Ее звали Мадлен

      Даже здесь, в тишине каюты, Мадлен чувствовала дневную суматоху, которая никак не утихала. Хотя плыть оставалось немного, все равно какое-то странное чувство не оставляло девушку. Эта тревога не покидала ее с самого отъезда из дома и здесь, в полной тишине, она становилась еще более навязчивой.       Мама спала, и Мадлен, накинув поверх рубашки пеньюар, выбралась на палубу. Летняя ночь была теплой, и лишь морской ветер нарушал ее гармонию. Он рвался обнять корабль со всей привычной ему живостью, но не мог этого сделать и попросту бился, грозя задеть Мадлен и столкнуть вниз.       Вода была темной и манящей, и девушка впервые пожалела, что нет у нее здесь ничего, что могло бы запечатлеть красоту момента. Музыка слышна была в каждом ударе волны о корпус корабля. Такой ровный плеск в тишине, нарушаемой лишь шумом из ресторана, где еще играли в карты и пили какой-то отвратительный на вид алкоголь (совсем как мальчишки на заводе в Орлеане).       Мадлен ежилась, когда тишину прорезал чей-то шумный и радостный вопль или же стон огорчения. Ей было сложно представить, какой азарт может охватывать картежника. Отец как-то сказал, что среди всех человеческих пороков склонность к азарту является, вероятно, одним из наиболее тяжких, ибо влечет за собой множество других, внешне более неприглядных.       – Мисс, мадемуазель... право, не знаю, как обратиться к вам, – глухо послышалось за ее спиной по-французски, и девушка обернулась, запахиваясь поплотнее. Боже, о чем она думала!       Незнакомец скрывал лицо под шляпою с широкими полями и в темноте Мадлен лишь смутно различала его фигуру.       – Мадемуазель Мадлен, – отозвалась девушка, не понимая, отчего этот голос так напомнил ей чей-то.       – Я знаю, – мягко и нежно ответил ночной гость. – Мы знакомы, милая Мадлен... Леди под вуалью...       Последние слова он словно выплюнул, и в этот момент особенно сильный порыв ветра сдул с его головы шляпу.       Мадлен ошарашенно замерла.       Почему призраки прошлого никогда не оставят ее?       Это был он.       Тот, пытку в чьем доме она пыталась забыть.       – Вы рады меня видеть, Мадлен? – Фердинанд де Легранд протянул к ней руку, и Мадлен отчаянно вскрикнула.       Знал, знал... всегда знал, всегда искал, всегда...       Мечтал о встрече, как иные безумцы мечтают о яде, так он мечтал увидеть ту, что отверг ранее. Мадлен знала это точно, как знала и то, что скоро ее вновь вынудят искать документы. И тогда ее ждет смерть... потому что без тайны она им не нужна, это очевидно, это слишком очевидно...       Мысли путались, переплетались в клубки...       – Нет! Не приближайтесь! – она попятилась в сторону коридора.       – Ну почему же вы так категоричны... а когда-то вы говорили, что любите меня, что жизнь ваша – во мне. Я помню это, милейшая Мадлен. Вы так смешно объяснялись в тот раз. Наше свидание было не лишено особой прелести, знаете ли... о, особенно мне понравилась лихорадка, которой вы наградили меня на целый месяц. Как вам это нравится? Целый месяц бреда и безумия... но зато потом – ваши гениальные произведения. Оказывается, в вас есть зерно таланта. Не могу сказать, что вы стоите хотя бы пары шиллингов – привыкайте, мы плывем в Англию, – но... скажем так, я изрядно позабавился, когда играл их. Вы знаете, как повеселить меня, в этом я должен признаться.       Мадлен стояла и чувствовала, что просто сгорает от стыда.       – Простите, я не хотела... – она смущенно начала было говорить с ним, но Фердинанд перебил ее вновь.       – И вот теперь я снова вижу вас. Мой отец – мир его праху! – наконец-то избавил мой дом от своего присутствия, и...       – Но это же ужасно! Человеческая смерть... что может быть неприятнее?! А уж смерть отца! И вы так спокойно говорите! Вы мне омерзительны, Фердинанд!       – Он был старым идиотом, желавшим лишь моей смерти, и ничто в нем не могло отозваться на мои мольбы увидеть вас. Но теперь... я богат, я счастлив! Вы верите мне, Мадлен?       Мадлен не успевала следить за его мыслью. Он так говорил, как будто смерть – это самое приятное, что только может произойти. Как мог он мыслить так? Как? И чья... смерть отца! Мадлен предпочитала не думать о том времени, когда она потеряла своего. Слишком больно...       – Я прошу, объясните, чего вы хотите от меня?       Фердинанд стремительно приблизился, но она отступала и стояла уже почти у самой своей двери. Опасность нависла в неожиданно холодном воздухе.       – Я хочу вас... хочу всецело сделать вас моей, светлый ангел. И вы должны согласиться.       Девушка резко отворила дверь и подалась внутрь.       – Никогда!       В это же мгновение она щелкнула замком и навесила цепочку. Сердце Мадлен отчаянно колотилось. Какие слова... какое искушение!       Искушение...       Интересно, а как искушали Аминту?..

***

      Аминта медленно распахнула серьезные карие глаза и сделала несколько неуверенных шагов по белой глади листа.       Она убрала темные волосы, заплетенные в тугую косу, за спину и улыбнулась одними лишь губами.       Она редко улыбалась, и каждая ее улыбка была на весь золота.       Аминта огляделась, и белоснежное пространство медленно превратилось в цветущий луг. Пасторальная картинка... Где-то рядом пасутся овечки, играют свирели...       Мадлен, вся в черном, шагнула к облаченной в белое платье Аминте.       – Здравствуй, сестра, – мелодично произнесла испанка. – Я так долго тебя ждала...