Широяша: История Белого Демона

*** Капитан Баршак Свирепый обожает Землю. Здесь тепло, почти всегда сухо и много мяса, только одно ходит на четырёх ногах, другое – на двух. Первое весьма недурно на вкус, а второе хорошо продаётся на чёрном рынке – хотя им, офицерам великого флота Фелисии, конечно же и не подобает связываться с пиратами, но имперские кредиты никогда лишними не будут, особенно дома, где пять подрастающих котят ждут возвращения отца… Но вот чего капитан Баршак Свирепый терпеть не может – так это когда на него выливают резко пахнущее масло и поджигают. А ещё, когда держат его за дурака. Нет, Баршак Свирепый далеко не дурак. Баршак не верит, что слабовольные земляне могли сами решиться на вопиющий акт агрессии в адрес великих фелисов. И ведь не один и не два раза… И поэтому Баршак велел верному солдату провести расследование – и (о да, он оказался прав!) солдат обнаружил в этом людском поселении следы отвратительных глисов! Подозрительные пустоты под жилищами! А в одном из таких жилищ техника даже засекла скопление не менее подозрительных землян! Капрал Дорак как раз сегодня отправился проверить это место. Но неожиданно от него пришёл сигнал о нападении. Баршак не успел послать гвардейцев на помощь капралу, как связь с ним резко пропала… Его индивидуальный модуль оказался нагло уничтожен выстрелом прямо с орбиты! И тут же – словно кто-то там, внизу, только этого и ждал – с земли последовал ответный удар, покончивший не только со стрелявшей станцией, но и задевший флагманский корабль Фелисии… Баршак тут же отправился на Землю и был уже на подлёте к земному поселению, когда значительная часть его вдруг просто вздулась мыльным пузырём – вместе со стратегическим объектом, который охранял гарнизон канисов – и просто исчезла с лица планеты. А эти псы с чего-то решили, что во всём виноваты фелисы! Идиоты! Да как они смеют?! К чёрту договорённости! К чёрту канисов, Тендошу и глисов! Земляне и те, кто вошёл с ними в сговор, заплатят за всё! Он – капитан Баршак Свирепый – лично проследит за тем, как одну за другой будут сдирать лысые шкурёнки с виновных, членов их семей, их друзей и друзей их друзей! А остальные пусть просто горят – хоть какая-то компенсация за его великолепную шерсть, испорченную этими взявшими в руки оружие обезьянами… Однако, становится жарко. Пока там, наверху, разгораются дипломатические споры, здесь, на земле, его подчинённые вошли во вкус – в поселении полыхает каждая деревяшка, каждый кустик. Лично Баршак старается держаться от жара подальше – ещё слишком свежо воспоминание о вони собственной горящей шкуры – но для того, чтобы контролировать ситуацию, вовсе не обязательно подходить к дымящим зданиям. Рано или поздно трусливые глисы вылезут из-под земли, которую так обожают – и вот тогда уж они за них и возьмутся. А пока пусть дрожат в страхе, наблюдая за тем, как сгорают и гибнут от рук Пятнистой гвардии те, с кем они так хотели заключить договор! – Чую… я чую этих вонючих крыс! Выверните наизнанку каждый дом, но найдите мне трусливых глисов! И людишек, что посмели обнажить оружие… От сухого жара чешутся глаза и нос. В шерсть забивается кружащий в воздухе пепел. В горле саднит. По рации слышны только хрипы и крики – гвардейцы работают с душой, сполна расплачиваясь за месяц скуки и оскорбление, нанесённое землянами и вошедшими с ними в сговор глисами. На портативном дисплее светится карта поселения – Баршак смотрит на очерченную красным зону, именно это место должен был проверить покойный капрал, но именно сюда ударил лазер с орбитальной станции. Маловероятно, что глисы всё ещё под ним… но где тогда? Гвардейцы уже обыскали почти всё, но эти твари пока не показали даже кончика носа! Или их совершенно не волнует происходящее наверху? Но ведь заставили же они выстрелить орбитальную станцию, чтобы уничтожить корабль капрала и спасти людишек? Даже собственного убежища под местом выстрела не пожалели… Но зачем им было это нужно, если могли сразу выстрелить с земли, как они сделали после?.. Сейчас, стоя на перекрёстке из догорающих