Думаю, что все еще люблю тебя (ты не против)

Отношения с командой становятся не то, чтобы простыми, но проще. Она снова способна расслабиться. Плюс, притворяться, что она каждую ночь уходит на свидание с любовником, проще, чем ей хочется признавать. Они ничего такого не делали, конечно, даже после того, как она снова ночевала с ним. Они поужинали в постели, поговорили, как говорили прежде во время игры в карты, и все просто… Она так давно не чувствовала, что так крепко стоит на ногах. И позже, он не стал спорить, когда она забралась под одеяло, просто позволил ей, и через несколько минут лег рядом сам. Сейчас она на мостике с остальной командой, чувствуя себя такой отдохнувшей, какой не была уже несколько месяцев. Как будто она снова может четко видеть, и готова отправиться на миссию не просто на автопилоте. И, разумеется, Рип объявляет, что сегодня миссии не будет. — Что? — спрашивает Рэй до того, как Сара открывает рот. — Я думал, что мы сегодня, ну знаешь, чтобы мы могли… Рип останавливает его, покачав головой. — Данные, которые получает Гидеон, несколько странные. Джекс и я проведем рекалибровку, это легко, но увы, это займет весь день. Возобновим миссии завтра. Мик фыркает и начинает бормотать что-то о позволении забыть о работе на день. Рэй оглядывается вокруг почти беспомощно, спрашивая, не может ли он чем-нибудь помочь. Остальная часть команды начинает расходиться. Сара уже строит планы. Обычно Рип устраивает им выходные. Теперь они участвуют в миссиях добровольно, не просто как заложники. И все же, с тех пор, как у нее появилась причина хотеть свободный день, его не было. Она знает, что ей нельзя показываться у Лена днем, что она рисковала накануне, заявившись, едва стемнело, но у нее появилась идея, и она собирается ее воплотить. Она посещает фабрикатор, прежде чем заглядывает в свою комнату и собирает рюкзак. Она колеблется, складывая одежду, которую обычно надевает для тренировок, и которая довольно удобна для сна; спать в уличной одежде неудобно, и как бы ей не хотелось видеть реакцию Леонарда, она не собирается раздеваться до нижнего белья, чтобы лечь с ним спать. Как раз когда она складывает эту удобную одежду, в ее дверь легко стучат. Она поднимает взгляд и видит Амайю, одну из новых членов команды. — Заходи, — говорит Сара. Амайя входит и осторожно присаживается на край постели Сары. Ее настороженность заставляет Сару осознать, насколько она потеряла контакт с окружающими после Окулуса. Она медленно ставит рюкзак и садятся рядом с Амайей, с которой уже давно бы подружилась в других обстоятельствах. Ее команда не должна бояться говорить с ней. — Как дела? — спрашивает она, нарушив молчание. — Кажется, тебе лучше, — говорит Амайя, жестом указывая на рюкзак. — Это для… Того, с кем ты встречаешься? Сара кивает. — Решила, что раз уж у нас выходной, уйду на весь день. — То, что она уходит на ночь, каждую ночь, не такой уж и секрет. Большая ее часть все еще хочет рассказать команде правду, но это самое близкое к ней. — Этот человек делает тебя счастливой? — В голосе Амайи есть следы печали, и Сара вспоминает, что она тоже кого-то потеряла. — Да, делает. — Когда в комнате снова повисает тишина, Амайя встает. — Просто хотела убедиться. Сара жестом предлагает ей сесть обратно, заставляя себя забыть о нетерпении — Леонард все равно ее не ждет, и, может быть, она может начать исправлять то, как она обращалась с членами своей команды. — Как ты, привыкла к Вэйврадейру? *** Сара говорит с Амайей дольше, чем собиралась, но она все равно уже в пути к Леонарду еще до обеда. И хотя она озирается, следя, чтобы за ней никто не шел или не увидел ее близко к его дому, в ее шагах прыгучесть, по которой она скучала. На мгновение она замедляется — ее счастье не сможет — а она счастлива — продлиться долго, прежде чем случится что-то, что его разрушит. Она трясет головой и снова убыстряет шаг. Не сегодня. Может быть, прежде чем вернуться к обычному ходу вещей, все рухнет, но не сегодня. Я это чувствую. Сара стучит в дверь Леонарда, изящный ритм, который, она надеется, заставит его открыть быстрее, чем обычный стук; дом «пустой», в конце концов, и он не станет открывать дверь обычному прохожему, и она уверена, что вскрывать замок посреди бела дня это ужасная идея. Проходит еще целая минута, прежде чем он открывает дверь, и к тому моменту Сара уже нервно переступает с ноги на ногу. Он впускает ее внутрь, прежде чем что-то говорить. Она складывает руки на груди и прислоняется к двери, которую он только что закрыл, с гримасой на лице. — Или твои часы сломаны, — говорит он, — или ты не умеешь определять время. Сара изучает его взглядом несколько секунд. Он хмурится, да, но не выглядит злым. Немного