Широяша: История Белого Демона

*** – Чем докажете? – раздаётся над самым ухом. – Ничем, – отвечает Гинтоки. И снова смыкает пальцы на рукояти длинного ножа. Но внезапно напряжение за спиной спадает. Вакидзаси совсем рядом, почти касается горла… но, когда Гинтоки начинает оборачиваться – лезвие отстраняется. Рукоять танто всё ещё зажата в ладони и скрыта лохмотьями. Почему-то человек, так внезапно оказавшийся прямо за спиной, теперь слишком расслаблен. Высокий. Лицо обычное – не уродливое и не смазливое. Сначала кажется, что его волосы собраны сзади в низкий хвост, но вот он поворачивает голову, чтобы осмотреть всю их компанию, и становится видно, что те обрезаны как раз на уровне шеи и чем-то смазаны, и это что-то заставляет их лежать ровно, будто прилепив к голове. Гинтоки вдыхает чуть глубже обычного, но никакого особенного запаха не чувствует. Разве это не масло? Странный. Но, чтобы убить его сейчас – хватит мгновенья. Однако, вместо этого Гинтоки не спеша вытаскивает руку с ножом из почти распоротых хакама, держа двумя пальцами за кончик рукояти и поднимая до плеча. – Слышал, вас тут взаперти держат, господа хорошие? А мы тут привезли кое-что… чтобы скрасить скуку, – Гинтоки отклоняется назад и бросает взгляд над Саниро. – Верно, ребята? – Эй, я их знаю! – доносится с забора. – Это же те, кто слинял ещё до Канагавы! – Не все, одного не хватает и трое лишних, – поправляет другой голос. – Белобрысого помню… А это у них там что, баба что ли? Не произнеся ни слова Анзу задирает лук и стреляет. Поднявшись в темнеющее небо так высоко, что едва видно, стрела зависает на несколько мгновений – и тут же обрушивается вниз, вонзается в один из двух столбов, держащих ворота. Раздаётся довольно громкий «ик». И почти тут же: – Вот дурная… – Нашёл, куда девку тащить, – произносят совсем рядом, но очень тихо. Это прилизанный, уже совсем опустивший вакидзаси к земле и теперь глядящий на Гинтоки с укоризной. – Ладно… от Кудзё, говоришь? Ну заходите. Вожжи звонко рассекают воздух и опускаются на спину толстопуза. Конь громко фыркает, даже похоже на рык, но трогается с места, прямо к медленно открывающимся воротам. Саниро задевает ящиком, тот вздрагивает и начинает озираться, словно ища невидимого обидчика. Исида опускает руку ему на плечо и легко разворачивает лицом к телеге, толкает – причём так, что парень едва не пропахивает землю носом, но вовремя успевает сделать широкий шаг, и вот уже бежит во двор. Сидящая на повозке среди ящиков Анзу зорко оглядывается по сторонам, останавливает взгляд на ещё не двинувшимся с места Гинтоки, но тот отворачивается. Крутанув танто в пальцах, поднимает глаза на «прилизанного», тоже продолжающего стоять на месте, да так близко, что даже неприлично. – Саката Гинтоки. – Кирихара Акия, – тут же отзывается тот, следя глазами за мельканием длинного, острого лезвия ножа. И вдруг резко отправляет вакидзаси в ножны на поясе – другого оружия там не видно. Выходит, тоже не рискует показываться на улице с катаной? Свои мечи Гинтоки и Сакураи зарыли у кладбища ещё три дня назад, правда, для этого пришлось потратиться на масло – что-то многовато его в последнее время – а потом смазать лезвия и завернуть в промасленные тряпицы, но пока ни один патруль не заинтересовался новоприбывшими в город, так что предосторожность не оправдала себя. Зато сегодня, пока ждали вечера, видели, как какой-то пьяница, решивший надраться средь бела дня – то ли от скуки, то ли по какой серьезной причине – и вызвавший на дуэль зашедшего перекусить стража порядка, оказался арестован и уведён патрулём. Нет, не за дуэль. За катану. Правда, тот вопил, что находится на службе у даймё и охраняет какой-то там сад, но несколько ударов тяжёлыми палками лишили его возможности не только вопить и сопротивляться, но и волочить самостоятельно ноги – так что подробностей услышать не удалось, но всё равно послужило уроком. А то, что до этого