Думаю, что все еще люблю тебя (ты не против)

Остаток дня пролетает быстрее, чем ждал Леонард; полученная от Барри и его команды информация занимает все его мысли. С одной стороны, все довольно просто. Ему всего лишь нужно подождать пару дней. Ему не нужно сражаться с собой, что весьма неплохо, ведь у него давно не было практики, и нет его пушки. Ему просто нужно подобраться к другой версии себя, и теперь он знает, когда ему нужно это сделать. Он просто не знает, как получить преимущество, если его единственное оружие — временные вибрации. Все проще, когда он думает о себе и его «противнике» как о разных временных линиях. Какая линия сильнее? Подразумевая, что он не может полагаться на стабильность линии как фактор, ведь он никак не может на нее повлиять, ему на ум приходит две вещи: люди и эмоции. Сама по себе временная линия ничего не хочет, но ее люди — определенно. Если быть оптимистом — а ему приходится, иначе он знает, что сбежит, наплевав на последствия — он должен верить, что Вселенная на его стороне. Его присутствие тормозит другую временную линию. Он так и не получил ответа, как выжил, но теперь это в каком-то роде имеет смысл: когда он умирал, он привязался ко всему времени в целом, и чтобы не дать себе самоуничтожиться, времени нужно, чтобы он был здесь. К тому времени, как приходит Сара, он смиряется с этим, так, как может. Он решает, что его лучший вариант — это насладиться следующими несколькими днями — потенциально, его последними днями — и держаться за эту временную линию так сильно, как это возможно. Он так и не решил, говорить Саре или нет. Он не думает, что из этого может выйти что-то хорошее; как бы мало не мог он, она может еще меньше, и, если она вновь встретится с другим Леонардом, она не может позволить себе быть отвлеченной. И он видит по одному ее только выражению лица, что она уже отвлечена, по тому, как она смотрит на него, убеждаясь, что он в порядке, хотя считает, что он провел здесь, в безопасности, весь день. Он открывает дверь шире и кивает в сторону спальни. Они молчат, пока оба не устраиваются на постели, опираясь на изголовье. Никто из них не ложится под одеяло, зная, что поговорить им нужно больше, чем сон. Леонард видит, как дергается рука Сары, как будто она хочет потянуться к нему, но в остальном она неподвижна. Их тела разделяют дюймы, их ноги почти касаются. Сара в ее леггинсах и футболке, он в рубашке и боксерах, и чтобы наплевать на все и раздеть друг друга им хватило бы нескольких секунд. Но вместо этого он ждет, пока она не заговорит, и с каждым мгновением напряжение в воздухе нарастает. — Мы опять столкнулись с ними, — наконец говорит Сара, и Леонард поворачивается, чтобы посмотреть ей в глаза, которые и так не отрываются от него. — Остальные отправились за Мерлином и Дарком, а я оказалась с… Холодом. И хотя ее голос не кажется расслабленным или счастливым, она не настолько расстроена, как накануне. — Что случилось? — подталкивает он ее. — Мы говорили. — Она морщит нос, как будто верит в это не больше, чем он сам. — Во многих смыслах, он — все еще ты. Ну, то есть, понятно, ведь он и есть ты. Но он так отличается, что невозможно забыть о том, что он не мой… — Сара обрывает себя, но он знает, как она собиралась закончить предложение. И он — он знает — во многих смыслах — ее. — Не твоя версия меня, — тихо говорит он, и слышит, как замирает ее дыхание, а ее взгляд мечется по его лицу. — Да. — Никто из них не дышит, пока она не отводит взгляд. — Он… Я знаю, что тебе было непросто после того, как ты попал на Вэйврайдер, но он… Что бы ни было с ним, это было хуже. Он кажется таким потерянным и озлобленным. Леонарду очень знакомы эти эмоции. Сара продолжает. — Он хотел знать, каким ты был, почему стал частью команды. Когда я упомянула Лизу… — Сара поднимает на него взгляд, и ее глаза влажные, и Леонард невольно дрожит. — Нет, — говорит он, и она дотягивается до его лежащей на коленях руки и крепко ее сжимает. — Он ушел вместе с Легионом как раз перед тем, как твой отец… Когда он не смог найти тебя… Его… Он просто… Он пытается разжать хватку на руке Сары, он наверняка делает ей больно, но она не пытается вытащить руку и не показывает неудобства. — Когда он узнал о случившемся, он убил Льюиса, это совпадает, но это убийство, оно не было чистым. Совсем. Если бы Льюис убил Лизу, Леонард уверен, так и было бы. Он должен стереть лишнюю временную линию. Она не может закрепиться. Не может. От того, победит ли он в этой битве, зависит не только его жизнь. Это жизнь Лизы. Это безопасность его команды, Сары, потому что он знает, что они не позволят другой версии его продолжать свой беспредел, какой бы понятной не была ярость Леонарда. Теоретически, на его плечах снова вес всего мира, только на этот раз он должен выжить. Другого выхода нет. Он не может думать о проигрыше. На кону слишком много, слишком многое он может потерять, не важно, придет ли миру конец или он продолжит жить без него. Сара сжимает его руку, возвращая к себе его внимание. Она смотрит на него слишком сочувственно, но в ее взгляде не только сочувствие, там то, что было всегда и, особенно, в последнее время. Он не может это игнорировать. И не хочет. Леонард не может найти слов, чтобы рассказать, что чувствует то же самое, что она — его якорь, единственная причина, почему он еще не сошел с ума. Он не думает, что смог бы сказать, даже если бы знал, что говорить, не когда его эмоции в таком беспорядке. Он не может сказать, но, может быть, может показать. И на этот