Широяша: История Белого Демона

*** Тихий скрежет. Как каменная крошка. Резкий порыв ветра снаружи, шуршание листвы – и снова затишье. И снова скрежет. Противный звук, если честно. Лучина еле тлеет. Перевернувшись на бок, Саку пытается рассмотреть в полумраке силуэт спящего человека. А ведь казалось, наконец-то удастся выспаться… несколько предыдущих ночей пришлось провести под стоны и метания умудрившейся всё же выжить девки – и вот, нате вам, странные звуки теперь принялся издавать Гинтоки. О, шелохнулся. Даже дёрнулся, словно блоха укусила. И снова слышно скрежет зубов. Выдохнув и полностью опустошив лёгкие, Саку резко садится. И также глубоко вдыхает, прислушиваясь к себе… Да, неплохо бы прогуляться. Но под плетёным из соломы покрывалом так тепло… Промозглый ветер касается щиколоток и лезет за шиворот. Прикрыв за собой дырявую дверь, Саку принимается облегчаться, не отойдя от входа и на десяток шагов. Ёжится от ветра. Закончив, обтирает ладони об бока и оборачивается к колодцу. Ёжится. Шмыгает носом. Но, вернувшись в сарай, снимает с крючка деревянный черпак и вновь выходит наружу. Веревка выскальзывает из рук, да ещё и не видно ни черта, вода в ведре морозит пальцы… и, выплеснувшись через край, оставляет на босой ноге горящий след. Сначала Саку идёт в тот угол, где на толстом слое тряпок и соломы дремлет Анзу. Касается плеча. Девушка разлепляет слезящиеся глаза и почти тут же блаженно прикрывает их, когда он кладёт холодную ладонь на её пылающий лоб. Саку осторожно выдыхает. Потом перемещает руку ей под затылок и, приподняв голову, даёт отпить из черпака. Раны Анзу ещё не зажили до конца, но, если бы не лихорадка, она бы уже вполне могла обслуживать себя сама. Гинтоки притащил их обоих сюда несколько дней назад – сколько точно, Саку не знает, как и сколько сам провалялся в беспамятстве, только когда очнулся, застал уже ожившую Анзу за поеданием горячей каши. Пахло одуряюще вкусно, да и пар валил к потолку. Но уже к вечеру лихорадка, отказавшись покидать ветхий сарай, перекинулась на неё. Похудевший и весь какой-то посеревший Гинтоки рассказал, что позаимствовал телегу в этой деревне, договорившись расположиться в сарае на заднем дворе одного крестьянского дома. И, судя по тону, которым он говорил, позволили ему это весьма неохотно. Впрочем, если вспомнить недовольное и подозрительное выражение глаз бородача, через день приходящего то ли проведать постояльцев, то ли проверить сарай – Гинтоки золота ему не показывал. Анзу заканчивает пить. Натянув на неё покрывало повыше, Саку поднимается с колен и видит, что Гинтоки сидит на своей подстилке, да ещё и смотрит на него так странно-пристально, словно застукал за чем-то неприличным. И от этого взгляда Саку чувствует, как мурашки собираются у затылка и лишают способности соображать. Или он просто слишком хочет спать? – Что случилось? – тихий, настороженный голос. Лучина продолжает гореть еле-еле. Глянув на неё, Саку пожимает плечами и бросает: – Ты стонал и скрежетал во сне зубами. – Да? – удивлённо отзывается Гинтоки. – Разве это не ты причмокивал от удовольствия, теребонькая на беспомощную девушку? – … Вместо ответа, Саку делает шаг и суёт ему под нос черпак с остатками студёной воды – но получается так резко и неловко, что та выплёскивается Гинтоки на грудь. Вскочив, Гинтоки взмахивает руками – словно курица крыльями, пытающаяся взлететь – и уже открывает рот, чтобы заорать… но косится в угол и плюхается обратно. – Тебя ведь никогда не пороли, да? – спрашивает тихо. Ноги уже примерзли к полу. Саку отворачивается и опускается на свою лежанку. Между ним и Гинтоки всего пара шагов и недовольное сопение щекочет спину. Укрывшись, Саку замечается, что тот всё ещё смотрит на него, правда, при этом оттянув пальцами ткань на груди подальше от кожи. Странно, но Саку хочется залезть прямо под мокрую юкату и нащупать бугорки чужих сосков... А ещё ему кажется, что кожа у Гинтоки грубая и шершавая наощупь – проверить это хочется