Анзу показала, из какого дерева лучше сделать лук, оказалось весьма кстати. Так они с Сакураи оказались владельцами стрелкового оружия. Но лук Гинтоки остался вместе с Пеньей в конюшне гостиницы, где остановился Кудзё, а куда свой дел Сакураи – непонятно. Глядя, как тот заходит в ворота совершенного безоружный, но с целым сокровищем, зашитым в одежду, Гинтоки ежится. И нож выскальзывает из пальцев, вонзается в землю совсем рядом со ступней «прилизанного». – Так и будем тут стоять? – доносится сверху. Всё же, какой он высокий… этот Акия Кирихара. Стоп, разве Котаро не про него говорил, что тот, мол, погиб? – После вас, – отзывается Гинтоки, подняв танто и обтерев рукавом. Кирихара мотает головой. Гинтоки вздыхает и сдвигается с места. При первом взгляде на двор в груди становится больно. Несколько зданий стоят, образуя три стороны квадрата, колодец не в самом центре, а ближе к одному дому с широкими дверями-сёдзи. Взгляд сам летит в другую сторону – и точно, небольшая пристройка без окон, с одной дверью – по сути сарай, но почему-то в академии почти точно такая же постройка воспринималась иначе. Общая спальня. Духота ночью, ворчанье и сопение больше десятка подростков… – Что-то случилось? – раздаётся голос за спиной, и Гинтоки выныривает из омута воспоминаний. И сразу замечает отличия: тёмная крыша, усеянная листвой, такой же двор – не убираемый никем, наверное, несколько столетий, покорёженное дерево веранды, идущей вдоль самого длинного здания, трава… трава повсюду, кроме вытоптанной площадки возле колодца. И горы мусора у забора… и не только. Мухи. – Отвратительно. – И не говори, – отзывается Кирихара, – когда вижу, во что превратили дом, доставшийся мне по наследству… Гинтоки оборачивается вполоборота, но, ничего не сказав, направляется к телеге, с которой крестьяне уже стаскивают ящики, один за другим. Медленно, осторожно и, даже, как-то неохотно. А из здания с широкими дверями-сёдзи во двор высыпает народ – голоса звучат громко, резко, нервно. – Говорят, тут днём летали всякие… Никто не отвечает. Гинтоки оборачивается и понимает, что остался один. – Я вроде уши недавно мыл… – протягивает задумчиво вслух, – полгода назад примерно… Как этот Кирихара умудряется двигаться так бесшумно? Нет, дело даже не в этом – его присутствие просто не ощущается. Вообще-то Гинтоки когда-то весьма преуспел в одном фокусе, а именно – в добыче питательного мяса. Не зная про ловушки, неспособный даже развести огонь, он бывало подолгу лежал возле какой-нибудь малоприметной норки, коченел, сходил с ума от зуда по всему телу, но дожидался того момента, когда потерявший бдительность зверёк вылезал из своего укрытия – его горячая кровь и жесткое мясо были лучшей наградой. Со временем у Гинтоки стало получаться всё лучше. Не то что бы он делал что-то особенное… просто растворялся в собственных мыслях, отделялся от них, он дышал с ветром, двигался с течением воды, не позволяя даже очень сильному голоду торопить или как-то отвлекать себя. В какой-то момент он даже пришёл к мысли, что человек несомненно превосходит любое животное – самоконтроль, терпение, планирование… во всяком случае, на тот момент он ещё не встретил ни одно живое существо, способное превзойти себя. А потом столкнулся с аманто. На самом деле, Гинтоки не помнит, когда именно «впервые» увидел кого-то из пришельцев. Но в памяти чётко отпечаталась мысль: "тем, кого ещё, кроме него самого, можно назвать «человеком», лучше с пришельцами не встречаться". Потому что люди, пусть и жестоки порой, жадны, эгоистичны, в целом довольно безобидны – Гинтоки, сколько себя помнил, всегда мог запросто справиться с парой и даже больше взрослых – но разумные монстры поразили его. Он смог уйти от них. Но потом долго отлеживался в сыром овраге, пожирая мох, а когда смог выползти – и кору деревьев. Дело было даже не в их оружии, которое жалило на расстоянии, нет… его обхитрили. Ему позволили