Хаори – короткая накидка, одевается поверх кимоно. Зори – сандалия на плоской подошве. Гета –деревянные сандалия лавочкой.
****
Чёрно-белый мир холоден и погружён в тишину. Босые ноги оставляют за собой неровную цепочку серых следов. Стараясь не наступать на них, Шинске все никак не может догнать белое, стелющееся по ветру хаори. За кем он гонится? Серебристая макушка кажется такой знакомой. Гинтоки? С каждым шагом он всё сильнее увязает в снегу. Кусты цепляются за одежду, коряги прыгают под ноги, но уже так близко! Только руку протянуть! Вдруг убегающий оборачивается – Шинске налетает на него и падает. Горячо. Хаори распахнуто, а под ним – ничего. Пытаясь подняться, уйти от жара неприкрытого тела, натыкается на пристальный взгляд красных глаз. И отворачивается. Почему-то собственное тело кажется таким тяжелым и неповоротливым, будто не его. А это и не он. Он стоит в стороне. И смотрит на отца, похожего на большого уродливого крота, придавившего к земле серебряную птаху. Но взгляд красных глаз всё равно прикован к Шинске, пронзает его, заползает острыми крючьями в душу, тянет что-то горькое изнутри… И неожиданно исчезает. Уже не Гинтоки, а Котаро лежит на снегу. Раздавленный, паникующий, пытающийся что-то кричать. С кожей, соперничающей по белизне со снегом, с разметавшимися, как уголь чёрными волосами. Шинске заносит над головой меч. И чёрно-белый мир становится багряно-красным.****
Шинске смотрит на мутный спросонья потолок, а в груди остывает боль от удара локтем. Рука сопящего соседа сползает на пол, слышно, как тот всхрапывает и переворачивается на бок. Шинске закрывает глаза. Уже больше недели он живёт в академии и всё никак не может привыкнуть спать в одной комнате с посторонними. Если и удаётся заснуть раньше, чем посветлеет щель под дверью, то обязательно что-нибудь разбудит – как сейчас. Правда, до этой ночи во сне его ещё не били. Голова тяжёлая, чугунная. Жарко и нечем дышать. Шинске садится, отбрасывая новое, плотное одеяло, и смотрит на сложенную в изголовье одежду. Она старая. Без хакама ноги мёрзнут в одном кимоно, но денег у него нет, совсем. Накинув поверх юкаты то, что есть, и подхватив зори, Шинске неслышно идёт к двери босиком и обувается только на крыльце. Ночной воздух тут же пробирает до костей, а взгляд останавливается на побелевшем дворе. Снег… Отец. Котаро. Гинтоки. Злость сдавливает горло. Злость, которой нет выхода. Он должен, обязан всем вокруг. И бесполезен. Зачем он здесь? Зачем всё это вообще? Крыльцо остаётся позади, Шинске ступает по снегу осторожно, прислушиваясь к тихому хрусту, а в груди горит огонь – хочется броситься бежать, нырнуть в ледяную воду, ворваться в колючий кустарник и хоть как-то избавиться от разъедающей изнутри горечи. Он не хотел, чтобы так. Он хотел помочь. Кому? Если подумать, то только себе. Освободиться – вот что он хотел. От тесных домашних стен, от навязанного будущего, от связывающих по ногам и рукам «должен», «обязан», «не подобает». Не знал, что это доставит столько проблем. Но должен был знать! Не ребенок. На небе не видно звёзд, деревья в лесу сливаются в непроглядную черноту, и только снег синеет редкими островками. Шинске оглядывается, смотрит на свои следы. Хочется увидеть Котаро – но его нет, по вечерам тот уходит домой. А без него Шинске чувствует себя очень одиноким. Не дойдя до реки, Шинске останавливается у груды крупных камней и вспоминает, как они таскали их в лощину неподалеку. Наверное, стоило спрятать трупы получше, но он тогда так устал… Они оба устали. Хотя с чего? Сама драка заняла всего несколько минут. А как бы поступил Гинтоки? Он