Talesklok

Пейринг/Персонажи: О.Ж. Грант/Молли, Пиклз, Сет, Калверт, Нэйтан Эксплоужен, Сквизгаар Сквигельф, Токи Вортуф, Уильям Мёрдерфейс, ОЖП Категория: джен, гет Жанр: зарисовка Предупреждения: ненормативная лексика, альтернативная анатомия Краткое содержание: Почему-то Пиклз гораздо более ирландец, чем кто-либо из его родственников... Примечание: Кроссовер с фильмом «Трасса 60» и с ирландской мифологией.

— Вы же разрешаете разводиться королям. — В виде исключения. В особых случаях... Когда это нужно, скажем, для продолжения рода... — Для продолжения рода нужно совсем другое. Григорий Горин «Тот самый Мюнхгаузен»

      …На самом деле, это желание было не только неоригинальным, неинтересным и откровенно скучным, но и совсем не вписывалось в профиль деятельности того, к кому просьба была обращена. Но то, что она была именно высказана, вслух, напрямую, что ради неё был пройден немалый путь по американским дорогам, что для этого была найдена ни на одной карте не обозначенная трасса — а её обнаружит далеко не каждый…       Огонёк чиркнувшей спички выхватил из уютного полумрака придорожного бара ярко-рыжие вихры и угас. Строго говоря, для этой трубки он не был необходим — просто нужно было занять чем-то руки.       — И этого ты хочешь? Так-таки хочешь? От меня? — недоверчиво переспросил О.Ж. Грант. Сидящая напротив молодая женщина решительно кивнула. — То есть ты специально спрашивала, узнала моё имя, искала меня — и лишь для этого?       — Это не «лишь», а очень важно! — вскинулась женщина.       — Как скажешь… Но всё же я не понимаю. Обычно я такими делами не занимаюсь. Ну… ты к врачам пыталась обращаться?       — Медицина здесь бессильна, — едва слышно прошептала собеседница. О.Ж. вздохнул.       — Если ты знаешь байки обо мне, то должна быть в курсе, какой бывает итог от просьб ко мне.       Женщина повела плечами: хуже, мол, быть не может.       — Я загадала своё желание, а это значит… — она упрямо поджала губы.       — Да-да-да! — взмахнул трубкой в виде оскаленной обезьяньей головы Грант. — Хотя это не то желание, ради которого таскаются по дорогам, болтают с попутчиками и рассматривают города. Я вообще не думаю, что оно того стоило, пусть такое времяпрепровождение всегда полезно. Но для осуществления твоей мечты, Молли, нужно делать кое-что другое…       Женщина слегка покраснела, на её лице отразилось смятение, и она несмело перевела взгляд на ширинку собеседника, но сразу же отвела глаза. Грант ухмыльнулся, не выпуская трубки изо рта.       — Ага, именно, — он похлопал ладонью по потёртой дерматиновой поверхности диванчика рядом с собой, и женщина послушно пересела. «Это не будет изменой, этого и Калверт хотел», — мысленно убеждала она себя, но обручальное колечко всё же зачем-то незаметно сняла и положила себе в карман — будто иначе оно могло стать свидетелем преступления. А затем коснулась кончиками пальцев брюк О.Ж. всего в нескольких сантиметрах от паха.       — Сейчас ты, возможно, захочешь закричать. Такое бывает. От неожиданности, — предупредил Грант. Изумрудно-зелёный туман лохмотьями потянулся из трубки и окутал пару, сидящую на диванчике — и округлившую глаза от удивления Молли, и довольно ухмыляющегося Одно Желание. ***       — …Нет, серьёзно. Как такое может быть?       — Чел, так бывает. Это херня такая, как её, блин… генетика! Может, у меня бабушка была рыжая. Или дедушка. Или даже какой-нибудь пра-пра-кто-то-там.       — Дэтта есть как индейские корни Нэйтана.       Пиклз с облегчением и одобрением поглядел на Токи — вовремя он вспомнил, как нельзя вовремя. А то задрало уже объяснять всем, отчего он, Пиклз, единственный огненно-рыжий ирландец среди всех его не очень-то ирландских и совсем уж не рыжих родичей. Тем более, что Пиклз, во-первых, хоть и ненавидел семью, всё же терпеть не мог подозрения о её непорядочности от посторонних, а во-вторых, сам не горел желанием задумываться о таком феномене наследственности.       Нэйтана, похоже, убедил аргумент Токи. Он погрузился в какие-то свои медлительные и вязкие размышления.       — А я шлышал, што ешли женшина перешпит ш кем-то, но не жабеременеет, её будушшие дети вшё равно будут похожи на того, ш кем она трахалашь, ну, тогда, в первый раж, — поделился ценными знаниями Мёрдерфейс.       — Так не бывает, — отмахнулся от него Пиклз.       — Ни хера! Для этого даже термин ешть!       — Не всё, для чего есть термин, действительно существует!       — А Сквизгаар есть похожий на своя мама… — продолжил свои естественнонаучные наблюдения Токи.       — Логично, на кого же ещё я должен быть похожий? — насупился объект изысканий.       Пиклз усмехнулся и отхлебнул пива. Как обычно, своеобразный домашний уют по-дэтклоковски: тихо позвякивает батарея пустых бутылок, булькает джакузи, бормочет что-то задумчивое Нэйтан, препираются гитаристы, издалека доносится эхо выстрелов… В нормальном доме аналогом таких звуков умиротворения и спокойствия, наверное, могли бы быть шум холодильника, шуршание веток по оконному стеклу или кошачье мяуканье, но только не в Мордхаусе. Пиклз отпил ещё. Удивительно, но хмеля он не чувствовал. Не то чтобы это обстоятельство его ошеломило: он всегда пьянел гораздо позже сотоварищей, даже после грузного Нэйтана с его-то мощным здоровьем и новенькой печенью, даже если пил в разы больше их, вместе взятых. Это уже было обычным, но всё же каждый раз изумляло Пиклза, стоило только ему задуматься о своей сверхъестественной стойкости. Впрочем, не только эта особенность организма не давала ему покоя, но всё остальное почему-то всегда казалось несущественным.       — Ладно, чуваки, я пошёл спать, — Пиклз допил, отбросил пустую бутылку не глядя и принялся осторожно выкарабкиваться из джакузи.       — Хэй, Пикл, а как же шлюхи?       Выпутавшись из футболки он неопределённо махнул рукой.       — А… ну, блин, пусть подождут. Потом.       Подобрав с пола ещё пару полных бутылок невесть чего, Пиклз побрёл по длинным тёмным коридорам в свою комнату. Мучительно хотелось нажраться в хлам, но до этого было ещё очень, очень далеко. Разве что… Он откупорил первую бутылку — бренди, что ли?.. Да, годится. Не исключено — точнее, так чаще всего и бывает после подобных экспериментов — под утро Пиклз проснётся в уборной, в обнимку с холодным фаянсом, облеванный с ног до головы и не помнящий, как дополз туда, но и это не было аргументом против короткого момента блаженного туманного забытья. Оно того стоило. А ещё это стало своеобразным состязанием против собственной природы. Или, может быть, полным согласием с ней. ***       Молли искренне верила, что её первенец — не сын, а настоящее золото. Даже когда он был пухло-морщинистым красным орущим младенцем, уже тогда он казался невероятно обаятельным; даже в грудничковом возрасте он выглядел, как один из тех парней из криминальных комедий, которые успешно выдают стеклянные побрякушки за настоящие бриллианты, проворачивают крупные аферы и продают доверчивым простофилям их же собственные вещи. Молли считала, что каким бы ни стало его будущее, его, малыша Сета, за каждым углом будет поджидать удача, а где-то в его собственном тайнике уже сейчас наверняка стоит горшочек с золотом — ведь она знала, кто его отец.       А ещё Сет совершенно фантастическим образом походил на Калверта, мужа Молли, своего официального отца. Тот был вне себя от радости, нянчась с долгожданным сыном, почти каждой чертой повторявшим его черты. И это тоже было большой, очень большой удачей.       Вырастая, Сет становился ещё более обворожительным, убедительным и озорным. Пусть он и имел привычку то и дело влипать в довольно неприятные ситуации, он всегда выходил сухим из воды. Когда Сет нёс откровенную ложь, ради выгоды ли, ради того, чтобы выкрутиться из какой-либо беды или просто от скуки, её всегда принимали за истину в последней инстанции. Поэтому уже подростком он имел на своём счету уйму приключений и розыгрышей. А кроме того — самый что ни на есть настоящий горшочек с золотом, который он немедленно прокутил, едва собрав по центу. Но ничего — удача всё равно шла рука об руку с Сетом, кокетничала с ним, затаскивала в авантюры, которые другого заставили бы заречься от сколь-нибудь рискованных предприятий.       