проникнуть на свою территорию. Его окружили. Его почти что поймали – и при этом ни разу, ни на мгновение Гинтоки не почувствовал неприязни к себе. И что мы имеем сейчас? Их корабль был тут и улетел ни с чем? Просто так? Правда? Внутри дома грязно не меньше, чем снаружи, если не больше – тут и там можно заметить брошенную, не выстиранную одежду, вон в углу зала на вазе вывешены чьи-то фундоши… Гинтоки тихо сидит около двери и наблюдает за тем, как споро Саниро разносит по рядам самураев выпивку. Здесь нет нужного количества обеденных столиков, чтобы каждому досталось по одному, поэтому мужчины кучкуются, и всё равно сложно отделаться от ощущения, что он вернулся в академию. Да, там они обедали за столами, сидя на скамьях, а не на полу, но что-то действует на Гинтоки угнетающе, заставляя то и дело напоминать себе, что он в Канагаве, в двух неделях пути от того места, где располагалась «академия-под-соснами». А Саниро и правда удивляет – в отличии от Кори, двигающегося неспешно, если не сказать заторможенно, и Исиды, вовсе сидящего, как и Гинтоки, в стороне, этот парень – сама угодливость. Вон, опять спрашивает, не подлить ли, у широкоплечего верзилы, зачем-то держащего на коленях укороченное копьё. А на громогласную жалобу другого воина, мол, закуски недостаточно, услужливо лыбится и что-то щебечет. Открывается дверь и Анзу переставляет поднос через порог. Поднимается с колен. И начинает разносить плошки с рисом и маленькими, убогими рыбками. За ней следят десятки глаз. Разговоры умолкают. До этого момента Гинтоки ловил на себе редкие взгляды, но теперь и они направлены на девушку, хотя она по-прежнему одета в просторное мужское кимоно и хакама, позволяющие свободно передвигать ногами. Сакураи не видно. – Беру свои слова обратно, – возникает из ниоткуда, и опускается рядом на циновку «прилизанный» Кирихара. – Кажется, теперь мы сможем питаться чем-то съедобным. А то из того, что готовили мы, больше половины в пищу не годилось совершенно. Он не смотрит на Гинтоки, говорит словно сам с собой. Следит за приближением Анзу. Вот девушка приседает и опускает на столик плошку и тарелку с двумя палочками, потом ещё одну, рядом. – Что произошло сегодня? – спрашивает Гинтоки, когда она отходит. – О, ты слышал? Гинтоки уже немного привык к «вы» и слышать от едва знакомого такое фамильярное обращение неприятно. – Немного… – Я послал к Яминори человека с запиской, если ты видел её, то… – отправив в рот горстку риса, Кирихара тщательно прожёвывает и заканчивает, – должен всё знать. А если не видел… Яминори решил не рассказывать тебе, а, значит, и я не могу вдаваться в подробности. «Логично» – Просто интересно, как ты выбрался оттуда, – решает не настаивать Гинтоки. – Говорят, их было больше сотни. Кирихара издаёт странный звук. И начинает бить себя кулаком в грудь. Кхэкает. – Кто сказал тебе такую глупость?! – откашлявшись и залпом отпив из чашечки саке, восклицает Кирихара. Блестящая прядь отбивается от собратьев и падает ему на глаз. – Всего десяток! Даже меньше! «Ложь» Гинтоки своими глазами видел, сколько гналось за Котаро, но вряд ли его преследовали все. Если этот Кирихара отделился, то за ним тоже кто-то должен был побежать. Логично? Логично. – За мной погнался всего один, – словно услышав мысли Гинтоки продолжает Кирихара, – повезло. А вот моему напарнику нет… Даже не знаю, в каком состоянии сейчас Яминори… «Так он уверен, что Котаро мёртв? Хотя он о тебе был примерно того же мнения…» Гинтоки тоже принимается за пищу, отставив саке в сторону, но перед тем, как отправить мелкую и насмерть зажаренную рыбёшку в рот целиком, интересуется: – Ты ко всем так панибратски обращаешься? Или с Кудзё у вас особые отношения? – Оу, прости. Я просто привык… Знаешь, вся эта… все эти события сблизили нас. Любой, кто выступает против аманто, как брат нам. Вот я и… Кажется, он понял его вопрос неправильно. Или специально проигнорировал часть