замерз, нужно возвращаться, но ноги не слушаются. При одной мысли о белобрысом хочется выть. Шинске ему завидует? Этому выпендрёжнику? Подумаешь: появился позже всех! Да, сам Ёшида Шоё привёл его… ну и что?! С какой стати остальные ученики за ним гуськом бегают и в рот смотрят?! Что в Гинтоки такого особенного? Таинственная аура? Владение мечом? Глядя на него, такого надменного, даже не пытающегося с кем-то сблизиться, но постоянно оказывающегося в центре внимания, Шинске чувствует себя жалким. Быть обязанным кому-то вроде этого типа… Зачем он вообще это сделал? Устроил настоящий маскарад… Шинске не просил его! И не верил, что получится. А теперь вот выходит, должен быть благодарен. Вдох. Выдох. Хватит об этом думать, сделанного не воротишь. Теперь он официально больше не носит фамилию Такасуги и живёт в академии. У Шинске нет денег даже на штаны, но чем он отличается от того же Гинтоки или Тензо? Хотел свободы, а стал должником… Вот Ёшида Шоё свободен и живёт по своим собственным правилам. До сих пор Шинске считал, что самураи – это заносчивые и чванливые придурки, помешанные на бушидо и семейном родстве, но учитель сказал, что воина воином делает не наличие длинного меча и не умение с ним обращаться, и уж тем более не право рождения… а то, что в душе. Если и есть в мире идеальный самурай, то это он – Ёшида Шоё. Шинске сжимает кулаки и бредёт обратно. Пальцы на ногах онемели. В зори набился снег и растаял, сделав подошву чертовски скользкой. Едва не подвернув ногу в пятый раз, он сбрасывает их, хватает за ремешки и бежит. Босиком. По мёрзлой холодной земле, чувствуя, как в подошвы вонзаются камни и сучки, поджимая пальцы и глядя только вперёд. Врывается во двор, добегает до круга колодца, падает на каменную кладку животом и перевешивается через край. Тяжело дыша, смотрит в абсолютную черноту. И вдруг сквозь бешеный стук сердца в ушах слышит возглас, приподнимает голову и видит Шоё: учитель сидит на крыльце, и с его не до конца забинтованной руки свисает лоскут ткани. – Шинске? Что случилось? У него тот же вопрос. Бросив на землю зори, Шинске вбивает в них разбитые ноги. – Вы поранились, сенсей? – Ах, это, – учитель смотрит на бинт, чешет в затылке и отводит взгляд, улыбаясь. – Это Гинтоки мстит мне по ночам за свои неудачи в додзё. Вот ведь несносный мальчишка. Ха-ха… – По ночам? По ночам. Гинтоки. Мстит учителю. Гинтоки. По ночам. Мысли, словно стая ворон, срываются с места и уносятся в далёкие дали, а фантазия даёт сбой. Начавшее остывать после бешеного бега тело вновь вспыхивает изнутри, заставляя Шинске уронить взгляд на землю. – Эм-м-м, – доносится до него озадаченный голос. – То есть… это не то, что ты подумал… Конечно, не то. Как он мог? – Простите. Однако что он должен был подумать? Шинске осторожно поднимает взгляд и видит, что учитель больше не улыбается, но протягивает к нему руку. – Поможешь завязать? Шаг навстречу. Остановка. Тело деревянное, в голове пустота. Учитель продолжает смотреть на него, в ожидании склонив голову набок, но вот уже спокойно убирает руку обратно. – У тебя тоже проблемы со сном? – спрашивает и хватается зубами за свисающий край бинта, тянет, разрывая полоску поперёк. Шинске мотает головой и, всё-таки подойдя вплотную, осторожно перехватывает ладонь, замотанную в белую ткань без единого пятнышка. – Я помогу. Гинтоки поранил учителя. С первой ночи он ходит с повязкой на руке, а сегодня накладывает новую. Значит, и тогда белобрысый постарался. Снова злость, но уже другая. От этой злости становится легче. – И вы ему позволили? Шоё молчит, а Шинске, завязывая узелок на повязке, не смеет