тоже. – Дырку просверлишь, – угрюмо бросает Гинтоки. Саку моргает и пытается собраться с мыслями. И спрашивает, наконец: – Долго мы ещё тут будем? – Тебя здесь никто не держит, можешь хоть сейчас валить на все четыре стороны. Почему он такой агрессивный? Почему не может быть хоть чуточку мягче? Ведь Саку помнит, как Гинтоки подавал ему воду, как обтирал его тело, сгорающее в собственном жаре, как сыпал в рот какие-то горькие порошки… Мотнув головой и натянув соломенное одеяло на ухо, Саку переводит взгляд на Анзу. – Как и ей, мне некуда пойти. – Бред, – бросает Гинтоки и падает на свою лежанку плашмя. Мокрая ткань тут же прилипает к коже и, сморщенная, застывает. – Вы можете пойти, куда хотите. – Я не могу, – словно шелест прилетает из угла, – вернуться… Гинтоки задирает подбородок и смотрит на девушку вверх ногами несколько секунд. Потом переворачивается на живот и мягко спрашивает: – Я понимаю, кое-кто выспался днём, но давайте поболтаем о несчастной судьбе завтра?.. Да, даже мягкость в его исполнении полна язвительной желчи. Словно в его теле уживаются два разных человека: один отвечает за слова, а второй – за поступки. Саку закрывает глаза. Вчера он ходил по дворам (выменивал оставшееся серебро и медь на мясо и чистую ткань для повязок) и услышал, что деревня Анзу обрела хозяина. Мол, где-то десять лет назад её жители выкупили землю и закрылись от всего мира, но боги насылали на них одно бедствие за другим, и вот те наконец-то одумались… Боги?.. Нет, бочонок, который Саку видел, принёс в дом Анзу человек, да и проткнул её мать катаной тоже отнюдь не бог. И даже не аманто, как бы ни хотелось винить во всех бедах пришельцев… Просто кто-то, имеющий влияние на местных, методично и целенаправленно избавился от сторонников свободы. Да и Анзу, когда приходила в себя, просила у Гинтоки прощения, что из-за неё его выставили злодеем и демоном. Что она давно догадывалась, что кто-то уговаривает жителей отдать земли и себя под защиту хана, но ничего не могла поделать. Наверное, никому лучше не знать, что она выжила. И что у них есть золото. А то, что Гинтоки мучают кошмары, а Саку научился помогать раненой девушке справлять нужду… Наверное, в этом нет ничего особенного или странного. Как и в том, что Гинтоки не бросил ни её, ни его. И, всё же… всё это… немного тяжело. *** Пол скользкий, одежда тесная – с чужого плеча, да и на душе ой как неспокойно, но вон уже видно просвет приоткрытой двери… а в нём Кацуру Котаро. Небесного цвета ткань струится с вытянутой руки до самого пола, а тёмные, блестящие волосы обрамляют бледное, уточённое лицо, словно укрытое под полупрозрачной вуалью печали… – Доброго утра, Кацура-сан. Меня зовут Кирихара Акия, Яминори-сан велел мне… эм… сопроводить вас… Слова, такие стройные и прямые, с чего-то вдруг спотыкаются сами о себя, и, едва появившись на свет, валятся на землю угловатыми булыжниками. – Да, я тебя знаю, – едва взглянув на него, отворачивается Кацура и запахивает женское кимоно. – Это ведь ты вчера всю тренировку простоял в самом тёмном углу? Значит, заметил? Вот удивительно, местная прима, оказывается, и по сторонам смотреть умеет. Впрочем, судя по увиденному вчера, и с мечом обращаться – тоже. Только вот зачем «подстилке его величества» покидать покои господина и устраивать тренировочные бои с его запертыми в доме на окраине подчиненными? Вопрос. Тем более, расстояние между гостиницей и тем домом – не много, не мало, а половина города. Впрочем, возможно, это Яминори приказал ему развлекать своих людей. – Простите, если вызвал ваше неудовольствие, Кацура-сан, – приходится даже поклониться, чтобы скрыть непослушную ухмылку, – но мне стало любопытно посмотреть на столь юного, но умелого воина… Может, не надо было намекать на возраст? Молодежь всегда вспыльчива и такого рода темы очень не любит… Тишина. Не ответил. Даже не обернулся. Остаётся только стоять, ожидая и наблюдая, как прима поднимает длинные волосы, закалывает, укладывает в