про Кудзё, которого постоянно зовёт по имени. Но Гинтоки тут не для того, чтобы играть в слова. – Яминори, – прожевав, произносит он, заметив, что Анзу вернулась с кухни уже с новым подносом. Конечно, за раз принести еды на всех не способна даже она, а парни расселись около Исиды и помогать явно не собираются. – Вы друзья? Или «братья»? Почему он использует твой дом? Вдруг какой-то патлатый шлёпает Анзу ниже спины. И тяжёлый поднос тут же опускается на его голову. Патлатый вскакивает, и несколько человек рядом с ним. Анзу хватают за руку, всё ещё сжимающую край подноса… – Ах ты стерва! Да я таких как ты… Что и следовало ожидать – теперь Гинтоки не сомневается, эта толпа вполне могла счесть Котаро лёгкой добычей и… Танто сам впрыгивает в руку и устремляется через всю комнату к окружившим Анзу «самураям». И вонзается в поднос, виднеющийся в просвет. Несколько мгновение ничего не происходит, патлатый даже продолжает объяснять, на чём, сколько и как долго он вертел таких, как Анзу. Но его дёргают за плечо. И вот мужчина замечает нож. Оборачивается. Гинтоки поднимает руку с палочками в воздух и щёлкает ими пару раз. – Тот, кто не умеет ценить женскую доброту, не достоин её. – Что?.. Что ты там вякаешь, недоросль?! – Осторожней, говорю. Твоя жизнь висит на волоске. – Какого этот… Патлатый заносит ногу, чтобы перешагнуть через столик и направиться прямо к Гинтоки, но, видимо, именно в этот момент чувствует, как ещё одно лезвие утыкается ему в бок. Анзу, одну руку которой он всё ещё сжимает, другой убирает маленький кинжал в сторону. Затыкает за тонкий поясок. И произносит спокойно: – Давайте просто договоримся, что у меня уже есть мужчина. – Кто?! Этот белобрысый малёк, что ли? – патлатому явно трудно справиться с гневом. – Да я его… – Хватит, – перебивает его Кирихира, пока не проронивший ни слова, но продолжавший пережёвывать рис. – Акей, не позорься. Икей, успокой брата. При этих словах бугай с укороченным копьём, сидящий с краю, упирается в пол древком и тяжело поднимается. И поднимается… Казалось, у него только плечи широкие, но когда процесс вставания заканчивается, Гинтоки понимает, что макушка мужчины касается потолка, даже упирается в него. При этом у верзилы, брата патлатого, обнаруживается залысина, грозящая уже в ближайшие годы превратить его голову в подобие куриного яйца… Патлатый Акей вздыхает. Отбрасывает руку Анзу. И, не дожидаясь, пока огромный Икей подойдёт к нему, плюхается на циновку и залпом опустошает чашку. И тут же наполняет её снова из белой глиняной бутылочки. Но родственник всё равно подходит и легко, словно пушинку, поднимает за воротник. Из зала они выходят очень странно – патлатый просто покорно пятится за братом. После этой сцены всё возвращается на свои места. Правда, вместо того, чтобы убрать черепки разбитой посуды и рассыпанный рис, Анзу просто поднимает с пола циновку и кидает её поверх мусора. И выходит. Следом за ней, гуськом, большую комнату покидает Исида и остальные крестьяне. Гинтоки замечает, как дёргается бровь Кирихары. – Так… – в третий раз повторять вопрос не охота. – Так ты тут за старшего? – Вроде того, – неохотно соглашается «прилизанный», взгляд его всё ещё прикован к тому месту, где циновка скрыла следы разбитой посуды. – А Яминори не сказал, – спрашивает вдруг, – зачем велел купить столько саке? Гинтоки мотает головой. И принимается за рис, раз уж со скромной порцией рыбы он уже расправился. – Какого демона тут происходит?! Вторая, принесённая Анзу чашка с рисом (на этот раз даже без рыбы) успевает опустеть, а пить не тянет совершенно. Остаётся только наблюдать за чужим общением. Лучины чадят, масло в них залито не самое чистое, а света от трёх фонарей у дальней стены не хватает на всё помещение. На полу пляшут тени и тянет спать… Когда дверь резко отходит в сторону и на пороге возникает Кудзё, Гинтоки обращает внимание на то, как лениво начинают оборачиваться