раз это будет не прощание, он отказывается прощаться. Дело даже не в том, что через три дня их время может навсегда закончиться, и не в последствиях его возможного проигрыша. Дело в нем и в ней, и в том, что в любом его будущем должны быть они оба. Дело в том, что они делают друг друга лучше, и эти чувство может только помочь, а не отнять. Дело в желании, и необходимости, и надежде, и в том, что что бы сейчас не было написано на его лице, сочувствие в ее глазах уступило место желанию. Он расслабляет хватку и поворачивает ладонь, и ее пальцы тут же сцепляются с его, сильные и уверенные. Он садится прямее, отрывая спину от спинки кровати, чтобы он смог повернуться к ней, видеть ее лучше, и она повторяет движение за ним. — Нам не… — Голос Сары не громче шепота. — Мы можем подождать, если сейчас не… Леонард качает головой и осторожно тянет руку. Его пальцы скользят по ее щеке, и она льнет к его руке, пока та не ныряет в ее волосы. Ее рот чуть-чуть приоткрывается, и он наклоняется и ловит ее губы своими. Технически, это их второй поцелуй, и, в каком-то смысле, он кажется знакомым: ее губы такие же мягкие, как в его воспоминаниях, и, как и в прошлый раз, они так же идеально совпадают с его. Но в прошлый раз это было прощание, и он не мог пошевелиться, почти не мог ответить, не мог провести вечность в этом поцелуе, как хотел. Но не в этот раз. Он пробует на вкус, он касается, он не останавливается. Его свободная рука находит путь под ее футболку, и она комкает его рубашку и тянет его к себе, и, когда она наконец отрывается от него, задыхаясь и моргая, она выглядит такой же ошеломленной, каким чувствует себя он. — Мы… — начинает она, ее глаза мечутся по его лицу, пока не возвращаются к его губам. — Если хочешь, — отвечает он. Он задерживает дыхание, когда она отпускает его, и выдыхает, когда она хватается за подол его рубашки и с помощью Леопарда сдергивает ее с него. Она изучает его, касанием так же, как взглядом, ведя руками по его коже и шрамам, как будто пытается запомнить на ощупь. Несколько минут спустя ее футболка тоже летит на пол, и он тоже изучает ее тело, пока ее короткие вздохи впечатываются в его память. Они снова целуются, кожа к коже, и слабое желание не торопиться тает от опьяняющего трения между ними. И прежде, чем он это осознает, она вскрикивает его имя, и мир взрывается и создается заново, и когда она падает на него, он только и может думать, что так и было суждено. *** Леонард не собирался засыпать. Он просыпается в ранние утренние часы, когда солнце еще не думает вставать, на улице темно, и Сара, должно быть, выключила свет. Она лежит у его бока, между ними ничего нет. Он целует ее в лоб просто потому, что может, и она шевелится. — Я не хотел тебя разбудить, — бормочет он. Она мотает головой. — Ничего. Она тянется к его лицу, гладит, приподнимается и целует его. Так мягко и не торопясь, как и то, что следует за поцелуем — почти благоговейное поклонение друг другу в темноте. *** Сара не может заснуть после их второго захода, поэтому вместо этого она изучает Леонарда. День был нелегким, для нее тоже, но не настолько, как-то, что открытие Капитана Холода значило для Леонарда. На этот раз Холод угрожал ей неискренне, но видеть его гнев и ненависть, когда он говорил о случившемся с Лизой, было тяжело. Рассказать об этом Леонарду было почти невозможно, но она знала, что он обязан знать. Он готов на все ради сестры, так было всегда, и ей нужно, чтобы он пережил это. Она не знает, что случится, как две временные линии могут выбрать из друг друга правильную, но знает, что если она или ее Леонард могут как-то этому поспособствовать, то все сложится. Она не думала, что сегодня — после этого разговора — было подходящее время для развития их отношений, но когда до этого дошло, она хотела его, даже нуждалась в нем, и ни капли не сожалела. Несколько минут спустя его ресницы вздрагивают, и глаза приоткрываются. — Ты пялишься, — низко, хрипло ото сна говорит он. — Ты против? — спрашивает она, и он слегка улыбается. — Не очень. — Он зевает и переворачивается на бок лицом к ней. — О чем задумалась? — О тебе, — честно отвечает она. — О нас. — Он кивает, и тишина висит между ними, пока она не продолжает. — Я рада, что мы это сделали. — Как и я. Его рука скользит по ее предплечью, пока не достигает пальцев, и он сжимает их. — Я знаю, что это не ко времени, — говорит она, — со всем, что происходит, и приятно знать, что есть часть этого, которая принадлежит только нам, понимаешь? — Он снова кивает. — Плюс, теперь, уходя на ночь, я честно могу сказать команде, что с кем-то сплю. Леонард усмехается, придвигается и целует ее. Поцелуй слишком короткий, такой же сонный, как они сами. — Не дай Мику услышать это, — говорит он, — или он никогда не заткнется. Сара фыркает. — Хорошая идея. — Они продолжают наблюдать друг за другом, и какая-то часть легкости тает, когда она вспоминает, что за стенами ее ждет реальный мир. — Мне нужно, чтобы с тобой все было хорошо, — говорит она. Он ничего не говорит, но она знает, что он понимает, знает, что он чувствует то же самое. Он тянет ее за руку, и она переворачивается, прижимаясь спиной к его груди. Он обнимает ее, и она чувствует, как напряжение исчезает. Их мир может обрушиться, но сейчас это не важно. Быть здесь, с ним, опустив внутренние стены — это больше, чем на что она могла надеяться. Это все, и, хотя ничто не идеально, она знает, что ничто не сможет заставить ее забыть, что она сейчас чувствует. Она чувствует себя любимой.