Едва Сету стукнуло двадцать один, его посадили в тюрьму за продажу поддельного кокаина замаскированному полицейскому. Тем не менее, Молли верила, что её мальчик — чистое золото. ***       — Эй, чел, ты отчего без капюшона?       Пиклз остановился, как вкопанный. Чужак в Мордхаусе, прогуливается этак вальяжно, да и ещё весь такой странный на вид — повод поднять тревогу: у «Дэтклок» сейчас немало недоброжелателей, вдруг это их шпион?       Незнакомец тоже остановился и уставился на Пиклза. Он вынул изо рта замысловатую трубку с чашкой в виде головы обезьяны, переложил её в другую руку, вернул обратно и удивлённо пожевал мундштук.       — Надо же…       Взгляд Пиклза, уже почти дошедшего до необходимой кондиции и очень быстро успевшего забыть о собственных опасениях, сфокусировался на трубке и проследил на всеми манипуляциями с ней.       — Какая интересная… — промолвил барабанщик невпопад.       — Интереснее, чем ты можешь представить, — уверил его чужак и почему-то радостно рассмеялся. Пиклз подхватил его хохот. Этого незнакомца он совершенно точно не встречал раньше, но почему-то чувствовал к нему симпатию, если не сказать «родство». «Может, потому что он такой же рыжий? Не, глупость!» — пронеслось в голове у Пиклза.       Чужак действительно был обладателем редкостно яркой шевелюры, такого же мандариново-солнечного цвета, как у Пиклза. А ещё настолько же худощавым, невысоким и очень, очень ирландским, от вихров на висках и галстука-бабочки, до кончиков ботинок.       — Что делаешь? Надираешься, как сапожник? — добродушно поинтересовался он.       — Пытаюсь, — признался Пиклз. — Не получается.       Незнакомец расплылся в широченной улыбке.       — Вылитый дядя Лу, — сообщил он. — Он дома, под Трали, то и дело опустошает погреба тамошних пабов — и будто впустую. Вообще его Лльюиллин зовут, но… А тебя как назвали?       — Пиклз, — пожал плечами барабанщик. Чужак оглушительно захохотал.       — Ну да, правильно! Как же иначе! — веселился он.       — Слушай, чел, а что у тебя в трубке? — Вопрос не отпускал Пиклза.       Незнакомец посерьёзнел.       — Это долгая история, да и вообще, я сюда по делу пришёл. У одного парня, живущего здесь, очень забавная мечта… Ну да ладно, ерунда.       — И всё же?       — Слушай, а у тебя нет желаний? Заветных, так сказать. — Чужак явно игнорировал попытки Пиклза выспросить о трубке.       — Кроме как напиться? — буркнул барабанщик.       — Нет, этого даже я не могу осуществить — наследственность, проклятые родственнички, знаешь ли, — усмехнулся незнакомец. — Но если придумаешь что-то другое — жди меня, сынок. Только одно желание. Запомни. Одно. Желание.       Он подмигнул, пыхнул трубкой, не разжигая её, и глаза Пиклза защипало от ослепительно-зелёного, как молодая трава, густого и ароматного тумана. Барабанщик со вкусом чихнул.       — Дзын-н-нь! — звон выроненной опустевшей бутылки разнёсся по безлюдному коридору.       — Почему «сынок»? Мы же, вроде, ровесники… — спросил у каменной стены Пиклз. — Мда, херня какая-то… Был ли этот, рыжий… бабочка… Похоже, я таки надрался… ***       — Ты? — всплеснула руками Молли.       О.Ж. Грант учтиво приподнял шляпу.       — Что ты здесь делаешь? — она нахмурилась: в мыслях уже выросла картина суда, установления отцовства, стыдного скандала…       — Я не до конца выполнил твоё желание, — развёл руками О.Ж. — Я не могу игнорировать это — такова моя природа.       — Ты утверждал, что твоя природа подразумевает и подвохи в исполнении мечты…       — Но-но! Такого я не говорил! Никогда! Да, я люблю посмеяться. Очень люблю, если честно. Но произойдёт ли подвох и каким он будет — это на совести пожелавших.       Молли упёрла руки в бока и многозначительно посмотрела на Гранта.       — Правда! Не в моих привычках клясться, но в твоём случае я даже пытаться бы не стал что-то перевернуть — ты сама всё сделаешь: в твоих руках их воспитание, на твоей ответственности, кем они для тебя станут — мечтой наяву или злым розыгрышем.       — А муж…       — Когда ты загадывала желание, это тебя не смущало.       Через девять месяцев мечта Молли осуществилась сполна — родился второй мальчик.       