улиц и тяжело дыша из-за раскалённого воздуха, капитан Баршак чувствует, как ярость потихоньку утихает, но на смену ей растёт раздражение. Что-то в стройной цепочке доводов складываться не хочет, а глисов всё нет, да и из людишек попадается только какое-то барахло, а не воины – ещё ни один гвардеец не сообщил о так называемых «самураях» – а с флагмана уже пришёл приказ поторопиться. Неужели глисы укрыли боеспособных союзников в своих туннелях? Неужели придётся лезть за ними под землю?! Вдруг внимание задумавшегося капитана привлекает какой-то звук. Словно кто-то скребётся. Уши дёргаются, разворачиваются в сторону шороха… а когда Баршак поворачивается сам, то почему-то сначала не видит своих подчинённых. Лишь спустя мгновение замечает, что те почему-то лежат на земле. И тут же отскакивает назад – подальше от острого лезвия, просвистевшего у самого носа. Но неожиданно земля делает кульбит, перед глазами несколько раз мелькает небо – и вот он уже видит собственное обезглавленное тело и юношу с длинным окровавленным мечом, поднимающего с земли его портативный дисплей. А потом Баршак понимает, что уже мёртв. *** Что может быть хуже предательства? Кто-то скажет, что ради победы можно пожертвовать чем угодно… Наверное, это будет кто-то очень умный и умудрённый опытом. А, может, просто какой-нибудь молокосос, лишь повторивший за ним. Но Тацума не из таких. Да, он поставил себе цель… даже «великую» цель – правда, толком её ещё даже не сформулировав – но сейчас не до неё. Сейчас ему важнее то, что полыхает в груди и не даёт сидеть сложа руки, оправдывая себя какими-то целями и прочими доводами разума. Потому что горит душа. И именно поэтому он выменивает плетёный матерью пояс на старенький плащ крестьянина и идёт в Иокогаму один. Да, именно так. Один. С ним больше нет его верного Кадзумы, и даже слуг – нет, они не ушли вместе с бывшим кагема в Эдо, просто смешались с разношёрстным войском Кирино, и как-то однажды Тацума обнаружил, что чай ему с утра подаёт совершенно незнакомый человек. Может, так ему и надо. Может, так даже лучше. И без того на плечах висит груз ответственности – без него Кирино будет не так просто находить провизию и договариваться со знатью, но в Иокогаме Кацура. Возможно, Гинтоки и Шинске. И если они погибнут там, пока Тацума отсиживается в безопасности здесь – он не простит себе этого никогда. Дорога занимает не два часа, а почти три, при этом ему приходится обойти город практически до залива – чтобы не попасться дрейфующим в небе небольшим корабликам. Настолько небольшим, что кажутся летающими бочками. Несколько раз он натыкается на бегущих горожан, многие из них обожжены и еле тащат на себе мешки с добром, а кто-то вышагивает гордо, в окружении слуг. От них Тацума узнаёт, что если в городе и идёт бой, то только аманто против домов, они зачем-то продолжает обыскивать их, а потом разрушать, в основном поджигая. Хотя об этом красноречиво свидетельствует густой дым, тянущийся от города в лес. Не зная, куда лучше направиться, Тацума бредёт по почерневшим улицам, обнажив меч. Он то и дело оборачивается, чутко прислушиваясь ко всему, но звуки доносятся в основном издалека. Вокруг же почему-то удивительно тихо. И дует холодный, солёный ветер. Здесь разрушено всё. Не сожжено, не сломано, а словно раздавлено огромной кувалдой, рухнувшей с неба. Не понять даже, где раньше стояли здания, а где была улица и ходили люди. Повсюду только обломки. Если оглянуться, то можно увидеть догорающие дома и заборы, но тут… тут произошло что-то другое. – Па-ма-ги-те. Странный акцент. Поискав глазами источник голоса и найдя его, даже уже успев сделать шаг, Тацума замирает. А всё потому, что из-под чего-то, раньше бывшего то ли крышей, то ли полом, виднеется зелёная рука. В мелкой чешуе. Совсем рядом с другой, покрытой серой шерстью, ногой. – Пама-а-аги…те… Обломки чуть приподнимаются и из-под них на миг становится видно жёлтый глаз с вертикальным зрачком. – … па-жа-лу-ста… Можно подумать, что говорит иностранец, но больше похоже, что помощи у Тацумы просит