причёску. Кажется, Кацуре не привыкать. Такое чувство, что этот юноша до недавнего времени воспитывался в каком-то борделе. Держит себя очень спокойно, движения плавные, размеренные. Правда, вовсе не мягкие. Текущая вода… Отходит от зеркала, оборачивается – и Акия чувствует на себе оценивающий взгляд. – Слишком яркий цвет, сразу видно богатенького ботчана, – срывается с искривившихся тонких губ. – Да и оружие с собой брать небезопасно. – Простите, но как же я защищу вас, если вдруг что-то случится?.. Подведённые чёрной краской глаза становятся уже, Акия замирает, ожидая ответа, но секунды текут, а Кацура продолжает молча смотреть на него, словно рассматривая сложный рисунок на подкладке хаори. «Ладно, как пожелаете…» Вытащив из-за пояса катану, Акия демонстративно прислоняет её к стене и делает шаг назад, в коридор. – Мы идём? Или вам надо ещё что-то сделать? – Нет, я готов. Если при выходе из гостиницы у кого-то их парочка и вызывает интерес, то не особый – взгляды скользят, задерживаясь ненадолго, да и виной тому вряд ли подозрительность. Просто Кацура, хоть и оделся как девушка, идёт совсем не так, как следует – в подобном-то наряде: шагает широко, голову держит прямо… хорошо, хоть руками не размахивает. Приходится оттеснить его в сторону. – Кацура-сан, вы ведь раньше не переодевались в женщину? – А что, сильно заметно? Неожиданно. Дело даже не в том, что Акия, оказывается, ранее ошибся в принадлежности юноши к кагемам, просто Кацура, похоже, не так уж и уверен в себе. Его голос только что чуть дрогнул – и образовалась небольшая трещина в натянутом на себя образе. Нервничает мальчишка. Ах, вот оно что… В постельных кувырканиях-то, небось, ничего опасного нет, как и в тренировках с деревянным мечом. А тут на настоящее дело отправили – вот нервишки то и шалят! – Да, заметно, – уже не скрывая насмешки, отвечает Акия. – Присмотритесь хотя бы вон к той юной особе, видите, как узко запахнуто её кимоно? Видите, как она мелко перебирает своими маленькими ножками? Как держит взгляд опущенным к земле, чтобы не дай бог не встретиться глазами с каким-нибудь неотёсанным мужланом?.. Продолжая говорить, Акия наваливается на Кацуру плечом, уже практически вжимая в забор. Но в живот вдруг колет острым. – … разве мы не договорились оставить оружие в гостинице? Переодетый юноша пожимает плечами и, когда Акия отстраняется, прячет маленький кинжал обратно в рукав. Глаз его больше не видно. Но, когда они вновь пускаются в путь, заметно, что кое-что из сказанного Кацура всё же принял к сведению. Песок шуршит под деревянными подошвами гета, улицы тянутся вяло, чем ближе к центру, тем скуднее на дороге. А ведь должно быть наоборот. Значит, донесение оказалось верным – в город пожаловали аманто. Уже две недели Яминори ждал их. И вот, наконец-то… Впрочем, Акия ждал тоже. Взгляд останавливается на большой доске объявлений, на огромном листе бумаги, наклеенном поверх табличек и кусков пергамента. На нём указ о запрете ношения мечей. И о наказании за неповиновение. Кацура семенит мимо, даже не замедлив шаг, но вдруг спотыкается на ровном месте – прямо перед ним из дверей забегаловки спиной вперед вылетает человек и кубарем врезается в стену дома на другой стороне улицы. И почти тут же на пороге показывается пятнистая кошка, гепард, стоящий на задних ногах и затянутый в матово-поблескивающую ткань, на плечах, животе и ногах щитки того же цвета. На поясе бластер и что-то вроде широкого и кривого ножа в ножнах. – Разве я не велел привести ко мне киску?! Какого чёрта ты приволок эту раскрашенную страхолюдину?! Только сейчас Акия замечает, что лапа аманто сжимает чью-то голову. Но вот шерстяные пальцы разжимаются и, подхватив подол и приглушенно всхлипнув, женщина на четвереньках переползает через порог, спотыкается, но поднимается на ноги и неловко бежит по дороге, подальше от этого места. А и без того редкие прохожие испаряются. И только Кацура остаётся стоять в каких-то двух шагах от гепарда. Тот скашивает круглые