Братья были похожи друг на друга, как день и ночь: похожи, но в то же время разные до противоположности. Оба были неусидчивыми, задиристыми, ловкими, словно сказочные фейри — увидишь, да не поймаешь. Обоих окружала аура необъяснимой притягательности, которую ничто не умаляло, даже самое плачевное состояние обоих братьев только придавало их обаянию особый шарм. Но было похоже, что всю удачу забрал себе первенец — и это радикально отличало их.       Кроме того, второй сын Молли оказался огненно-рыжим — Калверт едва не бросил семью из-за этого. Так и повелось, что младшего брата преследовали дурная память о супружеских скандалах, зуботычины старшего, пренебрежение отца, опаска со стороны матери, смотревшей на него, как на бомбу, которая вот-вот рванёт.       Младшему сыну Молли ещё не исполнилось восемнадцати, когда он ушёл из дома. К тому моменту даже родители забыли имя, которое дали ему при рождении — настолько прилипло невесть кем данное прозвище, будто в насмешку означавшее не то, что он пил, поскольку он пил всё, что горело, а чем закусывал. Его называли Пиклзом. ***       Змеи ушли с островов несколько веков назад, а головоногие моллюски не обитали в прибрежных водах и вовсе никогда, так что откуда у тамошних суеверных жителей, ставивших на ночь на крыльцо блюдце с молоком, чтобы задобрить фейри, взялись такие тотемы, оставалось загадкой. Впрочем, Пиклз никогда не бывал на Изумрудном острове — почему-то тот ни разу не попал в расписание туров «Дэтклок», да и других причин тоже не было. Тем не менее, Пиклз считал этот уголок Земли своей родиной, ну или пра-родиной, если говорить строго: даже если забить на предков, чьи ирландские корни весьма сомнительны, колыбель эля и виски просто должна была оказаться домом Пиклза, раз уж этих напитков в его организме настолько много, что едва ли не текут по венам вместо крови.       Кроме того, Пиклз видел остров как наяву в своих снах. Немножко лубочную, такую, какой её изображают на плакатах в американских псевдоирландских пабах, как на открытках в честь дня святого Патрика или в книгах про проказливых сказочных человечков, страницы которых украшены замысловатыми плетёными узорами — такую страну он рассматривал с интересом, погрузившись в глубокие грёзы. В ней не было места ИРА и терактам, в ней христианство только занимало своё место и не потесняло ни дивный народ с холмов, ни других странных созданий, в ней жило настоящее волшебство. Это были сладкие и лёгкие сны.       Рыжая пышногрудая девица разносит кружки с шапками пены и отвечает заразительным смехом на неуклюжие комплименты, которые ей отвешивают подвыпившие мужички — все, как на подбор, с рыжинкой, особенно яркой на фоне зелёных одежд, все с затейливыми гнутыми трубками. Они сорят увесистыми золотыми монетами, каких давно нигде не выпускают, с залихватским шиком. Невнятному шуму разговоров, удивительно созвучных мыслям, аккомпанируют флейта, гитара и звонкий тамбурин.       — Эй, красавчик, отчего такой грустный? — девица подмигивает Пиклзу, и тот расплывается в многообещающей улыбке.       На долю секунду тесный кабак засасывает в дымку — смена обстановки, совершенно естественная для снов, где любое желание может исполниться безотлагательно, без прохождения какого-либо пути к нему, без приложения усилий — девица восседает на бёдрах полуобнажённого Пиклза и проводит пальцем по его груди, цепляя ногтем рыжие волоски. Пиклзу весьма нравится такое развитие событий, пока он не вспоминает нечто страшное, и сладкая грёза не превращается в липкий кошмар.       — Давай обратно, в паб или куда там… — бормочет он.       — Паб? О чём ты? — смеётся девица и кладёт ему на живот раскрытую прохладную и влажную ладонь, отчего Пиклз весь покрывается мурашками.       — Нет-нет, не стоит! — он пытается её спихнуть.       — Такой горячий… — страстно шепчет девица. — Давай же, доставай своего дружка!       Пиклзу очень неловко, он готов провалиться на месте, прямо сквозь кровать в этой комнате с неразличимой, колеблющейся, как мираж в жарком воздухе, обстановкой. Стыд сильнее, чем когда-либо в реальной жизни, и он почти что физически ощутим и мучителен — как бывают гипертрофированы и другие эмоции внутри снов. Пиклз готов сбежать, но его руки и ноги становятся ватными, а пальцы девушки цепкие, прямо-таки железная хватка. Простыни мокнут от пота. Наваливается самый настоящий ужас.       