрежет. Нет, сталь взвыла – с такой скоростью Котаро выдернул катану. Но Яминори был готов. Поэтому он успевает отразить удар ножнами, а его меч уже идёт вниз по дуге, целясь Котаро в бедро. В додзё такому не учат, но они оба уже вкусили реальных сражений, и, наверное, именно поэтому Котаро, вместо того, чтобы попытаться уклониться или защититься, неожиданно хватает его за запястье. И сдавливает так, что Яминори едва не роняет своё оружие. Остаётся лишь попытаться пнуть противника в живот – только бы разорвать дистанцию. Две длины меча… три. Отлично. Кисть правой руки немного онемела, но постепенно приходит в норму. Движение по кругу. Никто не говорит больше ни слова. Яминори внимательно следит за сосредоточенным лицом Котаро. Оно почти невозмутимо. Разве что по чуть дёрнувшимся бровям, да сузившемуся прищуру глаз можно уловить налёт злости и раздражения. – Боишься меня? – нарушает Яминори молчание, но продолжая медленно перебирать ногами по уже примятой траве. – Ты так и не смог победить меня десять лет назад, не сможешь и теперь. – Десять лет на... Да, вот она – брешь. Мимолётное колебание. Этого достаточно, чтобы броситься вперёд, выставив перед собой меч. Такой прямой выпад никто не успеет отбить. И Яминори уже чувствует, как кончик лезвия касается чужого тела… но пронзает лишь ткань кимоно, пройдя совсем рядом с рёбрами Котаро. А тот резко разворачивается и бьёт по руке. И катану просто вырывает из пальцев. Нет. Не может быть! Так… быстро? Уже в следующий момент кулак сминает ткань под горлом, лицо Котаро стремительно приближается и… кажется, череп раскалывается от удара. И продолжает трескаться, пока перед глазами вспыхивают яркие огненно-жёлтые искры. А потом разом тухнут. Холод поднимается снизу, расползается по спине. А ещё сырость. Стоит открыть глаза, как приходится тут же зажмурить обратно – свет звёзд ослепительно ярок. Голова раскалывается так, словно кто-то прошёлся зубилом от одного виска до другого, и остаётся только удивляться, почему оттуда не хлещет кровь. Память возвращается неохотно, но неумолимо. – И после этого… ты называешь себя… самураем, Котаро-кун? Говорить больно. Словно шевеление языка заставляет шевелиться и что-то там, за треснувшей костью черепа. Котаро сидит в нескольких шагах, положив на колени катану. Он даже не поворачивает голову, продолжая пялиться куда-то перед собой. Холодное сияние, льющееся со слепяще яркого неба, касается его волос, каким-то непостижимым образом заставляя их сиять. Будто чёрные пряди несколькими мазками окрасили в бесцветный белый, впитывающий и испускающий свет. – Вы предпочли бы получить дырку в животе, Кудзё-доно? – Ну, уж точно не этого… ты что, баран, чтобы бодаться? – Я не баран. Я Кацура Котаро. Яминори прислушивается к ощущениям в голове – кажется, совсем немного, но ей становится легче. – Слабак ты, Котаро-кун. Был им и остался. Даже убить меня не смог… Те… Синдзи и его дружки, им ты тоже оставил жизнь? – Яминори чувствует, что готов рассмеяться. – Хотя, чего ещё ждать от выходца из деревенского додзё? На этот раз Котаро поворачивается. Всем телом. Склоняет голову на плечо. А Яминори не может заставить себя оторвать взгляд от сместившейся светящейся полоски на его волосах. – Они мертвы. Они и ещё один человек. Может быть хватит уже бессмысленных смертей? Что он хочет этим сказать? – Я не понимаю тебя. Ты убил их, но не хочешь убивать меня. Котаро, о чём ты вообще думаешь? Чего хочешь? – Хочу… Прояснить кое-что, – Котаро поднимает катану с колен и бросает в траву. Совсем рядом с Яминори. – Во-первых, похоже, что мы раньше встречались, но я не помню вас. За это прошу прощения. Во-вторых, если я убью вас, Кудзё-доно, вряд ли смогу присоединиться к вашим людям, а это не входит в мои планы. И в-третьих, если у вас или кого-нибудь ещё впредь возникнут ко мне претензии… Медленно встаёт и подходит, придерживая свою катану у бедра. Молча смотрит сверху… И снова этот звук, быстрый и резкий, но уже такой тихий, что Яминори едва умудряется его расслышать – и обнаженное лезвие втыкается совсем рядом с его головой. – Мне плевать, считаете ли вы меня самураем или нет, но сегодня – первый и последний раз, когда я прощаю вам оскорбления. В следующий раз, даже если спрячетесь за спины сотен своих приспешников, я клянусь, что заставлю вас заплатить за каждое произнесённое слово. Мурашки пробегают по шее. Язык липнет к нёбу. Яминори чувствует что-то, похожее на восхищение, а желание заполучить Кацуру Котаро становится просто болезненно невыносимым. Но он находит в себе силы сбросить оцепенение и сесть. – С чего вдруг… такая перемена? Рука нашаривает катану в траве. Но вдруг ступня опускается прямо на пальцы. – Потому, Кудзё-доно, что, оскорбляя меня, вы оскорбляете и тех, кто мне дорог. И этого я простить уже не в силах.