кошачьи глаза с вертикальными зрачками на человека, ростом не достающего ему даже до плеча и вдруг хмыкает. – Лео, – отступив одной ногой назад, обращается к кому-то внутри забегаловки. – Глянь, эта вроде ничего… Влипли. Целью этой вылазки было выяснить количество пришельцев и как долго они ещё намерены пробыть в городе, но узнать это Яминори велел, не вступая в прямой контакт. Двое воинов могли вызвать подозрение, особенно после всех этих беспорядков в округе, так что было решено устроить небольшой маскарад. Естественно, Акия участия в обсуждении не принимал, Яминори просто озвучил ему приказ, но вот Кацура… Интересно, он знал, что этих пришельцев интересуют самки человеческого вида? А ведь парнишка в опасности. А у Акии только танто за голенищем. Впрочем, возможно, всё ещё обойдётся?.. Мужчина, впечатавшейся в стену по милости пришельца продолжает лежать на земле, явно не желая подавать признаков жизни, Кацура тоже стоит неподвижно, и тут из проема двери выглядывает ещё одна желтая пятнистая морда. – Да кто ж её знает? – мельком глянув на юношу, мотает пастью и вздыхает. – Зураб говорит, из этих лысых обезьян получаются забавные питомцы, да и биологические отверстия почти всегда оказываются нужного диаметра… Но… если и случаются осечки – то так даже интереснее. А ведь он совершенно точно специально говорит на японском, вон как прилип к Кацуре взглядом, оценивает реакцию. А второй уже смотрит на Акию. Ждёт чего-то. – Что, не вступишься за свою самку? Она вон, даже застыла от страха, бедняжка. Остаётся только улыбнуться, не разжимая губ – демонстрация зубов лишь накалит обстановку. – Уважаемые господа, если ищете развлечений, позвольте предложить вам более интересный вариант… Наши женщ… самки делятся на тех, кто ничего не умеет, кроме как ворчать и требовать, и тех, чей смысл жизни состоит лишь в ублажении самцов. И моя спутница… Язык присыхает к нёбу, потому что один из гепардов вдруг переступает порог и хватает шерстяной лапой Кацуру за плечо, разворачивает к себе, наклоняется, видимо, чтобы разглядеть получше – и почти тут же получает растопыренными пальцами в каждый глаз. Рёв взрывает уличную тишину. Аманто отскакивает, начинает тереть глаза, а у Кацуры в руке уже зажат широкий нож, сорванный с его пояса. Длинный, блестящий. Ножны летят под ноги выбегающим из забегаловки пришельцам. В какой-то момент Акия даже считать прекращает. Десять, двадцать… оттесняя его, они берут Кацуру в кольцо, хвосты бьют по земле, поднимая пыль, но звуки, которые те издают, больше похожи на улюлюканье, чем на что-то гневное. И всё же, это не по плану, совсем не по плану. Интересно, Яминори сильно разозлится, если Акия оставит его фаворита в окружении возбужденных кошек, а сам сбежит? В конце концов, одну часть задачи они выполнили… А тем временем ослеплённый гепард прекращает реветь и тереть глаза и вдруг бросается на окруженного Кацуру с голыми лапами. Тот же просто выставляет украденный нож перед собой, и в тот момент, когда гепард пытается увернуться и одновременно схватить его то ли за волосы, то ли за одежду – резко направляет вверх. Лезвие входит в челюсть снизу и вылезает прямо посреди широкого носа. Улюлюканье замолкает. Улица погружается в гробовую тишину. Но в неё вторгается треск ткани – это Кацура, не имея времени на разматывание оби и прочие церемонии, просто распарывает подол. Сейчас или никогда. Акия выдирает танто из сапога и вонзает в спину замершего перед ним пришельца. Стоящие по бокам только-только начинают поворачиваться, но длинное тонкое лезвие уже входит в шею одного из них… а обернувшийся Кацура замечает проделанную для него брешь. Уже бежит. Горячая кровь окатывает Акию с головы до ног, тело мертвеца пинком отправляется к его ещё живому собрату, но с другой стороны на Акию уже опускается чёрная тень. Он чувствует, что просто не успеет ни развернуться, ни уйти в сторону… но всё же отталкивается от земли и бросает собственное тело в дорожную пыль, перекатывается – и видит, как Кацура спрыгивает с загривка шерстяного пришельца и стряхивает кровь с широкого ножа. Секунда – и там, где только что была его голова, воздух пронзает розовый луч. И врезается в крышу здания на другой стороне улице. Точнее, заставляет часть её просто раствориться. Теперь гепарды орут что-то на своём, непонятном, мяукающем языке, и куски дороги, заборов, домов исчезают один за другим, а Кацура, сверкая голыми коленками, несётся по улице дикими зигзагами. Акия же начинает чувствовать, как подгибаются ноги. Нет, ещё рано бояться. Самое время крови вскипеть и заглушить страх и здравый смысл, иначе им вряд ли удастся выбраться отсюда. А прямо впереди улица резко расходится в две противоположенные стороны. Воздух вспыхивает над самым плечом – и Акия не задумываясь сворачивает в ту, что ближе. И тут же хватается за уступ забора и перебрасывает себя через него. Приземлившись, падает плашмя – пропуская над собой очередной сгусток смертоносного луча. И замечает замершего возле раскидистого клёна мужчину с метлой в руке. «Простите за вторжение». В груди подметающего дыра размером с кулак. Сквозь неё можно рассмотреть колодец и ветку сакуры… но пока не до этого. Перекатившись в кусты, Акия прекращает дышать. Слышно треск и мяукающую ругань. Совсем рядом в пожухлой траве оставляет след сапог, сделанный из чего-то очень прочного. Схватившись за него, Акия валит пришельца на землю и успевает подхватить выпавший из его лапы бластер. И только тогда поднимает взгляд. Странно, за ним последовало всего пятеро. Остальные, значит, выбрали Кацуру? Всё же, какие-то флюиды этот мальчишка испускает… Четыре нажатия на курок. И ещё один – вниз. На всё – три с половиной секунды. Наверное, не удивись так представители кошачьих, успели бы выстрелить в ответ или хотя бы попытаться отклониться… А, может, и не успели бы. В конце концов, зря он, что ли, триста часов провёл, учась обращаться с этим иноземным оружием? За спиной раздаётся звук, похожий на тот, когда роняют тяжёлый мешок. А… это подметальщик. Не повезло. Акия проводит ладонью по шее, стирая пот и чувствуя под пальцами неровность татуировки. Вздыхает. Прячет бластер за шиворот. И, решив не дожидаться, пока во дворе покажутся остальные обитатели дома, поспешно покидает чужие владения. *** – Братья! Я позвал вас, чтобы объявить о своём решении! В этот тяжёлый час для нашего народа я нашёл способ вернуть былое могущество! Возлюбленные друзья мои, пока Мировое Демократическое Сообщество не огласило своего окончательного решения по поводу статуса этой планеты и её жителей, мы просто обязаны сделать землян частью нашей семьи! В подвале тесно и душно, но света свечей более чем достаточно. В отличии от холодного сияния электричества, огонь проникает сквозь кожу, согревая тело и душу. Рай удовлетворённо прикрывает глаза, прислушиваясь к восхищенным перешёптываниям собравшихся. И продолжает: – Как вы знаете, отец поручил мне открыть посольство на этой земле, но, друзья, разве мы не способны на нечто большее? Земляне почти ничем не отличаются от нас! Может, они немного выше и волосатее, но их планета так же богата альтаной, как когда-то была богата и наша. Но, так как эти дикари не достигли необходимого уровня технического и социального развития, Мировое Демократическое Сообщество точно лишит их права распоряжаться богатствами своей планеты – и Общество по защите Альтаны получит над ними полный контроль… Это печально, возлюбленные солнца и моего сердца. Но мы можем помочь им. И себе. Всё, что нужно – обратить их в нашу веру, убедить присоединиться к нашему великому народу. Но как это сделать? Друзья. Я придумал. Мы просто лишим их растительности на телах! И тогда они станут почти такими же как и мы! И тогда они поймут, что не одиноки в этой Вселенной! А мы… мы получим право хотя бы частично распоряжаться альтаной этой голубой планеты! Выкрики. Растроганные всхлипы. Да, всё именно так, как Рай и ожидал. – Да не поблекнет блеск наших голов!