отужинавшие и уже изрядно принявшие на грудь воины. Правда, сейчас они больше похожи на захмелевших посетителей какой-нибудь забегаловки. – Гляньте-ка, это же наш предводитель. Кудзё разодет как даймё: на нём несколько кимоно, надетых друг на друга, и штаны, подвязанные ремнями… разве что, на голове ничего нет, в отличии от той горы одежды на ножках, которую Гинтоки на днях увидел вышагивающей по улицам Канагавы в сопровождении многочисленной свиты. Вообще, появление Кудзё, как и его гневный тон, не вызывает бурной реакции. Более того, обернувшись, мужчины тут же поворачиваются обратно, возвращаясь к выпивке и собеседникам. – Кирихара! Разве не ты жаловался, что вы все тут от голода пухнете? Откуда взялись деньги на выпивку?!! «Прилизанный», продолжавший весь вечер сидеть за одним с Гинтоки столиком, поднимается на ноги и уважительно кланяется. – Я думал, что это вы послали нами угощение, Кудзё-сама… Из-за спины вошедшего показывается обеспокоенное и бледное лицо Котаро. – Кирихара-кун! Ты жив?! – Кацура-сан?! Гинтоки не вслушивается в дальнейшее, неожиданно ему становится так скучно, как давно уже не было, да и развеявшаяся сонливость вновь опускается на веки. В голове уже в третий раз возрождается идея пойти поискать, куда это делась Анзу и остальные… но вдруг рядом устанавливается тишина. Гинтоки поднимает взгляд и видит, что Кирихара, Кацура, Кудзё и его слуга молча смотрят на него. Приходится встать, чтобы изобразить хоть какую-то толику манер. Зря он, что ли, столько валялся на крыше учебного класса и слушал все эти наискучнейшие наставления Шоё про традиции и вежливое поведение? – Не знал, что уважаемый Кудзё-сама и его соратники испытывают недостаток в продовольствии. Если бы знал, непременно потратил бы деньги на более необходимое… – Откуда у вас столько денег? Их прислал Кирин? Почему ты не передал их?! Голос Кудзё слишком громок. А вот голоса других становятся всё тише. Гинтоки не выпил ни капли саке, но, кажется, порядочно надышался его парами, буквально висящими в воздухе, потому что пол под ногами вдруг взбрыкивает, а в голове становится горячо. – В последний раз я видел Кирино-доно больше месяца назад и, конечно же, он мне ничего не передавал… но мне стало нестерпимо жалко твой сброд, Гудзё, и решил скрасить его унылое прозябание. – Гинтоки! Гинтоки произнёс последние слова достаточно громко, но выкрик Кацуры был громче. И тут же, словно по команде, люди начинают вставать, молча, один за другим. Интересно, на что они обиделись больше? На то, что их назвали сбродом, или на то, что к их лидеру обратились неподобающе? – Давайте не будем горячиться, – рассудительно произносит Кирихира. Он смотрит на своих подчинённых, потом переводит взгляд на Кудзё, мотает головой. – В каком-то смысле парень прав, всем нам надоело торчать взаперти. Бесполезно. Прозябать. Верно же? Он снова смотрит на стоящих. И постепенно сжатые их кулаки разжимаются, а пылающие возмущением глаза обращаются уже в другую сторону, с Гинтоки на Кудзё. Просто поразительно. Смысл сказанного вроде бы остался тем же, но теперь объект возмущения – их собственный предводитель. В очередной раз мелькает мысль, что этот Кирихара – отличный парень. Только… какой-то слишком уж «отличный». Даже эта его прилизанная причёска не вызывает неприязни. – Давайте… – негромко встревает Котаро. – Давайте поговорим в другом месте? Изгиб его бровей почти умоляющий. Но он всё ещё держится за спиной Кудзё. Гинтоки кивает и перешагивает столик. – Эй, Кудзё-сан! – голос принадлежит патлатому, вернувшемуся в комнату вместе с братом незадолго до прихода начальства. – Ответьте нам: сколько ещё мы должны ждать? Жрать эту протухшую жратву и подыхать от безделья?! Уже было шагнувший обратно к двери Кудзё замирает. Какое-то время смотрит в пол под ногами… потом поднимает взгляд: – Уже недолго. Обещаю. Он и патлатый Акей стоят неподвижно, пока последний не вздыхает и не плюхается