пришелец. Проклятый аманто, один из тех, кто устроил всё это побоище. Если присмотреться, тут и там среди обломков видны и человеческие тела. И их значительно больше, чем покрытых шерстью или чешуёй. Но выжил почему-то… – …пжалуйста-а… Кажется, силы его на исходе. Тацума подходит к куче обломков. Ногой приподнимает уцелевший лист циновки вместе с щепками и глиняными черепками и видит полураздавленное тело. У существа практически не осталось одной ноги и одной руки. Но оно всё ещё дышит и, судя по всему, совсем не хочет умирать. – Поможите, – повторяет оно снова, моргая двойными веками рептилии, – я… я с… с миром… из… из… емо… демонкра… демократического… союза… Тацума почти минуту переваривает услышанное, а существо, больше не издав ни звука, просто медленно дышит, следя за ним правым глазом. – И что я могу… – наконец решается Тацума, – для вас сделать? – Шприц, – устало выдаёт рептилоид. – В кармане… на… с.. спереди. Притрагиваться к существу хочется меньше всего на свете, но если этот аманто не врёт и правда настроен мирно, возможно, его удастся использовать. И Тацума вонзает всё ещё обнаженную катану в землю, наклоняется и, чувствуя пальцами скользкую и холодную кровь странного оранжевого оттенка, приподнимает и переворачивает существо. При этом оно не издаёт ни звука, только плотнее сжимает плоские челюсти, похожие на беззубую пасть черепахи. В остальном же телосложением аманто похож на человека, даже хвоста никакого нет. – В кармане… – повторяет существо. Оно само пытается расстегнуть застёжку на груди целой рукой, но зелёные пальцы двигаются вяло и как-то бесцельно. Тацума же смотрит на замок с удивлением. На пуговицу не похоже. Но сам карман вроде из мягкой ткани. Вытащив катану из земли, он подцепляет карман у шва и просто отрезает его – аманто едва успевает отдёрнуть руку. Из-под оставшейся висеть тряпицы выкатывается колбочка. Подставив носок сапога и не дав той упасть, Тацума наклоняется и вкладывает её в слабые, шершавые и почти ледяные пальцы. Рептилоид прикрывает глаза. Вздыхает. И вдруг прижимает то, что назвал шприцем, себе под горло так резко, словно это нож и он решил покончить с собой. Спустя мгновение его тело пронзает судорога. Тацума отходит на шаг. И ещё раз обводит взглядом округу – быть может кому-то из людей тоже удалось выжить? И если у зелёного пришельца есть ещё лекарство, то… Нет. Если в этом хаосе и мог кто-то выжить, то только этот пришелец. – Спасиба… Дыхание рептилоида всё такое же медленное, но уже без рывков. Его рука и нога по-прежнему раздавлены в лепёшку, но глаза открылись шире. – Кто вы? – спрашивает Тацума, убирая катану в ножны. – Что за союз? Рептилия морщится. И вдруг садится. А Тацума с удивлением рассматривает вдруг обретшую объемность нижнюю конечность… хотя, нет… такое чувство, что из таза существа просто прорастает новая нога! – Меня зовут… Ди Архи Митрий… я Стряпчий Де-Соо… Я прибыл, чтобы провести независимое рас… расследование… – Мне наплевать, зачем вы прибыли! Просто остановите своих! Рептилоид мотает головой. – Они… не мои… – Да хоть чужие! – Если… если мне удастся связаться со штабом… Наконец-то хоть что-то! – Что я должен для этого сделать? Аманто косится куда-то в сторону, за спину Тацумы. Там, среди обломков, торчит остов миниатюрного корабля. – Это индивидуальный модуль фелисов… Если вы принесёте мне передатчик… – Как он выглядит? – Такое… небольшое устройство… – рептилоид морщится снова, ему явно трудно говорить на японском, но он очень старается. – Как ящик. С экраном. Скорее всего, оно встроено в модуль… Цыкнув языком, Тацума наклоняется и подхватывает аманто, перекидывая его целую руку себе через шею, поднимает. – Сами посмотрите. – Х-хорошо… Он очень тяжёлый, этот Ди Архи Митрий. Наверняка тяжелее любого человеческого мужчины такого же роста. Его чешуя царапает кожу сквозь грубую ткань крестьянского плаща, кимоно и юкату, но Тацума даже не ведёт, тащит его через поле обломков, спотыкаясь о чьи-то конечности, но стараясь не смотреть под ноги. И вот железяка уже почти рядом. Вот рептилоид