поднять взгляд. Закончив, отступает на шаг, рассматривая ноги учителя, свисающие с крыльца и не достающие до земли: бледные, обутые в гета на высокой подошве-скамейке. – Не бери в голову. Просто несчастный случай. – Сенсей! Кто он? Зачем вы его… Не договорил, не смог. Ведь и слепому видно, что Ёшида Шоё по-особому относится к белобрысому. За свою несдержанность стыдно. – Простите… за это неподобающее поведение. – Ученик задал вопрос, могу ли я оставить его без ответа? – после паузы вздыхает учитель. – Но к сожалению, я не знаю, что ответить. Веришь? Шинске верит. Самурай не станет юлить или врать. Ёшида Шоё не станет. – Хотя кое-что я могу сказать: его зовут Гинтоки, Саката Гинтоки. Ему около четырнадцати лет, как и твоему другу Кацуре Котаро. – «Саката»? Разве это не фамилия владельца поместья? Показалось, или уголок губ учителя и правда дрогнул в полуулыбке? Раньше поместье принадлежало купцу, но тот чем-то прогневал хана и был изгнан, с тех пор оно пустовало, пока не появился Шоё. Шинске, как и многие, думал, что учитель – прощённый родственник бывшего владельца или кто-то в этом роде. Но из подслушанного разговора с отцом стало ясно, что это не так. Саката… Гинтоки… – Вы внесли его в чужой семейный реестр, сенсей? Не укладывается в голове. Просто не вяжется с идеальным образом Ёшиды Шоё. – А если я скажу, что имел на это право? – очень серьёзно спрашивает тот в ответ. Что-то странное мелькает в голосе учителя, что-то, заставляющее Шинске насторожиться. И сменить тему. – Вы столько всего делаете для нас, сенсей. Почему? – «Столько всего», говоришь… быть может, я просто эгоист, который хочет что-то оставить после себя, м-м-м? Удивленный, Шинске поднимает взгляд на учителя и замечает за ним тёмный силуэт, виднеющийся из-за угла. Но через миг тот уже исчезает. Гинтоки? Уставившись за спину Шоё, Шинске не сразу осознаёт, что тот всё ещё ждёт от него какой-то реакции. Кивнуть? Или усмехнуться и показать, что принял его слова за шутку? Вдруг забинтованная рука поднимается и опускается на голову, треплет по волосам. – Впрочем, здесь не место для подобных разговоров. Как насчёт того, чтобы отправиться спать? Шинске чувствует странное облегчение и сгибается в поклоне. – Вы правы. Приятных вам снов, сенсей. Рука с головы исчезает, и бледные ступни, обутые в гета, спускаются в снег. И вдруг останавливаются на полушаге. – Да, пока не забыл. Ты не знаешь, у Кацуры дома всё в порядке? Замаячившую на горизонте сознания сонливость сдувает порывом шквального ветра. – Нет, не знаю, – Шинске смотрит на учителя во все глаза. – А что-то случилось? – Он тебе ничего не говорил? – Шоё прикладывает руку к губам и прикусывает бинт. Потом вздыхает и отворачивается. – Тогда ладно. – Учитель!.. – Он сам расскажет, когда сочтёт нужным, просто подожди. А пока возвращайся в спальню. Детям вредно мало спать. Он не ребенок, хоть и ростом не вышел, но Ёшида Шоё вряд ли намекает на это. Шинске снова кланяется. А когда учитель скрывается за поворотом, разворачивается и бредёт к широкому зданию, выступающему во двор и служащему общей спальней для учеников академии. Залезая под одеяло, он уверен, что не заснёт до утра. До этого дня Шинске особенно не задумывался об отношениях учителя и новичка, беспокоился только о себе и противостоянии с отцом, даже не обращал внимания на Котаро, принимая его присутствие рядом, как должное. Что он упустил, зациклившись на себе? Новый вихрь вопросов заполняет голову, не давая сосредоточиться, но тело согревается, а накопившаяся усталость берет своё, и очень скоро Шинске засыпает, так и не додумав ни одной мысли до конца.