Хватит и этого

      Все хотят убить Ханамию. Типа Киёши весь такой хороший, несчастный и пострадавший, а Ханамия — сволочь и мудак. Сами идиоты.       Ханамия лениво поворачивается на правый бок и устраивается поудобнее. Он сейчас валяется на диване напротив двери в кухню, где Киёши что-то готовит, как всегда бездарно напевая себе под нос. У Киёши нет слуха, да и голос вовсе не для пения, но Ханамия уже так привык к этому хрипловатому мурлыканью, что это его почти не раздражает.       Ханамия подгребает под голову подушку, и пение сразу становится глуше. Он удовлетворённо вздыхает — всё-таки раздражает. Уже шестой год подряд. Киёши постоянно поёт, когда возится на кухне, и раньше Ханамия из этого факта готов был раздуть самый настоящий скандал под предлогом того, что ему мешают эти неблагозвучные рулады, когда он работает или читает. Или просто смотрит на партнёра, тщательно следя за тем, чтобы Киёши этого не заметил.       Потому что ему и так хватает проблем, связанных с этим оптимистичным болваном и его друзьями, такими же кретинами безмозглыми, от которых у Ханамии просто культурный шок. И моральный анафилактический. Сплошные идиоты с интеллектом мидий в период спаривания. В этой Сейрин только Хьюга и Куроко что-то соображают, да и то… Ханамия пренебрежительно фыркает, переворачиваясь на другой бок. Пусть той, старой Сейрин как команды давно уже не существует, но он по привычке всё равно их так называет. Тем более, практически все друзья Киёши именно оттуда. Спортсмены, поглощённые своей страстью, друзей почти стопроцентно находят в пределах своего вида спорта, своей команды или класса.       Ханамия с неудовольствием думает, что и он сам тоже не избежал такой банальности, как найти себе пару в своей же тусовке. Заводить друзей он всегда избегал, а вот от Киёши не смог откреститься, попавшись на удочку этого сейриновского верзилы. Он до сих пор точно не ответил сам себе на вопрос, почему так. И это злит. Ну или, по крайней мере, раздражает, примерно как пение, раздающееся из кухни. Ханамия прикидывает по своей шкале градации степень раздражения и приходит к неутешительному выводу, что человек привыкает ко всему, даже к бездарному пению Киёши Теппея. Степень наивысшая, но без этого нервного беспокойства было бы пусто и скучно.       Ханамия так глубоко погружается в свои размышления, что момент, когда на его плечо ложится мокрая после мытья посуды ладонь Киёши, застаёт его врасплох. Он и так высоченный, а тут воздвигается над лежащим, как Токийская башня, заставляя уже Ханамию нервничать ещё больше. Но у Ханамии на редкость апатичное состояние, поэтому, поразмыслив пару секунд, он решает не устраивать скандал, ограничиваясь лишь недовольным: «Не стой над душой!», которое звучит довольно вяло — Ханамия так уютно пригрелся под пледом, что ему лень шевелиться… В отличие от его члена, который оживлённо подаёт знаки владельцу, что нахождение рядом чёртового Киёши его очень даже возбуждает. Блядская физиология или что там ещё…       — Мы женаты, забыл? — Киёши слегка сжимает пальцы, и Ханамия понимает, что он волнуется. И с удовольствием продолжает трепать Железному сердцу нервы.       — Сто раз тебе говорил, что это не считается, — скучным голосом говорит Ханамия, глядя в потолок. — У нас эти браки не признают. Мы просто живём вместе. То есть ты живёшь со мной, потому что я так пока хочу.       Ханамию сносит к стене, когда Киёши стремительно валится рядом на узкую кровать и хватает партнёра, прижимая к себе.       — Считается, — хрипло говорит он минут через пять, отрываясь от его губ. — Считается только то, чего мы хотим оба. Мы поженились, и без твоего согласия этого бы не было. Значит, мы оба этого хотели. Ты хотел.       — Ты закрываешь глаза, когда целуешься, — сообщает вдруг Ханамия, игнорируя теппеевские пафосные фразы. Он не истеричка, чтобы на весь этот бред отвечать. Если Киёши нужны такие занудные разговоры, пусть идёт и женится на какой-нибудь Рико. Или своём отвратительном Хьюге. Или этом… Куроко. Хотя у этого есть уже жених, такой же долбанутый, как он, да что там — хуже! Красноглазый Кагами хоть и влез в костюм и слегка пообтесался, но даже работа в крупной компании не сильно его изменила. Остался таким же дёрганым придурком и орёт каждый раз, когда ему что-то не нравится. И за своего малахольного Куроко засветит в глаз моментально, если ему только покажется, что кто-то на него косо посмотрел или не то сказал. Хорошо, что хоть этот Куроко спокойнее и идиота Кагами постоянно одёргивает. Короче, ну их на фиг, парочка из зоопарочка. Тут со своим идиотом бы разобраться.       — Знаешь, Рико вчера сказала, что очень долго хотела тебя убить, но недавно передумала, — внезапно сообщает Киёши, а Ханамия в очередной раз удивляется, как часто они думают об одном и том же. Это Киёши вчера ходил встречаться в бар со своими друзьями… Интересно, с чего эта истеричка вообще о нём заговорила?       