Решение приходит внезапно. Девица уже не просто охочая до секса со случайным незнакомцем официантка, а уродливый демон — вот во что её превратил страх хозяина этого сна. Но это уже другое дело, так проще — теперь можно придумать что угодно, и это осуществится, теперь Пиклз уверен, что всё вокруг ненастоящее и он волен изменять реальность. Рыжие дреды привстают с продавленной плоской подушки, словно змеи Медузы Горгоны и обвивают шею девушки, нежно щекочут её кожу.       — Вот тебе мои дружки! — злорадно смеётся Пиклз. Волосы сильные, гибкие, как осьминожьи щупальца. Они тянутся вперёд, приподнимают ткань, касаются бледного лобка, и Пиклз слышит протяжный хриплый стон, но голос совсем не женский, а…       — Блядь, приснится же такое!.. — пробормотал Пиклз. Хотя вряд ли кто-то слышал его голос, ему неловко — он почувствовал, как вспыхнули его щёки. Чёрт знает, что за сны, такие реальные, такие странные…       — Эй, милый, ты проснулся? — Пиклз вздрогнул, повторно залился краской и потянулся к выключателю. Лампа осветила какую-то сонную полуголую девицу.       — Ты кто такая?       — А ты не помнишь? А, значит, ты тогда не просыпался… Я Элис. Я пришла к тебе, когда ты уже спал, хотела тебя разбудить, но ты ответил что-то типа «нет, нет, не стоит», а возвращаться к парням я уже не хотела — они вдрабадан бухие, к тому же с ними наши девочки и какая-то толстая бабка, которую притащил этот ваш ненормальный швед…       — Хэй-хэй, погоди! — Пиклз схватился за голову. — Какая Элис? Какие «наши девочки»? Что за херня?       Девица поджала губы.       — Сам спросил моё имя…       — Твоё имя я не спрашивал. Зачем оно мне?       Пиклз сел. Постепенно мозаика складывалась: наверное, сердобольный Токи или ещё кто-то послал к нему одну из шлюх, которых «Дэтклок» сняли на этот вечер. Тогда понятно, откуда такие фантазии — потому что это и не сон вовсе, она действительно его трогала, уговаривала и…       — Ну что, раз ты проснулся, может, займёмся тем, зачем я здесь. — Девица неуместно жеманно захихикала и протянула руку к его промежности.       — Сейчас ты, возможно, захочешь закричать. Такое бывает. От неожиданности, — хмуро предупредил Пиклз. — И вообще… давай лучше выпьем? ***       Он прищурился, силясь вспомнить лицо, изрядно изменившееся за прошедшие годы: морщины, поджатые губы: некогда они выдавали упорство смелое и безрассудное, настойчивость настоящей мечтательницы, желавшей достичь своей цели, а нынче — упрямство бессмысленное и бездумное. А ещё роговые очки на поблекших глазах…       — Молли! Как я рад тебя снова видеть! Ну как? Твоё желание, я имею в виду. Всё ещё ждёшь подвоха?       — Оно исполнилось, — процедила женщина, обернулась к своим спутникам и сказала: — Я на минутку — поговорю со своим старым знакомым.       — Скажи честно, — прошипела Молли, — без этих твоих шуточек и увёрток: ты специально его таким сделал?       О.Ж. Грант вытащил трубку изо рта и озадаченно посмотрел на неё.       — Кого? Каким?       — Моего сына, — произнося эту фразу, она подчеркнула первое слово, словно хотела переубедить собеседника в обратном.       — И моего сына, — Грант действительно напомнил о своей наследственности, но мягко и почти умоляюще. — Хороший мальчик. Настоящий ирландец, настоящий клурикон — я его недавно видел.       — И ты сказал?.. — ахнула Молли.       — Нет, конечно! Я не мог. Это тоже часть твоего желания. Увы. — О.Ж. сделал нарочитую паузу. — Он же твой сын.       — Он — это твоя плата? Хорош розыгрыш!       — Молли, честное слово, я не знаю, что ты имеешь в виду. Да, он похож на меня, но…       — Не смей приближаться ни к кому из моей семьи. Никогда.       — А как же первый мальчик, Молли? — воскликнул он — уже в спину.       …О.Ж. полагал, что такое исполнение желаний — дрянная штука, слишком капризная и непредсказуемая. Конечно, два на четверть фейри, настоящих, по крови — и среди людей! Нелегко их было воспитывать, наверное.       «Но, ей-богу, — заключил про себя О.Ж. Грант, — иногда люди просто не умеют принимать исполнение своих желаний».