недовольным, но не злым. К тому же, если бы он действительно хотел, чтобы она ушла, но не стал бы открывать дверь, и не стал бы запирать ее за ней. Она закатывает глаза. — Я хотела кое-что сделать сегодня с тобой, и ничего бы не получилось, если бы я ждала вечера. К тому же, у меня выходной. Леонард поднимает бровь. — Что не могло ждать вечера? Она идет к креслу в гостиной и ставит свой рюкзак, вытаскивая из него то, что создала в фабрикаторе. — Наша маскировка. И грим. — Она поднимает пакет с телесного цвета накладками. — Приклеим их на твои щеки, и тебя не засекут цифровым поиском. Это не стопроцентная гарантия, кто-то все равно может узнать тебя, если будут приглядываться, но на один день это обманет компьютеры. Он стоит, не отрывая от нее глаза, и она опускает пакет. — Я подумала, ну, что тебе не помешает выбраться из дома ненадолго, вместо того, чтобы прятаться, — говорит она. — Это первое, что пришло мне на ум, это может сработать. Мы не обязаны… — Я хочу, — обрывает он ее, подходя ближе. — Что еще у тебя есть? Сара усмехается. — Грим и для меня, потому что есть шанс, что рядом со мной тебя может узнать кто-то из команды. И одежда. — Она гордо поднимает бледные, с тропическим рисунком, рубашки. Они не одинаковые, но подходят друг другу, просто крича «турист», но цвет достаточно непримечательный, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Я что, должен надеть это? — тянет он скептично, но Сара видит в его глазах юмор. — Эй, такие рубашки вообще-то довольно дорогие, — отвечает она с фальшивым возмущением. — К тому же, никто не будет ждать, что ты появишься в этом и хаки. — Она снова зарывается в рюкзак, вытаскивая штаны для себя и шорты для Леонарда. — Иди и переоденься, затем займемся гримом. — Она вытаскивает еще один предмет, белую рубашку с длинными рукавами, которую можно надеть под гавайскую, и он благодарно кивает, прежде чем уходить переодеваться. Оглянувшись на крошечную прихожую, она видит, что Леонард отправился в спальню, так что сама ныряет в ванную. Когда она заканчивает с одеждой, она смотрит в зеркало и еле удерживается от смеха. Она выглядит глупо, а ведь она даже не видит себя целиком. Есть люди, которым такое идет, да, но она не одна из них. Может, дело даже не в рубашке — она не похожа сама на себя, в чем, собственно, и состояла задача. Когда она выходит из ванной, Леонард ждет ее, и он выглядит еще меньше похожим на себя, чем она. Но ее не тянет смеяться. Он выглядит мягким, уязвимым, хотя его кожа привычно прикрыта — как человек, который жил той жизнью, что не знакома им обоим. Он как будто ждет ее реакции, и она мягко улыбается. — Иди сюда, давай займемся гримом. — Она садит его в кресло, вытащив из него рюкзак. — Будет быстрее, если я сделаю твой, а ты мой, и здесь светлее всего. Чтобы наносить макияж ровно, ей нужно быть на его уровне, но его ноги слишком длинные, и они мешаются, пока он не раздвигает их достаточно, чтобы она могла стоять между ними. Ей нужно неоправданно много усилий, чтобы не воспользоваться ситуацией. Она пытается смотреть на все объективно, изменяя его лицо профессиональным гримом. Ей в основном это удается, но ей приходится заставить себя забыть на время, что он позволяет ей касаться своего лица, не отстраняясь и не вздрагивая. — Это не совсем моя область, — говорит она, размазывая тон по синтетической коже накладки, чтобы она выглядела более натурально, — но с этим довольно легко работается. — Она замедляется, ее большой палец касается его собственной кожи, когда она осознает, как они близко, и как он смотрит на нее. Накладки на верхней части его лица меняют его еще больше, чем она ждала, накладки на щеках — его ухмылку, но его глаза по-прежнему его, и в них столько всего, что ей нужно бы отвести взгляд, но у нее не получается. — Видишь, как это быстро, — говорит она и слышит, что ее голос охрип. Это дает ей силы отступить. — Иди, посмотрись в зеркало, и если тебя все устраивает, то поможешь мне. *** Леонард смотрит в зеркало, сражаясь с порывом плеснуть в лицо холодной водой, ведь это размоет грим, который и привел его в такое состояние. Она так близко, и они оба бодрствуют, и никто из них не в расстроенных чувствах — и это сложно, особенно, когда она вот так его касается. Она начала работать, как профессионал, но чем дальше, тем мягче становились ее касания, пока они почти не превратились в ласку. Лицо в зеркале не соотносится с ним, это ему приходится признать. Он вдыхает, успокаивая себя, и возвращается в гостиную. Его очередь. Ему хочется сказать, что ему лучше удается остаться собранным, чем Саре, но это будет ложью. Она закрывает глаза, пока он работает, едва не тянется за его прикосновениями, когда он пальцем кремом ее