Ханамия знает, что все кривые взгляды и слова своих друзей в сторону партнёра Киёши обрывает на раз, но Рико-то почему передумала? Ведь все хотят убить Ханамию, а он сам испытывает что-то вроде гордости и лёгкого пренебрежения к тем, кто его терпеть не может. Потому что у него есть высокий улыбающийся Киёши, с которым они постоянно ругаются. Или трахаются — это зависит от настроения. По крайней мере, эти два вида деятельности занимают приблизительно одинаковые части их совместной жизни. И когда они активируются, Ханамии становится совершенно наплевать на то, как к нему относятся друзья Киёши.       — Видимо, я теряю квалификацию и звание самого плохого парня всея баскетбола Японии, — тянет Ханамия, стараясь не замечать, как пальцы Киёши пробираются под его одежду. — Или твоя Рико окончательно тронулась и мелет чушь несусветную, что, впрочем, она делала всегда.       Киёши слегка улыбается и продолжает исследовать смуглую кожу, ощущая, как учащается дыхание Ханамии.       — Ты уже давно не такой, — говорит он прямо в его губы, и тот недовольно цыкает. Но Киёши предвосхищает вопрос, готовый слететь с губ Ханамии. — Ты лучше. Совершенство в бесконечной степени.       — Ненавижу, когда ты говоришь всякую пафосную и неуклюжую чушь, — шипит Ханамия, стаскивая с Киёши мокрый фартук и всё, что под ним. — Научись уже говорить комплименты, что ли…       — Это не они, — мотает головой Киёши, спускаясь губами по груди и животу Макото вниз. — Я их вообще не умею говорить. Это есть на самом деле. Ты идеален. Почти, — честно добавляет он, слегка покусывая тонкую кожу партнёра в паху.       — Ничего не почти, придурок, — задыхающимся голосом говорит Ханамия, подставляясь под язык и губы Киёши. — Я само совершенство. До сих пор не понимаю, как тебе вообще удалось меня заполучить…       — А мне удалось? — цепкий и внезапный взгляд Железного Сердца на мгновение выбивает Ханамию из колеи, но ему сейчас так хорошо, что он отвечает практически искренне, хотя и слегка мстительно.       — Почти.       — Надеюсь, время для того, чтобы сделать это полностью и безоговорочно, у меня ещё есть? — голос Киёши становится неразборчивым, пока он облизывает член Ханамии. Ханамия молчит, как самурай на допросе. Будет он ещё что-то отвечать, когда ему совсем не до этого. Киёши сам виноват — спрашивать что-то, когда Ханамии так офигенно.       Ханамия прикусывает губу, сдерживая стон удовольствия, и в душе очень рад, что и сегодня его придурок не получит ответа на очередной каверзный вопрос, на который Ханамия просто не хочет отвечать. И вовсе не потому, что не знает ответа.       А просто… Гораздо интереснее, когда ты его знаешь, но не говоришь. В конце концов, надо повышать свой интеллект и уровень логического мышления. А если Киёши, как заведённому, нравится разными способами задавать один и тот же вопрос, то он, Ханамия, просто обязан дать своему убогому партнёру шанс научиться мыслить и не быть таким убогим.       Для его же блага.       Ханамия пытается отдышаться, пока Киёши своими лапищами бережно прижимает его к себе, поглаживая по спине. И, кажется, совсем не требует ответа на только что заданный вопрос, к лёгкому его возмущению.       Зачем тогда спрашивать?       — Так интереснее, правда же? — широко улыбается дурацкий Киёши уже на незаданный вопрос, а Ханамия довольно усмехается, понимая, что кое-чего они всё-таки достигли.       Трудно отвечать на вопрос, который не задают, но и задавать вопросы, которые постоянно остаются без ответа, тоже нелегко.       — Диалог с тобой — ужасный бред, — закатывает глаза Ханамия, который сам запутался в этом внутреннем казусе. — Господи, как же с тобой трудно!       — Ты же любишь ставить перед собой трудные задачи даже больше, чем задавать каверзные вопросы, — иронии его партнёр даже не скрывает, пытаясь натянуть на них сползший на пол плед. — Вот и разбирайся сам.       — Само собой, — с деланным превосходством пожимает плечами Ханамия, понимая, что сегодня сволочной Киёши всё-таки выкрутился. — Даже ты своим неразвитым мозгом должен понимать, что я уже давно во всём разобрался. И перестать задавать в высшей степени идиотские вопросы, на которые может ответить даже такое ограниченное существо, как твой Хьюга.       — Так я же не задавал, — пожимает плечами Киёши, в простодушии которого столько же смеха, сколько и хитрости. — Это всё ты.       И пока он лихорадочно вспоминает их бессмысленный разговор, скотина Киёши снова целует его.       И Ханамия точно знает, что сейчас не будет ни задавать, ни отвечать.       Железному болвану хочется — вот пусть сам и напрягается.       Ему, Ханамии, и так хорошо.       Более чем.