обратно на циновку. С точно таким же видом, как сделал это около часа назад, урезоненный Кирихарой. Полюбовавшись на его спину, Кудзё отворачивается и выходит в коридор. Гинтоки покидает помещение последним. И почти тут же сбоку к нему прилипает Котаро. – Не вздумай крепко уснуть этой ночью, – прилетает его шёпот. – Знаю. Во всех своих кимоно Кудзё похож на огромную, набитую соломой куклу. На Гинтоки хоть и несколько рубашек, да ещё и хаори – в доме ненамного теплее, чем на улице – но его одежда, по крайней мере, не шуршит на каждом шагу и совершенно не мешает двигаться. Но для чего Кудзё так наряжаться? Кого он хотел впечатлить? Не здешних же оборванцев? На Котаро вот простое кимоно, гета надеты на босые ноги – прямо-таки образец скромности. – Простудишься, – буркает Гинтоки. И послушно заходит в небольшую комнату. На этот раз Фудо не пытается проскользнуть перед ним – нет, он вообще остаётся снаружи. Опустив у порога тлеющую лучину, задвигает дверь. Здесь на полу накиданы одеяла, комната не просто небольшая, она маленькая – всего в одно татами. Когда четверо рассаживаются по углам, места в середине остаётся разве что на пару подносов – и то, если не вытягивать ноги. – Ну? И? – Гинтоки, – начинает, почему-то, Котаро. – Ты правда не видел Кирино? – Нет. – А как ты нашёл нас? Он же уже объяснял… – Встретил троицу сбежавших от жестокого и пренебрежительного отношения крестьян. Они рассказали, куда вы направились. Крылья носа Кудзё мелко вздрагивают. Он смотрит на Гинтоки пристально, но не то чтобы злобно. – Я… – наконец, открывает он рот. – Я видел т… вас, Саката-сан. Стоящего там, на ветру, в развевающемся белом кимоно… Я принял вас за божество, явившееся спасти нас… Ваша смелось, ваши навыки… Переход слишком резок. Буквально только что, но в другой комнате, Гинтоки практически обвинили в присваивании чужих денег – что, вообще-то, недалеко от истины – а сейчас уже признаются чуть ли не в любви. – Понял. Дальше. Котаро, мотнув головой, молча вздыхает. – Я… я не сразу… – продолжает Кудзё. – В общем, Саката-сан, вы нужны нам. Думаю, не один я запомнил вас в той схватке, но, как и я, остальные просто пока не совсем честны с собой. Сложно признать тот факт, что нас спасла кучка недорослей… – Там были не только мы. Если уж начистоту, Гинтоки присоединился к битве довольно поздно, и кто кого там спас – точно не уверен. Но почему бы и не послушать хвалебную песнь в честь себя любимого? – Саката-сан! – теперь взгляд Кудзё твёрже, чем всего минуту назад. – Кот… Кацура-сан высказал опасение, что вы… не планируете остаться с нами. Сначала я этому не поверил, но… Нам не хватает воинов. И я… мы были бы признательны, если бы вы… Похоже, произносить что-то подобное для Кудзё в новинку. Он теряется, интонация скачет, дыхание сбивается. «Пора заканчивать этот балаган» – Зура, признавайся, – не дослушав, Гинтоки всем телом разворачивается к Котаро. – Ты рассказал им про золото Сакамото? – Ну… – тот отводит взгляд, даже забыв возмутиться. – Я увидел, что с тобой Сакураи… Он же остался около Ино? Там, где… Искоса глянув на скромно молчащего Кирихару, Гинтоки вздыхает и приваливается затылком к стене. Мягко. Бумага, а не дерево – тем проще подслушать с другой стороны. – Нет, золота у нас нет, – перебивает он Котаро. – Сакураи не нашёл места, о котором говорил Сакамото… Да ты же его знаешь, Зура, Тацуме в пяти соснах заблудиться проще, чем пояс завязать! И кто только доверил ему делать тайник?! – Эм… Начав было, Котаро закрывает рот. И втыкает взгляд в складку одеяла прямо перед собой. Неужели такая интересная складка?.. Да нет, вроде самая обычная. – Ну так вот, – поворачивается Гинтоки к Кудзё, – денег у меня нет. Я всё ещё вам нужен? Странно, но теперь на него смотрят изучающе, словно видят впервые. – Ты собираешься забрать отсюда Котаро? Вопрос внезапен. Похоже, в этом весь Кудзё. Но Гинтоки не заставляет его ждать ответа: – Да. – Эй, – напоминает о себе Котаро. – А меня спросить не забыл? – И не собирался. Нечего тебе тут делать. Или Гудзё настолько лучше Шинске в постели? Или тебе нравится почётное место наложницы при нём? Лицо Котаро сморщивается, словно печёное яблоко. Он смотрит на Гинтоки почти с ненавистью. – Ты сказал, что тебе всё равно, что я делаю и с кем. – Я соврал. – Кхм… Простите… мы вам не мешаем? Гинтоки, не поворачивая головы, снова косится на Кирихару. Потом на Кудзё. – Да, будьте любезны, оставьте нас. Он вежлив. Правда. И абсолютно спокоен. Ровно до того момента, пока Кудзё не заявляет: – Ни за что! Котаро останется со мной! – Вы только посмотрите… – Гинтоки вытягивает ноги и нарочно толкает Кудзё в колено ступнёй. – Знаешь, что случилось в последний раз с тем, кто смел ему приказывать? – Н-нет… – И я не знаю. Резко замолчав, Гинтоки продолжает теребить пальцами, замотанными в ткань и солому, чужое, покрытое несколькими слоями шёлка, колено. Но Кудзё это словно не волнует. – Ты не понимаешь. Его здесь больше никто не обидит! – Не спорю. Нельзя обидеть того, кого нет. – Я вам что, маленький ребёнок, которого кто-то обижал?! – Именно. Гинтоки замечает, что произнёс это вместе с Кудзё. – Саката-сан, – вновь меняет тот манеру общения. – Вы не так всё поняли. Возможно, слышали что-то от тех крестьян… Понимаете, я пытался защитить этого упрямца! – Поэтому и запер в сарае? – Если бы он сразу согласился на моё покровительство… – Поэтому морил голодом? – Ну… если бы я этого не сделал… – И сейчас, наверное, заботишься о нём и пытаешься защитить, посылая в женском наряде и без оружия к тем, кому бы только добраться до местной слабой и беззащитной самки?! – Хватит! – Котаро вскакивает. – Никто не мог знать, что они заинтересуются женщиной! Мы решили, что крутиться рядом в мужском обличье более опасно… И никто не должен меня защищать! Или заботиться обо мне! Я могу позаботиться о себе сам! И сам решу, уйти мне или остаться! Стук двери. Удаляющий топот. Повисшая тишина. Под взгляд Гинтоки попадается причудливо изогнутая складка одеяла. Напоминающая по форме серп. – Гудзё, ты его хотя бы любишь? – Да, – следует ответ. Без колебаний и без раздумий. А потом, после небольшой паузы: – А он меня нет. Гинтоки кивает. И поднимается. Оставляя Кудзё с совсем слившимся со стеной Кирихарой, выходит в тёмный коридор, не глядя на Фудо, поворачивает в сторону кухни. Она недалеко. Из её дверей льётся свет. Гинтоки был тут перед тем, как отправиться в общий зал и остаться там дожидаться трапезы. Из кухни слышны голоса. Саниро… почему-то сейчас он не кажется таким уж раздражающим. *** – Возлюбленные Создателя, счастливейшие подданные Отца моего… Рай складывает руки на груди, перекрещивая и сжимая кулаки. Прикрывает глаза. – … как вы уже, должно быть, знаете, произошло вопиющее… Совершенно-невообразимо-варварский пожар уничтожил весь наш научный корпус, располагавшийся под стратегическим объектом с кодовым названием «Жилой дом номер три»… А значит, мы потеряли и наработки по созданию вакцины для землян… Проклятые фелисы! Отвратительные, с ног до головы покрытые проклятой растительностью – да их место в лесах! В самых отдалённых и глухих уголках Вселенной!!! О, Великий Зодчий, отправь же племя этих неразумных в прошлое, чтобы тысячу лет учились обращаться с огнём!!! Переведя дух и заметив, что руки слишком сильно прижаты к груди – что может быть превратно истолковано поданными – Рай разжимает кулаки и проводит ладонью по гладкой коже головы, увлажнённой силиконовой смазкой. Ощущения от прикосновения не самые приятные. Выдыхает медленно и осторожно, стараясь не смотреть в глаза собравшимся. – Но… не всё потеряно. К счастью, никто из учёных серьёзно не пострадал. Мы спешно обустраиваем подвал «Жилого дома номер четыре» и… мазь от ожогов вы всегда можете получить у нашего непревзойденного эскулапа Лав-Рентия… Да не поблекнет блеск наших голов, друзья…