веснушки. Грим меняет ее лицо, как и должен, но за ним он все еще видит ее, все еще чувствует ее, когда проводит по линии ее подбородка. Он прочищает горло и, едва закончив, отстраняется. Она моргает, как будто дезориентирована. Ему знакомо это чувство. — Так куда мы идем? — говорит он, почти уверенный, что ему удался нормальный тон. — Куда захочешь, — отвечает она. — Ну, мы не может контактировать ни с кем знакомым, но я подумала, что будет здорово, если пункт назначения выберешь ты. Если бы ты не сидел под домашним арестом, то куда бы ты отправился? *** Их день проходит совершенно обыкновенно и почти идеально. Они отправляются в музей, где Леонард составляет планы, как украсть каждый предмет искусства, который привлекает его внимание, шепчет их Саре на ухо, и она смеется. Они едят в ресторане при музее, и Сара устраивает шоу, когда платит завышенную в несколько раз стоимость еды. Они по очереди фотографируют друг друга, какой-то попавшийся им фонтан и глупых птиц принесенным Сарой фотоаппаратом, хотя знают, что прежде чем распечатывать фотографии, им придётся дождаться, пока все дела придут в норму. После первого часа Леонард больше не замечает грим, не замечает их странную одежду, он просто видит Сару. На публике напряжение между ними уменьшается, даже загримированные, они должны быть начеку, и это помогает, как и присутствие людей вокруг. И несмотря на это, Леонард наслаждается. Он уверен, что благодаря этому дню он сумеет пережить еще неделю или две полного одиночества на одних только воспоминаниях, и он настолько же уверен, что поэтому Сара и затеяла это. После ужина они возвращаются домой. Он все еще счастлив, но часть этого счастья тает после мысли о том, что скоро ей надо будет уйти. Ему не стоило беспокоиться. Он бросает свой рюкзак обратно на кресло и вытаскивает еще не виденную им одежду. — Я пойду, переоденусь ко сну, — обыденно говорит она, поворачиваясь к нему и почти вызывающе поднимая брови. — Ты не можешь оставаться каждую ночь. Собственные слова убивают его, особенно, после проведенного вместе дня, и он не уверен, к лучшему это или худшему, когда она усмехается в ответ. — Как скажешь, Снарт. — Сара… — тянет он, когда она подходит к нему. — Я понимаю, что ты пытаешься быть ответственным и все такое, — говорит она, стоя слишком близко, — и, если хочешь, продолжай повторять, что мне нельзя здесь оставаться. Я больше не стану приходить днем, потому что как бы здорово не было сегодня, я знаю, что это не лучшая идея. Но оставаться здесь на ночь, это никому не навредит, так что я буду здесь так часто, как могу. Он и правда собирается возражать против ее визитов, потому что как бы он не ценил их, это не самый безопасный курс действий. Но она, очевидно, все решила, так что он не станет больше тратить время, споря с ней сегодня. Он кивает, и она на мгновение кладет руку на его грудь, прежде чем разворачивается и отправляется в ванную, заперев за собой дверь. Только войдя в спальню, он осознает, насколько эта ситуация стала привычной. Разделенный ими день, а сейчас она переодевается ко сну, сну в кровати, которую она разделит с ним. Он ждет паники, но не чувствует ее, даже от мысли, что быть вместе стало привычным, несмотря на всю неуверенность в будущем. У него случается момент ступора, когда он понимает, что ему-то как раз не во что переодеться. И он бы предпочел больше не спать в джинсах, даже в брюках-хаки, которые чуть мягче, но когда он один, он спит в боксерах. Он смотрит в сторону коридора, затем пожимает плечами и раздевается до боксеров и футболки, и ложится под одеяло. Это же Сара. Степень его наготы не столько сильно отличается от прошлых ночей. Он колеблется в своем решении всего секунду, пока не видит, как она входит в комнату. На ней мягкие, спортивные леггинсы и большая ей футболка, под которой явно ничего нет. Его взгляд падает на ее лицо, и он успевает заметить, как она смотрит на его руки, и он мысленно смеется. Они оба ведут себя так глупо. — Иди сюда, — говорит он, ломая неподвижность. Она забирается в кровать, как будто это абсолютно нормально, выключая свет и перебираясь ближе к середине матраса. Он колеблется лишь несколько мгновений, прежде чем кладет руку на ее талию. Она придвигается ближе, довольно вздохнув, и в комнате настает тишина. Минут на пять. — Лен? Я еще не устала. Так что они разговаривают. Он не уверен, как долго, но он любит слушать ее, любит то, как вибрирует ее голос в его груди, любит, как она замирает, когда слушает его. К тому моменту, как они оба засыпают, ему почти удается забыть обо всем, что нависает над ними, и вот-вот обрушится. Это лучший на его памяти день. Ему кажется, что он говорит ей об этом, но, может быть, это только сон.