уже касается отросшей рукой какого-то выступа на ней – и часть корпуса вдруг становится прозрачной, отходит в сторону. Вот зелёный пришелец уже тянется к какому-то устройству, свешивающемуся сверху… но неожиданно что-то происходит. Что-то невидимое и неслышимое. Тацума лишь замечает искры, пробежавшие по увитым трубками стенам кабины. И её мерное гудение на грани слуха, до сих пор даже толком не замечаемое, тут же смолкает. Рука рептилоида, ещё светло-зеленая, покрытая тонкой, нежное чешуёй, безжизненно обвисает. – Нехорошо, – произносит он тихо. – Это очень нехорошо… А секунду спустя до слуха Сакамото долетает грохот. Это кружившие над городом корабли аманто, словно спелые яблоки, падают на землю. За некоторое время до этого… Их было всего четверо. Они передвигались перебежками. Кирихара вёл их в одном ему известном направлении, и Гинтоки следовал за ним. Несколько раз они видели увлечённых разрушениями жёлтых кошек, затянутых в чёрные комбинезоны. Несколько раз слышали крики. Но каждый раз, когда Гинтоки порывался бросится в ту сторону, кто-то хватал его за плечо или за руку. Молча. В глазах патлатого Акея горело злое пламя – и Гинтоки, сжимая зубы, покорялся. Кору смотрел почти равнодушно, но твёрдо – и снова Гинтоки чувствовал себя глупым и несдержанным. Но один раз он всё же вырвался – когда заплакал и закричал ребёнок. От верной смерти его спас Кирихара. У Гинтоки от резкого движения закружилась голова, он оступился и рухнул на землю как раз в тот момент, когда заметивший его аманто вскинул бластер. Прилизанный командир их маленького отряда просто отшвырнул Гинтоки в сторону, тут же развернулся и выстрелил в ответ. Откуда у него оружие пришельцев? Нет, в первый момент Гинтоки подумал не об этом. Он заметил обожжённое плечо Кирихары. Аманто оказалось всего трое – и пока Гинтоки поднимался с земли, Кору и Акей уже покончили с оставшимися двумя. А Кирихара схватил его за грудки одной рукой и, морщась, вдруг зашептал громко и зло: – Что с тобой не так, Саката Гинтоки?! Какого чёрта ты лезешь под выстрелы?! Тебя ударили по голове и вышибли последние мозги?!! Или так захотелось отправиться на тот свет? – Насчёт головы не знаю, – отозвался Акей, – но шатает его изрядно. Может, ранен? Разжав пальцы и отпустив Гинтоки, словно резко потеряв к нему интерес, Кирихара схватился за своё плечо и принялся рассматривать рану. А Гинтоки уставился на тело женщины с кульком на спине – тело, растянувшееся на земле. Молчаливое. Успокоившееся. Детского плача тоже слышно больше не было. – Чёрт подери… – Что? – не глядя на Гинтоки переспросил Кирихара, – я не расслышал. – Ничего. – Точно? – Точно! Обойдя командира, злясь на себя, на других, на весь белый свет, Гинтоки зашагал дальше. Не зная куда. Просто вперёд. Кирихара догнал его минуту спустя, уже с оборванным рукавом и перебинтованным наспех плечом. – Лучше бы я оставил тебя с бабами, – прилетело еле слышное. И разозлило ещё сильней. Но уже через несколько шагов Кирихара вдруг остановился у почти целого дома, только ветхого и с забитыми ставням окнами. – Здесь. Наверное. На этот раз Гинтоки не бросился вперед. Наоборот, нырнул в провал дверного проёма последним. В темноте ориентируясь больше не слух и на запах товарищей – но всё равно рухнул во внезапно раскрывшийся под ногами провал. Здесь было ещё темнее, чем наверху. Но послышался треск и разом вспыхнули несколько… нет, не свечей, а ламп. Очень похожих на те, что освещали коридоры подземной арены, только прибитых к деревянному потолку. Кору и Акей тут же прижались к стенам, испуганно озираясь и щурясь, а Гинтоки уставился на устройство в центре комнаты. Небольшое, словно специально сделанное таким, чтобы двое мужчин могли спокойно его поднять. И с круглой красной кнопкой посередине. – Только не говорите мне, что… – Стой! Поздно. Он уже нажал. И тут же вдоль стен вспыхнули синие искры. И тут же погасли, вместе со всем остальным светом. Кажется, вся техника просто вырубилась. – Гинтоки Саката, – раздалось в тишине. – Такими темпами до вечера ты доживёшь вряд ли.